26 сентября 2006 года министр культуры Александр Соколов во время беседы с журналистами в Петербурге заявил, что "реституции, как возвращения культурных ценностей, не будет, и это слово можно вывести из употребления". Использовать теперь необходимо термин "компенсаторная реституция". В трактовке министра понятие звучит как "возможность компенсации за то, что было вывезено из Германии в счет ущерба, нанесенного фашистским блоком Советскому Союзу".
И "реституция", и "компенсаторная реституция" являются определениями Федерального закона "О культурных ценностях, перемещенных в Союз ССР в результате Второй мировой войны и находящихся на территории Российской Федерации", принятого в 1997 году и действующего в редакции 2000 года. Дефиниции в этом законе проведены, на первый взгляд, четко, но при внимательном рассмотрении они вызывают вопросы.
Итак, реституция. Это "вид материальной международно-правовой ответственности государства, совершившего акт агрессии или иное международно-противоправное деяние, заключающейся в обязанности данного государства устранить или уменьшить причиненный другому государству материальный ущерб путем восстановления прежнего состояния, в частности путем возврата имущества, разграбленного и незаконно вывезенного им с оккупированной его войсками территории другого государства" (статья 4). Примечательно, что в законе описан частный случай - то есть прямой возврат требуемых объектов, а о широкой трактовке понятия "реституция" законодатели умалчивают.
"Компенсаторная реституция - вид материальной международно-правовой ответственности государства-агрессора, применяемой в случаях, если осуществление ответственности данного государства в форме обычной реституции невозможно, и заключающейся в обязанности данного государства компенсировать причиненный другому государству материальный ущерб путем передачи потерпевшему государству (или путем изъятия потерпевшим государством в свою пользу) предметов того же рода, что и разграбленные и незаконно вывезенные государством-агрессором с территории потерпевшего государства" (статья 4; курсив - Lenta.ru). Из этого определения следует, что в случае "компенсаторной реституции" речь идет, например, о пропавших объектах, или о предметах, по какой-то причине находящихся вне сферы действия закона о перемещенных ценностях.
На каких основаниях министр Соколов мог бы формально дезавуировать федеральный закон о реституции? Первый вариант: Россия уже вернула Германии и ее сателлитам времен войны (Болгарии, Венгрии, Италии, Румынии и Финляндии) все оспариваемые перемещенные ценности. Однако это не так: как минимум, не урегулирован статус так называемой Балдинской коллекции графики из Бремена, коллекции серебра Ангальта, библиотеки Харденберга. Кроме того, существуют более тонкие проблемы, например, возврат живописной коллекции Кенингса Нидерландам (она была вывезена в годы войны в Германию, а оттуда попала в СССР). Второй вариант: разыскиваемые произведения искусства исчезли из поля зрения Минкульта, что есть абсурд. Третий вариант: министр трактует "компенсаторную реституцию" как метод обмена одних ценностей на другие, что не соответствует букве закона, зато отвечает логике происходящего.
Напомним недавно завершившуюся эпопею с возвращением Венгрии духовных книг из библиотеки Шарошпатакского реформатского коллегиума. После войны они хранились в Нижнем Новгороде, но с 2002 года правительство Венгрии добивалось их передачи законному владельцу - духовному учебному заведению. Несмотря на то, что по закону о реституции Российская Федерация была обязана вернуть книги (это оговорено особой статьей, касающейся имущества религиозных организаций), передача затянулась на годы, и состоялась только после того, как венгерское правительство выделило почти миллион долларов на ремонт двух музеев в Воронежской области, пострадавших во время войны.
Еще одна реплика Соколова подтверждает его приверженность третьему варианту: он сказал, что "компенсаторная реституция" - это возможность [курсив - Lenta.ru] компенсации "за то, что было разрушено, уничтожено и сожжено в СССР". Похоже, что именно о "возможности" говорил министр, утверждая, что это - "хорошо проработанная проблема и юридическая процедура, и решения принимаются абсолютно открыто после обсуждения по каждому конкретному объекту". Дипломатические и юридические причины растягивать переговоры о таких тонких и спорных материях, как военные трофеи, неисчислимы, а политической воли к завершению процесса как не было, так и нет. Тем более что велеречивый министр нашел и выучил "тот язык, на котором можно вести дискуссию: это язык взаимоуважения и язык внимательного прочтения чужих мыслей". Понять эту формулу невозможно, можно только принять ее. Как печальную данность или как очередную оговорку высокопоставленного чиновника, которая не приводит ни к каким последствиям.
Юлия Штутина