«Его голос ни с каким другим не спутаешь» 40 лет назад умер главный диктор страны. За что уважали и любили Юрия Левитана?

4 августа 1983 года не стало диктора радио Юрия Левитана — человека, который долгие годы был главным голосом Советского Союза. Именно от него жители страны узнавали об основных событиях ХХ века: о начале войны с нацистской Германией в 1941 году и победе над ней в 1945-м; о смерти Сталина, о Карибском кризисе 1962-го и первых полетах землян в космос. «Говорит Москва!» — и миллионы людей застывали в тревожном ожидании у тарелок репродукторов при звуках знакомого голоса, который нельзя было спутать ни с каким другим. Как Юрий Борисович, которого коллеги называли Юрбор, стал диктором номер один? В чем заключался секрет его мастерства? «Лента.ру» вспоминает ход событий.

«Он пытался что-то сказать»

В начале августа 1983 года Юрий Левитан приехал на скором поезде из Москвы в Белгород. Накануне отъезда снова стало плохо с сердцем, дочь и бывшая жена уговаривали не ехать, отлежаться, вызвать врачей. Левитан отвечал: «Нельзя, меня ждут люди». В год 40-летия победы на Курской дуге его никто не смог бы удержать в столице — с этим сражением был связан один из самых торжественных моментов в его жизни.

Это было 5 августа 1943 года. В тот день Левитан пришел в студию, как обычно — заранее, чтобы заблаговременно ознакомиться с материалами. Но время шло, а вечерней сводки Совинформбюро все не было. Около 11 часов вечера позвонили из Кремля: сводки не будет, готовьтесь к чтению важного правительственного сообщения, которое должно быть передано в эфир между 23.00 и 23.30.

Появился офицер с большим запечатанным пакетом с надписью «Передать по радио в 23.30», который он вручил председателю Всесоюзного радиокомитета Дмитрию Поликарпову. Документ тут же был передан Левитану, который побежал по коридору в студию, на ходу разрывая пакет: до эфира оставались считаные минуты.

В студии вспыхнуло табло: «Все готово». Левитан включил микрофон и привычно, почти машинально произнес: «Говорит Москва!», торопливо пробегая текст: «Приказ Верховного главнокомандующего…»

Диктор вспоминал:

Все охватившие его чувства Левитан вложил в заключительные строки приказа: «Сегодня, 5 августа, в 24 часа столица нашей Родины Москва будет салютовать нашим доблестным войскам, освободившим Орел и Белгород, 12 артиллерийскими залпами из 124 орудий!»

Это был первый за войну салют, но далеко не последний. 40 лет спустя Левитан, прибыв на белгородский вокзал, первым делом попросил встречающих отвезти его на Прохоровку — поле памяти, где в июле 1943-го сошлись в ожесточенном сражении с обеих сторон более тысячи советских и немецких танков.

Август на Белгородчине выдался жарким, температура в тени приближалась к 40 градусам. Юбилейные дни Левитан проводил в активных разъездах, у него были десятки встреч, в первую очередь с ветеранами войны.

В своей книге «Левитан. Голос Сталина» Элла Таранова отмечала, что в местном дворце культуры, где собрались сотни человек, диктор прочитал несколько фронтовых сводок, а также знаменитый приказ Сталина о первом салюте. Но речь его была непривычно вялой и скованной. Это заметили зрители.

Председатель колхоза вспоминал: «Я видел, супруга моя Елена Павловна, да что там — многие наши бессоновцы заметили, как ему было тяжело на этот раз. Почему не подошел, не вмешался, не попросил его прекратить выступление — до сих пор себе не прощу!»

После выступления были накрыты обеденные столы в местной гостинице, гостям налили водки, Левитан произнес тост за Победу.

Горин отмечал: «Он выпил, может, даже две рюмки. Но тут ему предложили еще по рюмке. Он: "Я не возражаю". Левитан снова выпил. И ему стало плохо, очень плохо. Вывели на улицу, усадили в машину, повезли в Октябрьский. Это поселок километрах в двенадцати от нас. Повезла его на нашей колхозной "Волге" секретарь парткома Валентина Павловна Карпенко».

В 10 часов вечера Левитана в крайне тяжелом состоянии доставили в Октябрьскую районную больницу. Он пожаловался врачам на сильную боль в области груди, правая рука еле двигалась.

Заведующая терапевтическим отделением Татьяна Соколова поняла: у пациента повторный инфаркт, после чего по телефону срочно вызвала из Белгорода специализированную бригаду кардиологов. Те, узнав, кто пациент, тут же примчались на место. Вместе с ними приехали и другие специалисты. Около пяти часов лучшие врачи области пытались помочь Левитану.

Соколова отмечала: «Больной был в кардиогенном шоке, и даже сегодня его спасти проблематично, даже в условиях специализированного отделения».

Реаниматологи давали больному кислород, неоднократно делали дефибрилляцию. Ненадолго Левитану стало легче, он оживился и рассказал Соколовой, что давно страдает сердечными болями. Затем ему стало хуже.

Врач вспоминала: «Он все время пытался мне что-то сказать. Наверное, очень-очень важное что-то. Но не смог. Я сидела рядом и держала его за руку. Он вдруг отвел от меня глаза и взглянул в окно. Только-только начало рассветать. Первые птицы послышались. Мне показалось, что он их еще услышал. Нет-нет, точно услышал. И умер».

Юрий Левитан ушел из жизни в возрасте 68 лет.

«Общительный, веселый, озорной»

Будущий диктор родился во Владимире 2 октября (по новому стилю) 1914 года в еврейской семье. Его отец Берка (Борис) Шмульевич был известным в городе портным, а мать Мария Юдковна (Юльевна) — домохозяйкой. Cпустя семь лет после Юры родилась его младшая сестра Ирма (Ирина). Мальчик не пошел по стопам родителя: его больше привлекало искусство. В подростковом возрасте у Юрия прорезался сильный и красивый голос, за который одноклассники прозвали его Трубой.

Одним из ярких впечатлений детства Левитана стал приезд в его родной город Владимира Маяковского. В программе 25 июня 1927 года значилось: «1. Доклад. 2. Стихи и поэмы. 3. Ответы на вопросы». На выступлении известного поэта в местном театре юный Левитан внимательно следил за его мимикой, жестами, умением держаться на сцене и общаться с аудиторией.

Московский гость мгновенно парировал жесткие вопросы не менее жесткими ответами: «Маяковский, каким местом вы думаете, что вы поэт революции?» — «Местом, диаметрально противоположным тому, где зародился этот вопрос»; «Маяковский, вы что, полагаете, что мы все идиоты?» — «Ну что вы! Почему все? Пока я вижу перед собой только одного»; «Ваши стихи не греют, не волнуют, не заражают!» — «Я не печка, не море, не чума».

После окончания школы у Левитана и его приятеля Сергея Бедрышева созрело решение: ехать в Москву учиться на актеров. Покорять столицу они отправились летом 1931 года, намереваясь поступить в Государственный институт кинематографии (ныне Всероссийский государственный институт кинематографии).

Много лет спустя Левитан вспоминал: «Долго я не мог простить себе этот наивный и в общем-то глупый побег из дома. Но что было — то было: молодость, романтика, горячие головы. Москва ошеломила нас шумом, многолюдьем, спешкой. Все куда-то бегут и никому до нас нет дела. Сергей торопил меня, в институте должны знать: мы прибыли».

Приемную комиссию двое провинциальных юношей не впечатлили, и им порекомендовали ехать домой. Но друзья не сдавались и, увидев объявление о конкурсе дикторов, который проводился в здании Центрального телеграфа, где тогда размещались радиостудии, решили попытать свое счастье там.

Евгения Гольдина, которая с 1927 года работала на радио диктором, а кроме того регулярно выступала в Театре чтеца, навсегда запомнила первую встречу с Левитаном. Она рассказывала: «В зал вошел какой-то парнишка в тапочках и в майке. Обратился ко мне: "Вам подать бумажку?" — "Какую бумажку?" — "Ну, то, что я хочу стать диктором". — "А вы что закончили?" — "Девятилетку". — "Нет, что по специальности?"»

Спустя 50 лет, выступая на вечере, посвященном полувековому юбилею работы Левитана у микрофона, Гольдина рассказала о своих впечатлениях от вида и поведения наглого юнца, изрядно развеселив собравшихся, при этом больше всех смеялся сам Юрбор.

На конкурсе Левитан стал одним из 900 соискателей. Приемной комиссии его голос понравился, но смутил владимирский говор: было решено, что высокого (180 сантиметров) худощавого парня в очках берут стажером — с тем условием, что он как можно быстрее исправит свое произношение.

Среди принятых в дикторскую группу были и несколько молодых актеров, в том числе Ростислав Плятт. Народный артист СССР вспоминал про Левитана:

Левитана почти сразу пустили в эфир — сначала ночной, и какое–то время он лидировал среди коллег по количеству ошибок. При этом он произносил «чудесный цветок монголия» или «непрочное зачатие» так уверенно, что слушатели накладок не замечали и ругательных писем в редакцию не писали.

Свои ошибки Левитан признавал и почти никогда не защищался, говоря: «Значит, я в это время думал о чем-то другом, а диктор, когда находится у микрофона, должен думать только о том, что читает».

В начале 30-х дикторская профессия переживала свое становление, и никто толком не знал, что такое диктор — актер ли, пропагандист, агитатор или информатор. В частности, дикторы вместе с артистами участвовали в литературных передачах, читали стихи, вели пояснения к оперным спектаклям Большого театра.

Левитан, например, был прикреплен к шести операм, наизусть знал пояснения к ним, которых набиралось на 18 страниц текста. Он заранее приходил в театр, где для дикторов была зарезервирована ложа, и обязательно уточнял перед спектаклем список исполнителей, чтобы затем, во время эфира, отложив в сторону листок с текстом, рассказывать слушателям о спектакле как заправский комментатор-театровед.

Параллельно Юрбор активно занимался с педагогами по художественному чтению и технике речи Александром Вороновым и Елизаветой Юзвинской. У Михаила Лебедева Левитан учился профессии диктора. Лебедев не терпел ни ложного пафоса, ни отстраненности в чтении, подчеркивая, что слушателя привлечет только тот диктор, который сам заинтересован текстом.

Не допустив ни единой ошибки

Педагог быстро пресек попытку Левитана подражать ему, посоветовал искать свой собственный стиль. Молодой диктор навсегда усвоил и другой завет Лебедева: участвуя в тексте, всегда помнить, что ты пересказчик, а не автор, и твоя задача — донести до слушателя смысл написанного.

Помогал и мастер художественного слова, много выступавший на радио, — один из ведущих актеров Московского Художественного театра Василий Качалов, который подсказывал Левитану, где тот ошибся, показывал, как надо читать, давал скороговорки, в которых все буквы «О» надо было заменить на «А».

Левитан делал в текстах свои никому не понятные пометки. Например, слова «течет вода» были записаны им как «тячет вада». За два-три года молодой человек полностью избавился от оканья, приноровившись к московскому аканью.

Отвечая через много лет на вопрос, кто стал его главным учителем в профессии, Левитан назвал человека, с которым он ни разу не встречался в жизни: одного из основателей Московского Художественного театра Константина Станиславского.

И процитировал строки из его книги «Работа актера над собой»: «Волнение, неверие в то, что говоришь, отсутствие подлинной задачи, наигрыш, пыжение, насилие над темпераментом — все это укорачивает голосовой диапазон сценической речи».

Диктор Ольга Высоцкая пришла на радио одновременно с Левитаном, им предстояло работать в паре много лет, в том числе вместе вести трансляцию Парада Победы на Красной площади 24 июня 1945 года. В 1980 году им обоим одновременно было присвоено звание Народных артистов СССР.

Высоцкая вспоминала: «Юрий Борисович был человеком простым, сердечным, веселым, с необыкновенно развитым чувством юмора. Неистощимый на выдумки, он обожал розыгрыши».

Например, молодой диктор многократно подшучивал над дежурным диспетчером Семеном Емельяновым. Повернувшись спиной к нему, он звонил ему по телефону и голосом тогдашнего председателя Радиокомитета Платона Керженцева строго говорил: «Товарищ Емельянов, что за безобразие! У вас в эфире нетрезвый диктор!» — «Не может быть, Платон Михайлович!» — «А я говорю, идите проверьте. Я же слышу!»

Емельянов бросался проверять, а вернувшись, видел Левитана с трубкой и, все поняв, кидался на него чуть ли не с кулаками. Они мирились, и снова Емельянов попадался на розыгрыш озорного коллеги.

Актер Иван Залесский, который много читал на радио, слыл спорщиком и любителем длинных разговоров, во время которых крепко держал собеседника за пуговицу, которая часто оставалась у него в руках. Левитан в долгу не оставался: тихонько отвинчивал и незаметно клал в карман Залесскому ручку регулятора от батареи парового отопления. Тот обнаруживал груз уже дома и раздраженно говорил жене: «Ах, опять этот Левитан!»

Гольдина отмечала, что юный коллега любил при случае похулиганить: «Например, частенько стоял на голове и показывал, как с пола ложечку может поднять зубами. Снизу смотрел в глаза окружающим: впечатляет или не впечатляет? Ему очень хотелось веселиться».

Вечером 25 января 1934 года Сталин, который готовил свой доклад к ХVII съезду ВКП (б), чтобы отвлечься, включил радио. Шла техническая трансляция, в ходе которой для утренних статей региональных советских изданий диктовалась передовица свежего номера газеты «Правда».

Сталину понравилось, как молодой диктор твердо и четко произносил слова и фразы, и он позвонил Керженцеву, распорядившись, чтобы отчетный доклад ХVII съезда читал Левитан. Председатель Радиокомитета не посмел перечить всесильному вождю, и чтение важного документа было поручено 19-летнему диктору.

Накануне эфира Левитан с девяти утра до пяти вечера вместе с опытным диктором и знатоком русского языка Натальей Толстовой вслух выверял каждую строку доклада. Доклад Сталина Левитан читал четыре с половиной часа, не допустив ни единой ошибки. С этого момента он де-факто стал главным диктором СССР.

Все самые важные общественно-политические события в радиоэфире сообщал неповторимый левитановский мягкий баритон с металлическими нотками. Он вел трансляции парадов на Красной площади, делал репортаж из строящегося Днепрогэса, рассказывал слушателям о спасении челюскинцев и о рекордных полетах экипажей Валерия Чкалова и Михаила Громова через Северный полюс в Америку.

При этом Левитан продолжал заниматься с педагогами, не оставляя мечты об актерском поприще. После того как руководитель вокальной группы Радиокомитета порекомендовал ему учиться петь, Юрбор разучил несколько народных песен и пришел к профессору Московской консерватории Александру Гольденвейзеру.

Прослушав молодого человека, профессор Гольденвейзер и певец Николай Сперанский, педагог по вокалу, настоятельно порекомендовали Левитану учиться в консерватории.

«Душили гнев и ненависть к врагу»

Но Левитан предпочел поступить в школу-студию при театре имени Вахтангова. Однако с мечтой о сцене вскоре пришлось расстаться: умер отец, и Левитан взял на себя заботы о матери и о сестре, которых перевез к себе в Москву.

В 1938 году он женился, а через два года родилась его дочь Наталья. Как диктору ему присвоили высшую первую категорию с формулировкой: «Его манера чтения характерна большой убедительностью, уверенностью, точностью интонации. Ответственные политические передачи у Левитана звучат твердо и четко».

22 июня 1941 года началась война с нацистской Германией, которая стала основным событием в жизни Левитана.

Он рассказывал: «В то воскресное утро я был дома, и вдруг — звонок из Радиокомитета: "Срочно, немедленно приезжайте на работу, машина за вами послана". Приехал в Радиокомитет; суровые лица, по коридорам спешат озабоченные товарищи по работе. "Война!" — сказали мне. В редакциях не умолкали зуммеры: бомбят Киев, самолеты врага над Минском...»

В 12:15 страна услышала экстренное выступление народного комиссара иностранных дел Вячеслава Молотова, сообщившего о нападении Германии на Советский Союз. Левитану поручили читать заявление советского правительства каждый час в течение всего дня 22 июня. Первый эфир дался ему неимоверным усилием воли.

Сотрудники Радиокомитета, в том числе дикторская группа, были переведены на казарменное положение, охрану всех радиоузлов страны усилили.

25 июня 1941 года Совет народных комиссаров СССР издал постановление «О сдаче населением радиоприемных и радиопередающих устройств». Владельцев полумиллиона приемников (ламповых, детекторных и радиол) обязали в пятидневный срок сдать аппаратуру, находящуюся в личном пользовании, для временного хранения на почту.

Эта мера объяснялась тем, что радиоприемники могут «быть использованы вражескими элементами в целях, направленных во вред советской власти». Подчеркивалось, что с не сдавшими личную аппаратуру будут поступать по законам военного времени.

Устанавливался строгий регламент прослушивания радиосообщений: «Разрешить учреждениям, предприятиям, радиоузлам, клубам, Ленинским уголкам и другим общественным организациям использование радиоприемных установок исключительно для коллективного слушания радиопередачи в строго определенные часы».

Для информирования собственного населения и международной общественности 24 июня 1941-го при правительстве было создано Советское информационное бюро (ныне Международное информационное агентство «Россия сегодня») во главе с первым секретарем Московского горкома и обкома ВКП (б) Александром Щербаковым.

Одним из важных направлений деятельности Совинформбюро стали ежедневные сводки с фронтов, которые составлялись военным отделом по материалам Генерального штаба Красной армии под контролем отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП (б). Сводки распространялись через газеты и журналы, а также читались на радио — как правило, утром и вечером.

Каждое сообщение начиналось словами: «Говорит Москва! От Советского информбюро…» Диктор читал текст медленно, а названия населенных пунктов выговаривал особенно четко, чуть ли не по буквам, чтобы слушатели, в том числе региональные журналисты, успели точно записать услышанное. Всего за годы Великой Отечественной войны в радиоэфире прозвучало более двух тысяч фронтовых сводок.

Сообщения Совинформбюро поступали прямо на стол студии, и дикторы читали их без всякой подготовки. Левитан вспоминал: «Трудно так было работать. Но я брал старые сводки, которые за месяц-другой уже забывались, и тренировался в мгновенном схватывании сути сообщения».

Фронтовые сводки перед выпуском лично просматривал Сталин, правя их, если они ему не нравились.

Работник Совинформбюро Владимир Кружков рассказывал: «Если дела шли плохо, сводки возвращались от него неузнаваемыми, — в них вождь не щадил немцев. В самые трудные первые месяцы войны об оставленных городах Сталин давал добро сообщать только через несколько дней, когда бои уже шли далеко за ними и молчать было нельзя».

Сообщение, которое спасло жизнь разведчикам

Вскоре после начала войны в целях безопасности имена дикторов перестали объявлять по радио. Но спутать голос Юрбора было невозможно, и психологически именно он стал для слушателей главным голосом не только страны, но и войны, несмотря на то, что в дикторской группе работало около двадцати человек.

Актер Владимир Яхонтов, известный мастер художественного слова, писал о Левитане: «Среди тогдашних дикторов выделялся молодой человек красотой голоса, полного достоинства, и убедительностью интонации. Его роль с первых же дней войны стала особенно заметной. Это был Ю.Б. Левитан. Слушая его, я думал: вот пример того, каков бывает результат, когда содержание и форма подачи материала слиты воедино».

Первая встреча вождя и главного голоса страны состоялась 3 июля 1941-го, когда Сталин нашел в себе силы лично обратиться к народу и рассказать о всей тяжести создавшегося положения. Первоначально предполагалось, что Верховный главнокомандующий выступит в одной из студий Радиокомитета, потом было решено оборудовать для выхода в эфир одну из комнат в Кремле.

Все работы проводились под контролем наркома связи СССР Ивана Пересыпкина, который в пять часов утра 3 июля был уже на месте вместе с Юрием Левитаном.

Пересыпкин вспоминал: «В шесть часов утра туда пришел Сталин. На нем был обычный серый костюм военного покроя. Он с нами поздоровался и спросил: "Ну как, готово?" — "Да, все готово", — ответили мы. Сталин сел за небольшой столик, на котором были установлены микрофоны. Рядом с ним поставили бутылку "Боржоми" и стаканы. Юрий Левитан объявил по радио о предстоящем выступлении председателя ГКО. Заметно волнуясь, Сталин начал свою речь».

Она начиналась словами: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»

Исследователь Арктики Иван Папанин отмечал, что известный диктор мог передать свое отношение к событиям с помощью множества оттенков:

22 июля 1941 года начались налеты люфтваффе на Москву. В одну из летних ночей 500-килограмовая фугаска упала во дворе Радиокомитета. Левитан вспоминал: «Внезапно раздался режущий свист, зазвенели стекла, погас свет. Через короткое время радиопередачи возобновились. Правда, дикторский текст освещали сначала лучом карманного фонарика».

Бомба, по счастливой случайности, не взорвалась (некоторые увидели в этом работу подпольщиков европейского Сопротивления), однако выбила во всей округе оконные стекла и на некоторое время прервала работу передатчиков. Столица постепенно превращалась в прифронтовой город.

В августе 1941-го Левитан отправил семью в эвакуацию в Свердловск (ныне Екатеринбург). В конце сентября германская армия начала генеральное наступление на Москву в рамках операции «Тайфун». Сводки становились все тревожнее и печальнее.

Странное сообщение необходимо было зачитать после сводки новостей и маленькой паузы. Левитан прочитал текст и забыл о нем, и только после войны узнал, что спас жизнь нескольким советским разведчикам. Переодетые в немецкую форму, они направлялись в глубокий вражеский тыл и были захвачены партизанами, которые категорически не хотели верить, что перед ними свои.

Разведчиков выручило то, что у них имелась радиостанция. Партизаны передали в Москву, что если сам Левитан прочитает по радио условную фразу, то они поверят, что перед ними не враги. После эфира народные мстители принялись горячо обнимать нежданных гостей и извиняться за недоверие.

В первой половине октября 1941-го германская группа армий «Центр» нанесла мощное поражение войскам Брянского, Западного и Резервного фронтов Красной армии. В плен попали около 773 тысяч красноармейцев и командиров. Путь на Москву, по сути дела, был открыт.

16 октября в столице началась паника, длившаяся несколько дней. Эвакуационные настроения передались и правительству, которое направило в глубину страны ряд учреждений, в том числе Генеральный штаб РККА во главе с его начальником — маршалом Борисом Шапошниковым.

Маршал Александр Василевский, который был тогда в скромном звании генерал-майора, писал в мемуарах: «Оставшийся в Москве первый эшелон Генштаба — оперативная группа для обслуживания Ставки — не должна была превышать десяти человек. Возглавлять ее было приказано мне».

На восток были эвакуированы и многие сотрудники Радиокомитета, в том числе Левитан. К его большой досаде, честь провести трансляцию исторического военного парада 7 ноября 1941 года с Красной площади выпала не ему, а его коллеге, спортивному комментатору Вадиму Синявскому.

Сколько Левитан пробыл в эвакуации, до сих пор точно неизвестно. По одной из версий, с августа 1941 года и до весны 1943-го он в условиях строжайшей секретности выходил в эфир сначала в Свердловске, а затем в Куйбышеве (ныне Самара).

По другой версии, осенью 1941-го, навестив семью, через пять недель диктор вернулся в Москву, где вместе с возвратившимся из эвакуации формальным главой государства председателем Президиума Верховного Совета СССР Михаилом Калининым поздравил в эфире соотечественников с Новым 1942 годом из радиостудии в Кремле.

«Почему Левитан пропустил фамилию Конева?»

Вокруг Юрбора было много слухов и легенд. Согласно одной из них, на вопрос, когда закончится война, Сталин ответил: «Когда диктор Юрий Левитан скажет, тогда и закончится». Согласно другой, Гитлер объявил врагом номер один не Сталина, а Левитана, назначив за его голову не то 100 тысяч, не то миллион рейхсмарок.

Маршалам Александру Василевскому, Константину Рокоссовскому и генералу армии Ивану Черняховскому приписывались слова, что во время войны голос Левитана стоил целой дивизии. Впрочем, на передовой рядовым бойцам слушать диктора было негде и некогда. Звук его голоса они могли слышать разве что из случайно уцелевших репродукторов в освобожденных деревнях.

Радиосводки Совинформюро принимали в штабах связисты и передавали в политотделы соединений. В отличие от солдат и младших офицеров, политработники и военачальники имели время слушать Москву.

Генерал Павел Батов рассказывал:

С 1943 года работать в эфире стало психологически легче — Красная армия начала одерживать стратегические победы: прорыв блокады Ленинграда, Сталинградское сражение, Курская битва. Левитан вспоминал: «Когда дикторы читали такого рода программы — получим текст и бегом в студию. Прерывали на полуслове любую передачу, читали совершенно вдохновенно, радостно, без просмотра текста».

Приказы о салютах в честь побед советских войск следовали все чаще. После первого такого сообщения Левитану пришлось выдержать сильный натиск со стороны редактора-контролера А.А. Буслаева, который слыл в редакции буквоедом.

Ему категорически не понравилось, что Левитан произнес слово «салютовать» с ударением на последнем слоге. Буслаев заявил, что смотрел это слово аж в трех словарях и везде норма произношения отмечена с ударением на втором слоге.

В ответ Левитан пояснил, что его вариант звучит короче и торжественнее: «Недаром морские термины имеют ударение на последнем слоге: "компАс", "штурвАл", "рапОрт", чтобы четко и ясно было слышно. Не зря это придумано». — «Объяснить, конечно, по-всякому можно, но ошибочку я вам запишу и начальству доложу», — не сдавался Буслаев.

Со временем коллеги, руководство радио и Институт русского языка приняли доводы Левитана. В словарях ударение в слове «салютовать» было отмечено на последнем слоге.

Когда диктор читал очередной приказ Верховного главнокомандующего, в студии неожиданно появился председатель Радиокомитета и сказал: «Читайте все сначала, Конева забыли упомянуть. Салют задержим».

Приказы о салютах курировал начальник Оперативного управления Генерального штаба генерал Сергей Штеменко, который слушал торжественное сообщение в присутствии Сталина.

После слов диктора «Командующему 1-м Украинским фронтом! Войска 1-го Украинского фронта в результате...» Сталин закричал: «Почему Левитан пропустил фамилию Конева? Дайте мне текст!»

В своих мемуарах Штеменко отмечал: «В тексте фамилия Конева отсутствовала. И виноват в этом был я: когда готовил "шапку", заголовок написал сокращенно — "Ком. 1 УФ", упустив, что имею дело не с генштабовскими машинистками. У нас в Генеральном штабе они сами развертывали заголовки».

Верховный главнокомандующий был вне себя. В упор разглядывая похолодевшего от ужаса генерала, он зловеще поинтересовался: «Почему пропустили фамилию командующего? Что это за безымянный приказ? Что у вас на плечах?»

Штеменко благоразумно промолчал.

«Остановить передачу и прочитать все заново!» — приказал вождь. Генерал судорожно бросился к телефону, предупредив артиллеристов не давать залпов по окончании чтения приказа. Потом сделал звонок в Радиокомитет и попросил, чтобы Левитан повторил все сначала, но обязательно назвал бы фамилию Конева.

После этого инцидента Сталин распорядился каждый приказ о салюте читать не один, а два раза. Слушатели откликнулись благодарными письмами: «Спасибо, что читаете приказы два раза подряд. Хотелось давно обратиться к вам с этой просьбой, а вы сами догадались. Молодцы!»

«Всегда на уровне времени»

Наступление Красной армии было настолько стремительным, что порой Генеральный штаб РККА не успевал печатать приказы, и на радио их привозили по частям.

Левитан вспоминал: «Я представлял, как читаю этот приказ перед войсками, выстроенными на огромной площади. Медные трубы вот-вот заиграют; войска стоят в парадной форме, их ряды залиты солнечным светом. Сейчас, после того как я объявлю, какой город взят, заиграет оркестр и будет дан салют. И сразу по-другому у меня получались слова — я даже поворачивал голову слева направо, как бы оглядывая войска, к которым мысленно обращался».

В 1944 году, к своему 30-летию, Левитан был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Одним из первых его поздравил Качалов: «Это большая честь и большая награда. Вы заслужили ее, но помните, что теперь надо работать еще больше. И главное, пусть награда не лишает вас скромности. Надо всегда быть скромным и всегда много работать, стремиться выше».

8 мая 1945 года в 22:43 по среднеевропейскому времени в пригороде Берлина военные руководители Третьего рейха подписали акт о безоговорочной капитуляции Германии перед войсками стран Антигитлеровской коалиции. По московскому времени это произошло 9 мая в 00:43.

В этот момент Левитан вместе группой работников радио находился в Кремле, куда их вызвали, чтобы помочь Сталину из специально оборудованной небольшой радиостудии обратиться к народу. Там же диктору был вручен исторический приказ о полной победе над нацистской Германией и об артиллерийском салюте 30 залпами из 1000 орудий, который необходимо было прочитать в эфире через 35 минут.

Радиостудия располагалась через Красную площадь, за зданием ГУМа, но, когда Левитан и двое его спутников вышли из ворот Спасской башни, они увидели перед собой море народа. Попытка с помощью милиционеров и солдат пробиться к радиостудии через пять метров закончилась ничем.
А время стремительно бежало.

Левитан громко закричал: «Товарищи, пропустите, мы по делу!» — на что получил добродушный ответ: «Да какие там дела? Сейчас по радио Левитан приказ о победе будет читать, салют будет. Стойте как все, смотрите и слушайте!»

Пришлось срочно возвращаться в Кремль и экстренно выходить в эфир из небольшой сталинской студии.

После войны Левитан по-прежнему много работал. Его семья состояла из дочери и тещи: жена ушла от него в 1949 году к офицеру из военной академии. Диктор не был аскетом, но снова жениться не торопился.

Одна из первых участников строительства столичной подземки, заместитель начальника московского Метростроя Татьяна Федорова вспоминала:

Его моложавость часто вводила людей в заблуждение, особенно на послевоенных встречах с радиослушателями. Перед началом одной из них к диктору подошел фронтовик, подарил цветы и смущенно сказал: «А я ведь помню, как в годы войны ваш папа читал. Ах, какой голос был: мороз по коже!»

Левитан поблагодарил за цветы и, улыбнувшись, сказал: «Как же, помню-помню. Включит, бывало, микрофон и скажет: "При-ка-а-аз Верхо-ов-но-го главно-ко-ман-дующего!"»

Тут же в фойе возникла гробовая тишина: собравшиеся не сразу поняли, что произошло, но как по команде умолкли. Первым пришел в себя ветеран, понявший, что никакого «папы с голосом» не было, что всегда был только этот Юрий Левитан.

Именно Юрбор сообщил миллионам радиослушателей в марте 1953 года о смерти Сталина, а 4 октября 1957-го открыл космическую эру в истории человечества, рассказав о запуске в СССР на орбиту первого в мире искусственного спутника Земли.

12 апреля 1961 года Левитан известил мир о полете в космос первого землянина. В его голосе звучала нескрываемая радость и торжество: «Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника "Восток" является гражданин Союза Советских Социалистических Республик — летчик, майор Гагарин Юрий Алексеевич».

14 апреля Левитан вел трансляцию торжественной встречи Гагарина — от аэропорта Внуково до Красной площади, как заправский дирижер давая слово в эфире своим коллегам, известным писателям, поэтам, журналистам.

На послеполетной пресс-конференции Гагарина спросили, считает ли он свой полет подвигом, на что он ответил, что расценивает это просто как работу. На вопрос, когда же он осознал историческую важность сделанного им, космонавт ответил: «Когда узнал, что о моем полете сообщил Юрий Левитан».

Земной голос в кромешной тьме космоса

В октябре 1962 года разразился Карибский кризис, в ходе которого СССР и США были близки к началу Третьей мировой войны с использованием ядерного оружия. В это время, когда решалась судьба человечества, все советские граждане с нетерпением ждали, что скажет Левитан.

Позднее он рассказывал о том, как работал в те дни: «Раздался звонок: срочно вызывали на Пятницкую: машина уже вышла. И вот я в студии, текст у меня в руках. Я знакомлюсь с его содержанием по ходу чтения, и вместе со мной миллионы и миллионы людей. Мир или война? Я знаю только одно: люди и так полны тревоги, и читаю сдержанно, ровно. Собранность, четкость — таковы были мои команды самому себе».

Несмотря на свою известность, Левитан в жизни оставался доступным и чутким человеком, всегда внимательно выслушивал критику коллег. С космонавтами, в первую очередь с Гагариным, у него сложились самые дружеские отношения.

Космонавт Борис Волынов вспоминал:

Молодым коллегам Левитан говорил: «В работе диктора нет мелочей — все важно, все имеет первостепенное значение. Наша аудитория — миллионы и миллионы слушателей. Они внимают каждому нашему слову. Есть ли большая трибуна, большая мера ответственности? Вот почему нужен постоянный самоконтроль, беспощадная взыскательность к самому себе, никакого самоуспокоения».

У него всегда под рукой имелись орфографические словари, справочники, географические карты и свежие номера газет. Левитан тщательно проверял правильность цитирования, уточнял даты, названия городов и фамилии людей.

Звукооператор Виктор Ишунин отмечал: «Он был очень строг, требователен к себе. Заранее изучит текст, распишет его условными знаками, расставит смысловые акценты. Не каждый диктор так поступал, особенно в каждодневной текучке. Это была настоящая, я бы сказал, левитановская школа подхода к тексту. И, главное, он всегда спрашивал: "Ну как я прочитал?"»

Особенный подъем чувств у Юрбора вызвало сообщение ТАСС в июне 1963-го о полете первой женщины-космонавта Валентины Терешковой.

Левитан вспоминал: «Кажется, в этот момент я выглядел очень смешным. Какая-то сила сорвала меня с места. Бегу по коридору, кричу: "Товарищи, женщина в космосе!" Ну меня прямо засыпали вопросами. Все хотят выудить подробности еще до выхода в эфир. "Кто? Фамилия? Откуда родом? Замужем?" Кричу: "Терешкова! Валентина! Текстильщица из Ярославля!"»

18 марта 1965 года член экипажа корабля «Восход-2» Алексей Леонов впервые в истории человечества совершил выход в открытый космос. Именно там он услышал сообщение об этом по радио.

Позже Леонов рассказывал: «Представьте себе: в мертвой тишине и кромешной тьме космоса, где слышны лишь стук сердца и собственное дыхание, зазвучал такой земной и знакомый голос. Читал, конечно, Левитан. Его голос ни с каким другим не спутаешь».

С середины 60-х годов Левитан переключился на другие форматы: вел на радио программу «Говорят и пишут ветераны», читал закадровый текст в телевизионной передаче «Минута молчания», встречался с участниками войны, озвучивал для художественных и документальных фильмов сводки Совинформюро. Тема Великой Отечественной его не отпускала.

Однажды на вечере, посвященном войне, Левитан сказал: «Знаете, почему у нас часто то ли боятся, то ли не умеют говорить о фронте? Мы все хотим его "очеловечить" — так трудно поверить в жестокость истины, в чудовищную беспощадность атаки, бомбежки, рукопашного боя. Наши авторы — из лучших, может быть, побуждений, из сочувствия своим персонажам — стараются хоть как-то облегчить им фронтовую жизнь. А на самом деле такого облегчения не было».

Вспомнив свою дикторскую юность, Левитан читал в эфире стихи советских поэтов. Искусствовед Александр Шерель считал, что больше всего Юрбору удавались Борис Пастернак и Семен Кирсанов.

Главный режиссер литературно-драматического вещания Всесоюзного радио Эмиль Верник отмечал: «Левитан жаждал совершенства. Главным его трудом, мучительным и радостным, при записи художественных произведений было именно преодоление материала — материала собственного могучего голоса. Сила Юрия Борисовича как артиста была в том, что он умел как бы закрывать те голосовые яркие обертоны, которыми он был наделен. И тогда его чтение обретало массу новых тончайших красок, оттенков».

За свою жизнь Левитан провел 60 тысяч радио- и телепередач. Последней в его жизни работой стало участие в документальном фильме «Битва на Курской дуге. Ты помнишь, товарищ…» в начале августа 1983 года. Он записывался на телевидении вместе с Ольгой Высоцкой и выглядел непривычно уставшим.

Высоцкая вспоминала: «Юрий Борисович попросил: "Давайте запишем еще один дубль". Потом еще и еще. А просил он переписать такую фразу: "Каждый год я езжу на эту землю, и в этот раз поеду туда обязательно". При монтаже передачи эта фраза не вошла, как будто авторы что-то предчувствовали. Но Левитан свое слово сдержал. К горькому сожалению, эта его поездка стала последней».

Став легендой еще при жизни, знаменитый диктор навсегда ушел в историю.