Словосочетание "мир на Ближнем Востоке" давно стало оксюмороном. Не с 1948 года, когда там возникло государство Израиль, а с тех пор, как две тысячи лет назад еврейский народ стал изгнанником, а еврейская история - частью священной истории христиан и мусульман. Израиль и остается не просто одной из стран региона, а осью глобальных конфликтов. Ариэль Шарон убеждает израильтян совершить скачок в новую эпоху. "Русский Израиль" не понимает, зачем это нужно.
Через несколько недель начнется приведение в исполнение плана Ариэля Шарона - эвакуация населения оккупированных Израилем "территорий" в секторе Газа.
Отмежевание от безысходности
Никогда в современной истории Израиля важнейшие для всей страны решения не принимались в более сложных внутри- и внешнеполитических условиях. Действовать приходится на фоне затянувшейся войны США в Ираке и на фоне глубокого кризиса внутри самого израильского общества. Этот кризис отчасти объясняется разногласиями относительно того, как оценивать попытки руководства Палестинской автономии порвать с традициями Ясира Арафата. Для одних миролюбивые шаги Махмуда Аббаса - лишь "операция прикрытия" окончательной победы палестинских экстремистов, для других - долгожданная возможность начать диалог с палестинцами.
По данным израильских социологов, а также опросов, публикуемых русскими интернет-ресурсами Израиля, позиция израильских поселенцев совпадает с позицией иммигрантов последней волны. "План Шарона" для них - это капитуляция, а единственным языком, на котором нужно говорить с террористами, должен оставаться язык силы, язык подавляющего военного превосходства.
Многие свидетели последней интифады ожесточены террором бомбистов-самоубийц и видят в каждом палестинце абсолютного врага Израиля. "С террористами не ведут переговоров" - вот ультимативный девиз этой части общества.
Сторонники "плана Шарона" ссылаются не только на "безальтернативность миротворчества". Война единственного полноценного союзника Израиля - Соединенных Штатов - в Ираке натолкнулась на ту форму сопротивления и террора, которая лучше всего известна в Израиле: производсто "живых бомб" поставлено в Ираке на поток. Что должно произойти, чтобы этот поток иссяк, пока не может сказать никто.
В кильватере американской политики
Не вполне ясно и другое: как США намерены преодолеть фундаментальную противоречивость своей политики на Большом Ближнем Востоке, где силовая демократизация Ирака соседствует с "холодной войной" против Ирана и подковерным взаимодействием с режимом Саудовской Аравии - гнездом тех самых алькаедовцев, устроивших 11 сентября, из-за чего и началась глобальная война с терроризмом.
Исторически противоречивость американской политики в регионе легко объяснима. Здесь пролегал один из главных фронтов Холодной войны. Здесь в конце 1970-х годов США упустили контроль над Ираном, а после ухода советских войск в конце 80-х отдали Афганистан своим бывшим союзникам по антисоветской коалиции и будущим смертельным врагам по антитеррористической войне. В 1991 году США оставили Ирак под властью Саддама Хусейна. Подоплека этой серии вопиющих провалов внешней политики США имеет сегодня для Израиля отнюдь не только академический интерес.
Оставаясь в кильватере самого верного своего союзника, Израиль вынужден уравновешивать американо-британскую войну в Ираке собственными мирными инициативами. От страны, чье существование по сути поставлено сегодня на карту, это требует огромного напряжения политической воли. К слову сказать, это как раз то, на что фатально не способен "русский Израиль" - вся та политически инертная орда экономических беженцев, которая сбежала на Ближний Восток от постсоветских напастей и неурядиц. Ничего, кроме путинского "мочить в сортире", эта среда предложить демократическому Израилю не в состоянии.
Волк в овечьей шкуре
Вернемся, однако, к союзникам Израиля. Наряду с США у него есть и другой, гораздо более лабильный, а попросту говоря, не вполне предсказуемый - нет, не союзник, а сосед - Европейский Союз. В военном отношении ЕС в регионе - карлик, но карлик чрезвычайно активный политически.
На протяжении десятилетий ЕС силился играть роль честного посредника, для очистки совести разглагольствуя на тему ответственности Европы за катастрофу европейского еврейства. Одновременно, однако, европейцы больше всего на свете опасались, как бы честное посредничество не привело их к вооруженному конфликту с палестинскими экстремистами на территории благословенной Европы. Поэтому ЕС всегда кричал о нарушениях прав человека со стороны израильских оккупационных войск и почти всегда молчал, когда выяснялось, что европейская помощь Палестинской автономии уходила на воспитание палестинских детей в духе главной цели палестинских экстремистов - уничтожения государства Израиль. Вот почему большинство населения Израиля пока просто не имеет права доверять европейским политикам.
Разумеется, политически европейский континент разнообразнее и, в частности, не весь заражен антисемитизмом и антиизраильскими настроениями. А некоторые страны, возможно, даже готовы, в случае резкого обострения положения в регионе, оказать Израилю срочную военную поддержку. Но, во-первых, исторический опыт Израиля не дает ни малейших оснований для оптимизма, а во-вторых, сам ЕС переживает слишком глубокий политический кризис, чтобы уделять происходящему в Восточном Средиземноморье достойное важности этого региона внимание.
Некто в тигровой шкуре
Но у Израиля с недавних пор появился новый странный союзник - Россия. Внешняя и внутренняя политика этой страны, на первый взгляд, соткана из противоречий. Страна, ведущая "холодную войну" с большинством своих бывших сателлитов и "горячую войну" с одним из собственных "субъектов федерации", выступает в роли, которую, на взгляд с Ближнего Востока, да и из других мест, невозможно описать одним словом. Она и союзница США и Китая в борьбе с "террористами-исламистами", и поставщик ядерных технологий в страну победившего исламского фундаментализма - Ирана. Россия - сочувствующий Израилю источник ценных людских ресурсов, но она же - то и дело вспоминающая свое советское историческое прошлое заступница вечно обиженного арабского большинства, страдающего от "американского империализма" и "международного сионизма". Девизом политической шизофрении России на ближневосточном направлении стала оговорка Путина, спутавшего недавно "антисемитизм" с "сионизмом".
Как бы то ни было, Израиль вынужден постоянно раздувать угольки выгодных для себя политических сигналов из России. Но толку от этого мало. Ведь единственное, чего хочет и к чему может сегодня стремиться Россия в регионе, - это обозначение своего присутствия. Именно этим объясняется российское "чего изволите", обращенное ко всем столицам от Тегерана до Иерусалима. Но дипломатическое присутствие представительств бывшей сверхдержавы пока ничего не дает для ближневосточного урегулирования в целом. Россия здесь все еще не равноправный участник политического процесса, а часть декорации в чужом спектакле.
Двусмысленность поведения российского государства в регионе является поэтому многократно увеличенной копией той политической роли, которую играет в политической жизни Израиля часть русской общины, влившаяся в израильское общество после распада СССР. Эта часть алии и в лучшие для Израиля времена едва ли могла бы играть конструктивную политическую роль в стране. Объясняется это тем, что постсоветские русские евреи прибывали на новую родину без всякого политического мессиджа, но с целым букетом социальных комплексов.
Отсюда замысловатая противоречивость настроений в этой среде. Ненависть к арабским соседям может сочетаться у них с неприязнью к сионизму как доктрине, на которой строилось еврейское государство, а националистический фанатизм столь же прихотливо сплетается с неприязнью к ортодоксальному иудаизму. Коротко говоря, агрессивный апломб постсоветских лузеров путинского пошиба определяет структурную роль "нового русского Израиля", по сравнению с которым даже такой прямолинейный ястреб, как Ариэль Шарон, кажется настоящим агнцем. Однако Шарон не агнец. Как не был агнцем и Ицхак Рабин.
К счастью для Шарона, новый русский Израиль больше говорит, чем действует. Но и его риторика полна угроз миру на Ближнем Востоке.
Мирра Муха-Гринблат