Кочуй пока горячо Степь наносит ответный удар: бесстыжий бурятский поп-арт везут в Венецию: Фото: Искусство: Культура: Lenta.ru

11 мая открывается Венецианская биеннале — одна из самых статусных выставок планеты каждые два года подтверждает свое значение для мира современного искусства, даже когда упускает подлинные арт-прорывы и игнорирует повестку дня, подменяя ее глобалистским размахом программ и экспозиций, контрастом общемировых трендов и национальной специфики. Основному проекту биеннале — который уже названием «Не дай вам бог жить в эпоху перемен» сулит погоню за духом времени, хоть и с проклятьями и фигой в кармане — уже привычно никто из русских художников не подошел, так что срез отечественного арт-ландшафта в официальной секции вновь уместится в национальном павильоне (его в этот раз курирует Эрмитаж при активном участии великого кинорежиссера Александра Сокурова), где, правда, исторически редко завязывается диалог с мировым контекстом, тем более на повышенных тонах. И только бурятский авангардист Зорикто Доржиев, пробравшийся в параллельную программу биеннале с персональной экспозицией «Новая степь», осмеливается задирать статус-кво и даже обещает смести своим всеядным степным поп-артом любые авторитеты и иерархии. Самые характерные работы художника — в галерее «Ленты.ру».

11 мая одна из ведущих галерей Москвы — галерея «Ханхалаев» — представит проект «Новая степь» Зорикто Доржиева на 58-ой Венецианской биеннале.

На Венецианской биеннале выставка бурятского художника, воспитанного одновременно русской академической традицией и космополитизмом современного европейского искусства, пройдет в параллельной (то есть неофициальной) программе. Что ж, логично — в эклектике его беззастенчивого, разгульного стиля отсутствует даже намек на желание угодить конъюнктурам и кураторским обобщениям.

1 / 11

Зорикто Доржиев «Перезагрузка снов»

На Венецианской биеннале выставка бурятского художника, воспитанного одновременно русской академической традицией и космополитизмом современного европейского искусства, пройдет в параллельной (то есть неофициальной) программе. Что ж, логично — в эклектике его беззастенчивого, разгульного стиля отсутствует даже намек на желание угодить конъюнктурам и кураторским обобщениям.

Доржиев пришел в современное искусство из кинематографа — где работал художником по костюмам на таких фетишистских с точки зрения этнографической правды фильмах, как «Монгол» Сергея Бодрова и «Небесные жены луговых мари» Алексея Федорченко. Тем интереснее, что в своих живописных полотнах Доржиев раз за разом выворачивает наизнанку, освобождает этнографические клише — выходя через них на территорию гротеска.

2 / 11

Зорикто Доржиев «Госпожа 2.1»

Доржиев пришел в современное искусство из кинематографа — где работал художником по костюмам на таких фетишистских с точки зрения этнографической правды фильмах, как «Монгол» Сергея Бодрова и «Небесные жены луговых мари» Алексея Федорченко. Тем интереснее, что в своих живописных полотнах Доржиев раз за разом выворачивает наизнанку, освобождает этнографические клише — выходя через них на территорию гротеска.

Среди основных тем художника особенную роль играет пространство, история и метафизика Великой степи. Она выступает не только ландшафтом, незыблемость которого сводит воедино прошлое и будущее Средней Азии и ее обитателей — но и метафорой для чистого поля доржиевского искусства: его отсылающие и к Уорхолу, и к ковровому ремеслу всадники по мысли художника неизбежно стаптывают под своими копытами любые разделительные границы отдельных жанров, канонов и даже цивилизаций. В Венеции, кроме картин самостийного бурятского постмодерниста, покажут еще и восемь металлических скульптур кочевников.

3 / 11

Зорикто Доржиев «Шелковый путь (левый)»

Среди основных тем художника особенную роль играет пространство, история и метафизика Великой степи. Она выступает не только ландшафтом, незыблемость которого сводит воедино прошлое и будущее Средней Азии и ее обитателей — но и метафорой для чистого поля доржиевского искусства: его отсылающие и к Уорхолу, и к ковровому ремеслу всадники по мысли художника неизбежно стаптывают под своими копытами любые разделительные границы отдельных жанров, канонов и даже цивилизаций. В Венеции, кроме картин самостийного бурятского постмодерниста, покажут еще и восемь металлических скульптур кочевников.

Вдохновляющийся одновременно строгостью стиля классиков северного Ренессанса (в портфолио Доржиева есть абсолютно хулиганские оммажи Яну ван Эйку) и расхлябанностью массовой 3D-анимации, Доржиев, кажется, уже на клеточном уровне вшивает в свои произведения антидот против серьезной искусствоведческой критики — что ее инструментарий и анализ может сообщить о художнике, который так явно и так охотно переходит грань между хорошим вкусом и плохим, похоже, своим примером сигнализируя: этой грани не существует.

4 / 11

Зорикто Доржиев «Теория хаоса»

Вдохновляющийся одновременно строгостью стиля классиков северного Ренессанса (в портфолио Доржиева есть абсолютно хулиганские оммажи Яну ван Эйку) и расхлябанностью массовой 3D-анимации, Доржиев, кажется, уже на клеточном уровне вшивает в свои произведения антидот против серьезной искусствоведческой критики — что ее инструментарий и анализ может сообщить о художнике, который так явно и так охотно переходит грань между хорошим вкусом и плохим, похоже, своим примером сигнализируя: этой грани не существует.

Не знающие покоя и не признающие стабильности (а значит, угрожающие явиться в любой дом) кочевники, не утешающая миражами мнимых оазисов и бастионов степь, не поддающаяся власти патриархальных норм и моралей женщина-символ — пока западная цивилизация продолжает возрождать в самых разнообразных формах архаичные ценности и молиться на алтаре иерархий, границ, запретов, Доржиев прославляет миграцию во всем ее кровосмесительном хаосе. Он показывает, что именно миграция, постоянно испытывающая прочность этносов и культурных сред, продлевает человеческой цивилизации жизнь.

5 / 11

Зорикто Доржиев «Предчувствие зимы»

Не знающие покоя и не признающие стабильности (а значит, угрожающие явиться в любой дом) кочевники, не утешающая миражами мнимых оазисов и бастионов степь, не поддающаяся власти патриархальных норм и моралей женщина-символ — пока западная цивилизация продолжает возрождать в самых разнообразных формах архаичные ценности и молиться на алтаре иерархий, границ, запретов, Доржиев прославляет миграцию во всем ее кровосмесительном хаосе. Он показывает, что именно миграция, постоянно испытывающая прочность этносов и культурных сред, продлевает человеческой цивилизации жизнь.

Свои планы на биеннале Зорикто Доржиев и его куратор Кирилл Алексеев обозначают через оппозицию официальным и тайным хранителям арт-процесса: «Цель проекта — показать, что не существует культурных приоритетов. Нет искусства признанного или официального, этического или морального. Есть только искусство хорошее и плохое». В Венеции работы бурятского авангардиста будут выставлены в подходящей обстановке — стенах англиканской церкви Святого Георга.

6 / 11

Зорикто Доржиев «Дева»

Свои планы на биеннале Зорикто Доржиев и его куратор Кирилл Алексеев обозначают через оппозицию официальным и тайным хранителям арт-процесса: «Цель проекта — показать, что не существует культурных приоритетов. Нет искусства признанного или официального, этического или морального. Есть только искусство хорошее и плохое». В Венеции работы бурятского авангардиста будут выставлены в подходящей обстановке — стенах англиканской церкви Святого Георга.

Одна из причин, по которым искусство Доржиева (бурятский художник, к слову, при всем демонстративном пренебрежении к авторитетам, удостоился уже десятков персональных выставок в музеях по всему миру — включая Третьяковку) как будто неподвластно категоризации (а значит, и обесцениванию через упрощение) — единство, симбиоз идей бурята и его подхода к искусству. Так его восхищение перед миграциями народов отражается той миграцией образов, сюжетов и техник, которая составляет основу его картин.

7 / 11

Зорикто Доржиев «Нескончаемый сон»

Одна из причин, по которым искусство Доржиева (бурятский художник, к слову, при всем демонстративном пренебрежении к авторитетам, удостоился уже десятков персональных выставок в музеях по всему миру — включая Третьяковку) как будто неподвластно категоризации (а значит, и обесцениванию через упрощение) — единство, симбиоз идей бурята и его подхода к искусству. Так его восхищение перед миграциями народов отражается той миграцией образов, сюжетов и техник, которая составляет основу его картин.

При том, что Доржиев ухитряется тем или иным способом почти в каждой работе продемонстрировать свою верность бурятским национальным традициям, в его взглядах на искусство и стиле не менее легко, например, разглядеть и колоссальное влияние Энди Уорхола. Вот и повторение одного и того же сюжета тоже служит Доржиеву одним из любимых приемов, причем предоставляя пространство уже не для критики мгновенного выхода образов в тираж (как у иконы поп-арта), а для утешительных поисков в пределах одной — размноженной, а значит, безликой, чужой фигуры — реминисценций тех культурных кодов, которыми питается эмоциональный мир бурятского художника.

8 / 11

Зорикто Доржиев «Госпожа 2.2»

При том, что Доржиев ухитряется тем или иным способом почти в каждой работе продемонстрировать свою верность бурятским национальным традициям, в его взглядах на искусство и стиле не менее легко, например, разглядеть и колоссальное влияние Энди Уорхола. Вот и повторение одного и того же сюжета тоже служит Доржиеву одним из любимых приемов, причем предоставляя пространство уже не для критики мгновенного выхода образов в тираж (как у иконы поп-арта), а для утешительных поисков в пределах одной — размноженной, а значит, безликой, чужой фигуры — реминисценций тех культурных кодов, которыми питается эмоциональный мир бурятского художника.

При этом культура Центральной и Средней Азии для Доржиева не ограничивается традиционными народными образами или даже их фантастическим скрещиванием с эстетикой или сюжетами из других, принципиально отдаленных течений. Закрытость, аскетичность, декоративную разработанность поверхностей, которые отличают культуру и быт степных народов, бурятский художник может обнаружить и в сюжете, на уровне ощущений неуловимо отсылающем к советскому опыту.

9 / 11

Зорикто Доржиев «Дом на окраине»

При этом культура Центральной и Средней Азии для Доржиева не ограничивается традиционными народными образами или даже их фантастическим скрещиванием с эстетикой или сюжетами из других, принципиально отдаленных течений. Закрытость, аскетичность, декоративную разработанность поверхностей, которые отличают культуру и быт степных народов, бурятский художник может обнаружить и в сюжете, на уровне ощущений неуловимо отсылающем к советскому опыту.

Еще один часто повторяющийся в творчестве художника мотив — идея нирваны, причем, в полном соответствии с образным миром Доржиева, речь, конечно, идет о нирване степной. Именно это парадоксальное сочетание слов — «Степная нирвана» — дало название выставке Доржиева, которая проходила в стенах Тибетского дома, основателем которого, к слову, является отец Умы Турман Роберт.

10 / 11

Зорикто Доржиев «Нирвана II»

Еще один часто повторяющийся в творчестве художника мотив — идея нирваны, причем, в полном соответствии с образным миром Доржиева, речь, конечно, идет о нирване степной. Именно это парадоксальное сочетание слов — «Степная нирвана» — дало название выставке Доржиева, которая проходила в стенах Тибетского дома, основателем которого, к слову, является отец Умы Турман Роберт.

Сопровождающие выставку Доржиева манифесты, обещающие сравнять с землей все бастионы конъюнктурного арт-рынка, конечно же, являются актом не столько сопротивления, сколько эпатажа. Другое дело, что бурятский художник в самих своих работах и не подразумевает никакого черного передела — хватает и выхода из зоны комфорта в дикое поле его «Новой степи», где без оглядки на кодексы приличий и табели о рангах беспорядочно и безостановочно сливается в один шаманский ковер все искусство за всю историю человечества.

11 / 11

Зорикто Доржиев «Госпожа 3.3»

Сопровождающие выставку Доржиева манифесты, обещающие сравнять с землей все бастионы конъюнктурного арт-рынка, конечно же, являются актом не столько сопротивления, сколько эпатажа. Другое дело, что бурятский художник в самих своих работах и не подразумевает никакого черного передела — хватает и выхода из зоны комфорта в дикое поле его «Новой степи», где без оглядки на кодексы приличий и табели о рангах беспорядочно и безостановочно сливается в один шаманский ковер все искусство за всю историю человечества.

Комментарии к материалу закрыты в связи с истечением срока его актуальности