«Он пырнул меня в живот и оставил умирать» Геев и лесбиянок режут, сажают и унижают. Они не сдаются: Фото: Люди: Из жизни: Lenta.ru

Фотограф Робин Хэммонд десятки лет снимает однополые пары, транссексуалов и бигендеров в тех странах, где их жизнь сложно назвать легкой, в рамках проекта Where love is illegal («Там, где любовь вне закона»), выставка работ которого проходит в Берлине с 22 июня по 2 сентября. Они не только позируют, но и рассказывают страшные истории, в которых есть унижения, страх и боль, но прежде всего — любовь. Пронзительные снимки героев проекта — в галерее «Ленты.ру».

Джи и Кью — женатая пара женщин из Уганды. Впрочем, их брак не признан, так как в их стране лесбиянство — это нечто за пределами нормы, извращение, заболевание, которое нужно лечить. Им приходится постоянно притворяться сестрами, чтобы вписываться в общественные рамки.

«На нас нападали мужчины, заметившие, что мы пара. Однажды компания мужчин подошла к нам в ночном клубе и начала приставать. Когда они поняли, что мы вместе, принялись нас оскорблять фразочками вроде "тебя нужно изнасиловать, чтобы выбить из тебя эту глупую симпатию к девчонке". Они обливали нас напитками и кидали бутылки, поэтому мы нечасто выходим в люди из-за страха за наши жизни.

Мы редко надолго остаемся жить в одном доме из-за постоянных подозрений соседей, поэтому постоянно переезжаем и пытаемся приглашать мужчин с работы, чтобы они притворились нашими парнями. Соседи подсматривают за нами. Мы не можем объявить о своем браке, особенно после принятия закона о пожизненном заключении для гомосексуалистов. Из-за него о гомосексуализме узнало еще больше людей, а жить таким, как мы, в Уганде стало опаснее».

1 / 14

Джи и Кью, Уганда

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

Джи и Кью — женатая пара женщин из Уганды. Впрочем, их брак не признан, так как в их стране лесбиянство — это нечто за пределами нормы, извращение, заболевание, которое нужно лечить. Им приходится постоянно притворяться сестрами, чтобы вписываться в общественные рамки.

«На нас нападали мужчины, заметившие, что мы пара. Однажды компания мужчин подошла к нам в ночном клубе и начала приставать. Когда они поняли, что мы вместе, принялись нас оскорблять фразочками вроде "тебя нужно изнасиловать, чтобы выбить из тебя эту глупую симпатию к девчонке". Они обливали нас напитками и кидали бутылки, поэтому мы нечасто выходим в люди из-за страха за наши жизни.

Мы редко надолго остаемся жить в одном доме из-за постоянных подозрений соседей, поэтому постоянно переезжаем и пытаемся приглашать мужчин с работы, чтобы они притворились нашими парнями. Соседи подсматривают за нами. Мы не можем объявить о своем браке, особенно после принятия закона о пожизненном заключении для гомосексуалистов. Из-за него о гомосексуализме узнало еще больше людей, а жить таким, как мы, в Уганде стало опаснее».

«Когда я был маленьким, мои родители увидели, как я играю с девочкой в куклы. Они побили меня. Существует табу: мальчики не должны играть с девочками. Мой отец сказал мне, что я, как осел или собака. "Ты — мое бесчестье", — говорил он. Когда мне было шесть или семь лет, когда моя семья уезжала, я садился перед зеркалом и делал макияж. Иногда меня ловили — тогда оскорбляли и били.

Мой дядя изнасиловал меня, когда мне было 11 лет, и велел мне никому не говорить об этом. Он насиловал меня трижды, и это убивало меня: он был сильнее и заставлял меня делать это. Я впал в затяжную депрессию. Это был ужасный период жизни. Он говорил мне, что все нормально, давал деньги и велел молчать. В ответ я кричал и просил его уйти. Я не мог никому об этом рассказать, потому что никто бы мне не поверил, ведь он был очень религиозным человеком.

Мой брат всегда меня стыдился. Он много раз бил меня и пять или шесть раз пытался убить при поддержке отца. Он душил меня и бил дубиной. Однажды мой отец попробовал задушить меня, но я смог вырваться и убежать. Я ходил в школу с синяками на лице, учителя спрашивали меня, что происходит, но я плакал и молчал, потому что боялся.

Я учился сестринскому делу год, но, когда началась практика, необходимая нам для того, чтобы закончить институт, мой куратор велела мне изменить внешность. Я сказал ей, что не могу поменять себя, и мое поведение и внешность никак не связаны с моими знаниями и образованием. Тогда она позвала моих родителей и призвала их что-то сделать с моим внешним видом, так как мой имидж мог повредить репутации института.

Я очень расстроился, но решил, что найду работу назло всем. Пять лет я искал ее, но, стоило работодателям меня увидеть, как они отказывались брать резюме. "Ты пришел сюда работать? Мы не можем принять такого, как ты. Мы даже не знаем, мальчик ты или девочка", — сказали мне в одной из больниц.

Как-то утром, когда я еще был в кровати, отец ворвался в мою комнату, накричал, что я разрушил их честь и достоинство и принялся бить меня метлой. Я начал кричать, пришли соседи. Он вернулся с ножом. "Убей ее, избавь от нее наше общество, нам не нужны такие люди в округе!" — кричали они. Каким-то чудом мне удалось взять одежду и убежать, хотя все были против меня.

Это традиция. Я знаю, что он не оставит попытки меня убить, и если не своими руками, то руками других членов семьи. Он все еще шлет мне письма с угрозами. Я жду, что отец придет за мной, но это может быть кто угодно, я боюсь всех живущих здесь людей. Но я родился таким и умру тоже таким!»

2 / 14

Джесси, Ливан

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

«Когда я был маленьким, мои родители увидели, как я играю с девочкой в куклы. Они побили меня. Существует табу: мальчики не должны играть с девочками. Мой отец сказал мне, что я, как осел или собака. "Ты — мое бесчестье", — говорил он. Когда мне было шесть или семь лет, когда моя семья уезжала, я садился перед зеркалом и делал макияж. Иногда меня ловили — тогда оскорбляли и били.

Мой дядя изнасиловал меня, когда мне было 11 лет, и велел мне никому не говорить об этом. Он насиловал меня трижды, и это убивало меня: он был сильнее и заставлял меня делать это. Я впал в затяжную депрессию. Это был ужасный период жизни. Он говорил мне, что все нормально, давал деньги и велел молчать. В ответ я кричал и просил его уйти. Я не мог никому об этом рассказать, потому что никто бы мне не поверил, ведь он был очень религиозным человеком.

Мой брат всегда меня стыдился. Он много раз бил меня и пять или шесть раз пытался убить при поддержке отца. Он душил меня и бил дубиной. Однажды мой отец попробовал задушить меня, но я смог вырваться и убежать. Я ходил в школу с синяками на лице, учителя спрашивали меня, что происходит, но я плакал и молчал, потому что боялся.

Я учился сестринскому делу год, но, когда началась практика, необходимая нам для того, чтобы закончить институт, мой куратор велела мне изменить внешность. Я сказал ей, что не могу поменять себя, и мое поведение и внешность никак не связаны с моими знаниями и образованием. Тогда она позвала моих родителей и призвала их что-то сделать с моим внешним видом, так как мой имидж мог повредить репутации института.

Я очень расстроился, но решил, что найду работу назло всем. Пять лет я искал ее, но, стоило работодателям меня увидеть, как они отказывались брать резюме. "Ты пришел сюда работать? Мы не можем принять такого, как ты. Мы даже не знаем, мальчик ты или девочка", — сказали мне в одной из больниц.

Как-то утром, когда я еще был в кровати, отец ворвался в мою комнату, накричал, что я разрушил их честь и достоинство и принялся бить меня метлой. Я начал кричать, пришли соседи. Он вернулся с ножом. "Убей ее, избавь от нее наше общество, нам не нужны такие люди в округе!" — кричали они. Каким-то чудом мне удалось взять одежду и убежать, хотя все были против меня.

Это традиция. Я знаю, что он не оставит попытки меня убить, и если не своими руками, то руками других членов семьи. Он все еще шлет мне письма с угрозами. Я жду, что отец придет за мной, но это может быть кто угодно, я боюсь всех живущих здесь людей. Но я родился таким и умру тоже таким!»

«Мы вместе уже пять восхитительных лет. Пять лет любви и борьбы за выживание. Наша любовь и отношения — это не случайность, они достойны всех жертв и рисков, на которые мы идем. Мы переезжаем и врем нашим семьям и друзьям. Нам приходится притворяться и быть не теми, кто мы есть. Мы любим друг друга и не расстанемся, что бы ни случилось.

Нас оскорбляют, шантажируют, отвергают, но мы сильнее: у нас есть мы, у нас есть друзья и такие же люди, как мы. У нас есть надежда. Что неправильного в том, чтобы любить друг друга? Я люблю его, а он — меня. Я хочу на людях держать его за руку или целовать, но у нас это запрещено, это преступление. Мы счастливы вместе, мы хотим прожить жизнь вместе, и мы сделаем это, несмотря ни на что.

Мы бы хотели знать, почему они ненавидят нас, что мы им сделали, откуда вся эта злость. Мы здесь, мы существуем, нас много, мы живы, мы радуемся жизни, и мы не обращаем внимания на осуждающих нас людей, но это не значит, что мы живем в безопасности и что нас не травят СМИ и правительство.

Мы просто любим друг друга, вот и все».

3 / 14

Валид и Абдессаттар, Тунис

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

«Мы вместе уже пять восхитительных лет. Пять лет любви и борьбы за выживание. Наша любовь и отношения — это не случайность, они достойны всех жертв и рисков, на которые мы идем. Мы переезжаем и врем нашим семьям и друзьям. Нам приходится притворяться и быть не теми, кто мы есть. Мы любим друг друга и не расстанемся, что бы ни случилось.

Нас оскорбляют, шантажируют, отвергают, но мы сильнее: у нас есть мы, у нас есть друзья и такие же люди, как мы. У нас есть надежда. Что неправильного в том, чтобы любить друг друга? Я люблю его, а он — меня. Я хочу на людях держать его за руку или целовать, но у нас это запрещено, это преступление. Мы счастливы вместе, мы хотим прожить жизнь вместе, и мы сделаем это, несмотря ни на что.

Мы бы хотели знать, почему они ненавидят нас, что мы им сделали, откуда вся эта злость. Мы здесь, мы существуем, нас много, мы живы, мы радуемся жизни, и мы не обращаем внимания на осуждающих нас людей, но это не значит, что мы живем в безопасности и что нас не травят СМИ и правительство.

Мы просто любим друг друга, вот и все».

«Я люблю свою страну. Я не всегда хочу быть здесь, но никто не посмеет сказать, что я не люблю родину. Я сатирик. И да, я дрэг-квин (артист, который использует женские образы — прим. «Лента.ру»). Довольно известный, надо сказать. Вел в образе передачу на радио, пока ее не запретила цензура. Они до сих пор не сказали мне, почему ее закрыли.

Больше всего меня ранит, когда вмешиваются в то, что я делаю лучше всего. Слишком много запретов и мало доверия. Для меня дрэг-квин — это зеркало. Когда мне говорят перестать выступать из-за каких-то предрассудков, то обманывают сразу и меня, и себя.

Родители хорошо меня воспитали: научили быть честным, строгим и любить себя. Я всегда занимался тем, к чему у меня есть дар, чтобы дарить его нуждающимся в этом. Но это довольно сложно: общество говорит одно, сердце велит другое, а на уме и вовсе третье.

Как и многие, я отстаиваю право быть собой и перед семьей, и перед людьми, которых встречаю на своем пути. Мне сложно, но я научился отвечать на их вопросы и до сих пор учусь, как жить с их запретами».

4 / 14

Шейла, Малайзия

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

«Я люблю свою страну. Я не всегда хочу быть здесь, но никто не посмеет сказать, что я не люблю родину. Я сатирик. И да, я дрэг-квин (артист, который использует женские образы — прим. «Лента.ру»). Довольно известный, надо сказать. Вел в образе передачу на радио, пока ее не запретила цензура. Они до сих пор не сказали мне, почему ее закрыли.

Больше всего меня ранит, когда вмешиваются в то, что я делаю лучше всего. Слишком много запретов и мало доверия. Для меня дрэг-квин — это зеркало. Когда мне говорят перестать выступать из-за каких-то предрассудков, то обманывают сразу и меня, и себя.

Родители хорошо меня воспитали: научили быть честным, строгим и любить себя. Я всегда занимался тем, к чему у меня есть дар, чтобы дарить его нуждающимся в этом. Но это довольно сложно: общество говорит одно, сердце велит другое, а на уме и вовсе третье.

Как и многие, я отстаиваю право быть собой и перед семьей, и перед людьми, которых встречаю на своем пути. Мне сложно, но я научился отвечать на их вопросы и до сих пор учусь, как жить с их запретами».

«Поздно вечером 19 октября мы в отличном настроении возвращались с джазового концерта последним поездом на метро. На нашей станции с нами вышла всего пара человек. Эскалатор был пустой, не считая двух парней лет 25. Мы поднимались, держась за руки, и в какой-то момент поцеловались. После в нас полетела смятая бумага, но мы не обратили внимание, думая, что это случайность.

Мы вышли из метро и шли по нашему обычному пути до дома, держась за руки. Улица была пуста, но мы ходим здесь каждый день, так что не волновались. Они напали на нас со спины...»

Сначала О. подумала, что у нее хотят отобрать сумку. Д. попыталась защитить ее, но ее спутницу ударили по голове, и она упала. Девушка очень испугалась, а нападавший прокричал: «Ты чертова лесбиянка» — и ударил ее по лицу. О. пыталась убедить нападавших, что они сестры, но те не поверили и продолжили избиение.

«Он бил нас и орал: "Нет ЛГБТ!" Мы пытались вырваться, но тщетно. Все это время его друг снимал происходящее на телефон, возможно, чтобы похвастаться друзьям. Все это длилось несколько минут, затем он пообещал, что убьет нас, если увидит еще раз, и они ушли.

Нам было так больно и страшно, что мы не могли ничего сделать. На следующий день мы боялись выйти из дома и пойти в полицию, потому что ждали, что они отнесутся к нам плохо из-за ориентации. И все же мы дошли туда, в травмпункт и центр по правам человека. Но дело так и не возбудили, несмотря на наши старания и старания наших адвокатов. Однако полиция сразу же рассказала нашу историю журналистам, многие читатели написали злые комментарии, и это только сделало все хуже».

О. призналась, что после этого долго боялась появляться в людных местах, особенно ночью, и больше не чувствует себя свободной. Она ненавидит ощущение, что не может защитить свою возлюбленную, и воспринимает всех мужчин на улице как потенциальную угрозу. Однако теперь она берет Д. за руку осознанно — это ее выбор и награда девушке за ее смелость.

5 / 14

Д и О, Россия

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

«Поздно вечером 19 октября мы в отличном настроении возвращались с джазового концерта последним поездом на метро. На нашей станции с нами вышла всего пара человек. Эскалатор был пустой, не считая двух парней лет 25. Мы поднимались, держась за руки, и в какой-то момент поцеловались. После в нас полетела смятая бумага, но мы не обратили внимание, думая, что это случайность.

Мы вышли из метро и шли по нашему обычному пути до дома, держась за руки. Улица была пуста, но мы ходим здесь каждый день, так что не волновались. Они напали на нас со спины...»

Сначала О. подумала, что у нее хотят отобрать сумку. Д. попыталась защитить ее, но ее спутницу ударили по голове, и она упала. Девушка очень испугалась, а нападавший прокричал: «Ты чертова лесбиянка» — и ударил ее по лицу. О. пыталась убедить нападавших, что они сестры, но те не поверили и продолжили избиение.

«Он бил нас и орал: "Нет ЛГБТ!" Мы пытались вырваться, но тщетно. Все это время его друг снимал происходящее на телефон, возможно, чтобы похвастаться друзьям. Все это длилось несколько минут, затем он пообещал, что убьет нас, если увидит еще раз, и они ушли.

Нам было так больно и страшно, что мы не могли ничего сделать. На следующий день мы боялись выйти из дома и пойти в полицию, потому что ждали, что они отнесутся к нам плохо из-за ориентации. И все же мы дошли туда, в травмпункт и центр по правам человека. Но дело так и не возбудили, несмотря на наши старания и старания наших адвокатов. Однако полиция сразу же рассказала нашу историю журналистам, многие читатели написали злые комментарии, и это только сделало все хуже».

О. призналась, что после этого долго боялась появляться в людных местах, особенно ночью, и больше не чувствует себя свободной. Она ненавидит ощущение, что не может защитить свою возлюбленную, и воспринимает всех мужчин на улице как потенциальную угрозу. Однако теперь она берет Д. за руку осознанно — это ее выбор и награда девушке за ее смелость.

«Я был в месте, где знакомятся геи в Бейруте. В моей машине сидел мой партнер, мы катались и искали новых людей. Я начал с кем-то болтать, как за нами вдруг остановилась зеленая машина с тонированными окнами. Мой собеседник пропал, а к моей голове приставили автомат Калашникова и велели выйти из машины. Мой партнер попытался сбежать, но его поймали. Они орали на нас, сковали наручниками и надели на глаза повязки. Они отвезли нас в полицейский участок, обыскали, заставили снять штаны и белье и сеть на корточки, чтобы убедиться, что мы ничего не прячем. Один из офицеров снимал нас на телефон.

Затем они отвели моего партнера в другую комнату и начали его пытать, я слышал его крики. Мне было плохо, так как мы были вместе шесть лет, и думать о его мучениях было пыткой. Затем они нашли гей-порно на моем телефоне. Они задавали нам унизительные вопросы».

Три дня их пытали и допрашивали, а затем посадили в душный карцер, где мужчины чуть не задохнулись. Там они провели 12 дней, затем их перевели в камеру, где сидели еще 22 человека, еще на 18 дней. Затем они предстали перед судом, где их приговорили к 40 дням заключения и штрафу в 200 долларов за гомосексуализм.

«Я был очень рад выйти из тюрьмы. Но новости обо всем дошли до семьи моего партнера, и они были в ярости. Нам пришлось разойтись, и это меня убило. Полгода спустя я проезжал по тому же району и увидел тех же людей, арестовывающих новых жертв. Я был очень зол и хотел бы, чтобы их дети пережили то же самое. Я был в ярости, но ничего не мог сделать: в любой момент все могло повториться.

Мое преступление в моей ориентации, а наказание — 40 дней тюрьмы, потеря работы и любимого. Я научился выживать и более осторожно выбирать друзей. Я научился думать о безопасности прежде всего».

6 / 14

Волчье Сердце, Ливан

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

«Я был в месте, где знакомятся геи в Бейруте. В моей машине сидел мой партнер, мы катались и искали новых людей. Я начал с кем-то болтать, как за нами вдруг остановилась зеленая машина с тонированными окнами. Мой собеседник пропал, а к моей голове приставили автомат Калашникова и велели выйти из машины. Мой партнер попытался сбежать, но его поймали. Они орали на нас, сковали наручниками и надели на глаза повязки. Они отвезли нас в полицейский участок, обыскали, заставили снять штаны и белье и сеть на корточки, чтобы убедиться, что мы ничего не прячем. Один из офицеров снимал нас на телефон.

Затем они отвели моего партнера в другую комнату и начали его пытать, я слышал его крики. Мне было плохо, так как мы были вместе шесть лет, и думать о его мучениях было пыткой. Затем они нашли гей-порно на моем телефоне. Они задавали нам унизительные вопросы».

Три дня их пытали и допрашивали, а затем посадили в душный карцер, где мужчины чуть не задохнулись. Там они провели 12 дней, затем их перевели в камеру, где сидели еще 22 человека, еще на 18 дней. Затем они предстали перед судом, где их приговорили к 40 дням заключения и штрафу в 200 долларов за гомосексуализм.

«Я был очень рад выйти из тюрьмы. Но новости обо всем дошли до семьи моего партнера, и они были в ярости. Нам пришлось разойтись, и это меня убило. Полгода спустя я проезжал по тому же району и увидел тех же людей, арестовывающих новых жертв. Я был очень зол и хотел бы, чтобы их дети пережили то же самое. Я был в ярости, но ничего не мог сделать: в любой момент все могло повториться.

Мое преступление в моей ориентации, а наказание — 40 дней тюрьмы, потеря работы и любимого. Я научился выживать и более осторожно выбирать друзей. Я научился думать о безопасности прежде всего».

«Наша жизнь — это, прежде всего, наша семья: я, Дада, Иззи и Дамия. Когда дома все хорошо, то и в жизни все отлично. Жалко только, что наши законы запрещают нам стать семьей официально. Ужасно осознавать, что если что-то случится с одной из нас, то у другой не будет права родственника на вмешательство. То же самое с детьми, только одна из нас официально их мать, другая их усыновить не имеет права. Несмотря на все это, мы здесь, у нас отличная семья и нам повезло, что наши родные и друзья принимают нас настоящими. Мы есть, и мы счастливы. И надеемся, что однажды все образуется, у нас появится право на существование и за него больше не придется бороться».

7 / 14

Митч, Малайзия

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

«Наша жизнь — это, прежде всего, наша семья: я, Дада, Иззи и Дамия. Когда дома все хорошо, то и в жизни все отлично. Жалко только, что наши законы запрещают нам стать семьей официально. Ужасно осознавать, что если что-то случится с одной из нас, то у другой не будет права родственника на вмешательство. То же самое с детьми, только одна из нас официально их мать, другая их усыновить не имеет права. Несмотря на все это, мы здесь, у нас отличная семья и нам повезло, что наши родные и друзья принимают нас настоящими. Мы есть, и мы счастливы. И надеемся, что однажды все образуется, у нас появится право на существование и за него больше не придется бороться».

«Расти в Тунисе — не самое худшее, что могло бы случиться, но это утомительно. Мы не такие, как другие арабские страны, но и от европейцев далеки.

Я осознала, что я би, в 15 лет. После этого я встречалась только с девочками. Сексу мы учились только по порно. Насмотревшись его, я ненавидела себя за то, что я не блондинка с большой грудью. А в это время в Тунисе произошла революция. Люди устали от диктатуры и полицейского произвола. Только тогда я поняла, что люди могут меняться, и я изменилась. Я стала протестовать ради протеста. Я говорила "нет", чтобы сказать "нет". Моей подруге это нравилось, и она советовала мне книги и фильмы про женщин-бунтарок. Тогда я научилась протестовать ради чего-то и бороться за свои ценности. Свободу и равенство».

8 / 14

Амина, Тунис

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

«Расти в Тунисе — не самое худшее, что могло бы случиться, но это утомительно. Мы не такие, как другие арабские страны, но и от европейцев далеки.

Я осознала, что я би, в 15 лет. После этого я встречалась только с девочками. Сексу мы учились только по порно. Насмотревшись его, я ненавидела себя за то, что я не блондинка с большой грудью. А в это время в Тунисе произошла революция. Люди устали от диктатуры и полицейского произвола. Только тогда я поняла, что люди могут меняться, и я изменилась. Я стала протестовать ради протеста. Я говорила "нет", чтобы сказать "нет". Моей подруге это нравилось, и она советовала мне книги и фильмы про женщин-бунтарок. Тогда я научилась протестовать ради чего-то и бороться за свои ценности. Свободу и равенство».

«Все началось в колледже. Я встречался с парнем, который уговаривал меня на секс с проникновением, но я просил его подождать. Тогда он разозлился и сказал всем моим одноклассникам, что я гей и пытался его соблазнить, но он отказался. Все это он проделал за моей спиной, слухи расходились и, наконец, дошли до моей комнаты в общежитии. Мой друг из старших классов спросил меня, гомосексуалист ли я, подойдя ко мне во дворе в окружении друзей. Я очень смутился, чувствовал себя маленьким и лишним. Я все отрицал, потому что боялся последствий.

На следующий день я пришел в класс и обнаружил на доске обидный рисунок. Все смотрели на меня с ненавистью, отодвинулись от меня, и я почувствовал себя совершенно одиноким.

Когда учитель зашел в класс и спросил, почему все так странно себя ведут, один парень вышел вперед и сказал, что я гей, и он не может находиться рядом со мной. У меня разболелся живот, я начал трястись и был готов провалиться сквозь землю.

Со временем все становилось только хуже: за неделю слухи разошлись по всей школе. На меня нападали в спальне, толкали и кричали, что гомосексуалисту не место в школе. Все дошло до того, что школьная администрация была вынуждена обратиться к моей матери-одиночке, а меня заперли в кабинете директора ради моей же безопасности.

Мать даже не выслушала меня. Назвала меня выродком и кричала, что я не достоин быть ее сыном и она собирается отказаться от меня. Перед всей школой она заявила, что лучше бы я умер, чем был геем. Так она и ушла, пока я стоял на коленях и умолял послушать меня. Директор попросил меня уйти из школы, что я и сделал, подгоняемый насмешками и ненавистью к себе. И это было лишь началом моих злоключений».

9 / 14

Имран, Уганда

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

«Все началось в колледже. Я встречался с парнем, который уговаривал меня на секс с проникновением, но я просил его подождать. Тогда он разозлился и сказал всем моим одноклассникам, что я гей и пытался его соблазнить, но он отказался. Все это он проделал за моей спиной, слухи расходились и, наконец, дошли до моей комнаты в общежитии. Мой друг из старших классов спросил меня, гомосексуалист ли я, подойдя ко мне во дворе в окружении друзей. Я очень смутился, чувствовал себя маленьким и лишним. Я все отрицал, потому что боялся последствий.

На следующий день я пришел в класс и обнаружил на доске обидный рисунок. Все смотрели на меня с ненавистью, отодвинулись от меня, и я почувствовал себя совершенно одиноким.

Когда учитель зашел в класс и спросил, почему все так странно себя ведут, один парень вышел вперед и сказал, что я гей, и он не может находиться рядом со мной. У меня разболелся живот, я начал трястись и был готов провалиться сквозь землю.

Со временем все становилось только хуже: за неделю слухи разошлись по всей школе. На меня нападали в спальне, толкали и кричали, что гомосексуалисту не место в школе. Все дошло до того, что школьная администрация была вынуждена обратиться к моей матери-одиночке, а меня заперли в кабинете директора ради моей же безопасности.

Мать даже не выслушала меня. Назвала меня выродком и кричала, что я не достоин быть ее сыном и она собирается отказаться от меня. Перед всей школой она заявила, что лучше бы я умер, чем был геем. Так она и ушла, пока я стоял на коленях и умолял послушать меня. Директор попросил меня уйти из школы, что я и сделал, подгоняемый насмешками и ненавистью к себе. И это было лишь началом моих злоключений».

«Я в жизни не могла представить, что попаду в тюрьму. Я всегда думала, что они предназначены для тех, кто вредит другим. А я села лишь за то, что являюсь транс-женщиной в Малайзии. Они поместили меня сюда, чтобы исправить и изменить мою гендерную идентичность на ту, которую они считают верной, то есть на мужскую.

Жизнь в тюрьме была адом для меня. О моих человеческих правах забыли. Надо мной издевались так, что в какой-то момент хотела покончить с собой. День в тюрьме для меня длился год, но как бы они ни старались, я оставалась той, кем я являюсь. Я вышла из тюрьмы без своей гордости — пышных волос, но выжила. Я вышла из тюрьмы транс-женщиной».

10 / 14

Ниша, Малайзия

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

«Я в жизни не могла представить, что попаду в тюрьму. Я всегда думала, что они предназначены для тех, кто вредит другим. А я села лишь за то, что являюсь транс-женщиной в Малайзии. Они поместили меня сюда, чтобы исправить и изменить мою гендерную идентичность на ту, которую они считают верной, то есть на мужскую.

Жизнь в тюрьме была адом для меня. О моих человеческих правах забыли. Надо мной издевались так, что в какой-то момент хотела покончить с собой. День в тюрьме для меня длился год, но как бы они ни старались, я оставалась той, кем я являюсь. Я вышла из тюрьмы без своей гордости — пышных волос, но выжила. Я вышла из тюрьмы транс-женщиной».

«Меня зовут Тивог Чимбаланга, я из Малави, мне 25 лет, и сейчас я живу в Кейптауне в ЮАР. В 2009 году я вышел замуж за Стивена, и это был первый гей-брак в моей стране. Это до сих пор запрещено законом.

В декабре 2009 года нас со Стивеном арестовали. Это было крайне болезненным опытом, так как я попал в тюрьму впервые. Меня освободили только в конце мая 2010 года после переговоров Генерального секретаря ООН Пан Ги Муна с президентом Малави. Но и после освобождения в родной стране жилось непросто: меня оскорбляли и унижали, так что я решил переехать в ЮАР.

После переезда в Кейптауне я встретил много соотечественников. Я был рад, потому что с ними было легче общаться, но все портил тот факт, что кто-то из них помнил меня и продолжал обзываться.

Тогда я понял, что и в ЮАР геям живется несладко. К примеру, никто не хочет брать нас на работу, так что зарабатывать на жизнь просто невозможно.

Я хочу поблагодарить всех людей и организации, что помогли мне выйти из тюрьмы, где я должен был провести 14 лет, и попросить их подсобить мне с поиском работы, потому что сейчас у меня ее нет, и мне очень сложно выживать».

11 / 14

Тивонг, Малави

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

«Меня зовут Тивог Чимбаланга, я из Малави, мне 25 лет, и сейчас я живу в Кейптауне в ЮАР. В 2009 году я вышел замуж за Стивена, и это был первый гей-брак в моей стране. Это до сих пор запрещено законом.

В декабре 2009 года нас со Стивеном арестовали. Это было крайне болезненным опытом, так как я попал в тюрьму впервые. Меня освободили только в конце мая 2010 года после переговоров Генерального секретаря ООН Пан Ги Муна с президентом Малави. Но и после освобождения в родной стране жилось непросто: меня оскорбляли и унижали, так что я решил переехать в ЮАР.

После переезда в Кейптауне я встретил много соотечественников. Я был рад, потому что с ними было легче общаться, но все портил тот факт, что кто-то из них помнил меня и продолжал обзываться.

Тогда я понял, что и в ЮАР геям живется несладко. К примеру, никто не хочет брать нас на работу, так что зарабатывать на жизнь просто невозможно.

Я хочу поблагодарить всех людей и организации, что помогли мне выйти из тюрьмы, где я должен был провести 14 лет, и попросить их подсобить мне с поиском работы, потому что сейчас у меня ее нет, и мне очень сложно выживать».

«Я — гордый представитель ЛГБТ-сообщества, одна из немногих, кто не подвергается гонениям. Возможно, это объясняется тем, что я не позволяю себя унижать. У меня есть семья, друзья и коллеги, которые смирились с моим образом жизни и не видят особых разногласий. Я путешествую по Ямайке без страха, потому что умею преподнести себя: люди не могут сказать мне, кто я, пока я сама им об этом не скажу».

12 / 14

Пинки, Ямайка

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

«Я — гордый представитель ЛГБТ-сообщества, одна из немногих, кто не подвергается гонениям. Возможно, это объясняется тем, что я не позволяю себя унижать. У меня есть семья, друзья и коллеги, которые смирились с моим образом жизни и не видят особых разногласий. Я путешествую по Ямайке без страха, потому что умею преподнести себя: люди не могут сказать мне, кто я, пока я сама им об этом не скажу».

«Когда мне было 19, моя мать увидела, как я занимаюсь сексом с другом. Она позвала моих сестер и братьев и все им рассказала. С тех пор я стал изгоем в семье. Мои братья возненавидели меня и начали травить. Вскоре вся семья устроила сбор по поводу моего поведения. Я чувствовал, что должен пойти и убить себя. Я чувствовал, что меня не существует.

Спустя несколько месяцев случилось нечто похожее, и меня отправили в тюрьму. Это было величайшее унижение в моей жизни. Я начал молить Бога, чтобы тот забрал мою жизнь, чтобы я мог отдохнуть от сложностей и унизительного отношения, с которыми я столкнулся за решеткой. Нас заставляли выносить туалеты и мыть посуду, а также постоянно насмехались над нами. Если я проходил мимо, про меня говорили: "Это гей, и он сношает мужчин". Каждый день я плакал.

Когда я вышел из тюрьмы, семья отказалась от меня. Каждый день я просил Бога забрать мою жизнь. Через какое-то время семья со скрипом приняла меня, но относилась ко мне, как к чужому. Меня не кормили, а когда я болел, обо мне не заботились. Они повторяли: "Бог должен прибрать тебя, чтобы принести всем мир, так как ты позор нашей семьи".

Однажды я пришел в сервис по мойке машин на нашей улице и попросил дать мне работу. Спустя неделю к владельцу автомойки пришли местные и потребовали меня прогнать. У него не оставалось выбора. Я стал никем и ничем: ни еды, ни образования.

Каждый раз, когда я думаю о том, как моя семья и моя мать ненавидят меня, я начинаю плакать и хочу умереть. Я пытался вернуться в родной город и неделю прожил у друга, но его семья велела меня выгнать. Я стал бездомным, потерял семью и вообще все. Жизнь стала невыносимой.

Нет конца моим страданиям, пока Бог этого не пожелает. Сейчас я готов даже на работу по дому, лишь бы у меня была крыша над головой и еда. Хотя бы до тех пор, пока мои родители не поймут меня и не примут обратно в семью».

13 / 14

Бухе, Нигерия

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

«Когда мне было 19, моя мать увидела, как я занимаюсь сексом с другом. Она позвала моих сестер и братьев и все им рассказала. С тех пор я стал изгоем в семье. Мои братья возненавидели меня и начали травить. Вскоре вся семья устроила сбор по поводу моего поведения. Я чувствовал, что должен пойти и убить себя. Я чувствовал, что меня не существует.

Спустя несколько месяцев случилось нечто похожее, и меня отправили в тюрьму. Это было величайшее унижение в моей жизни. Я начал молить Бога, чтобы тот забрал мою жизнь, чтобы я мог отдохнуть от сложностей и унизительного отношения, с которыми я столкнулся за решеткой. Нас заставляли выносить туалеты и мыть посуду, а также постоянно насмехались над нами. Если я проходил мимо, про меня говорили: "Это гей, и он сношает мужчин". Каждый день я плакал.

Когда я вышел из тюрьмы, семья отказалась от меня. Каждый день я просил Бога забрать мою жизнь. Через какое-то время семья со скрипом приняла меня, но относилась ко мне, как к чужому. Меня не кормили, а когда я болел, обо мне не заботились. Они повторяли: "Бог должен прибрать тебя, чтобы принести всем мир, так как ты позор нашей семьи".

Однажды я пришел в сервис по мойке машин на нашей улице и попросил дать мне работу. Спустя неделю к владельцу автомойки пришли местные и потребовали меня прогнать. У него не оставалось выбора. Я стал никем и ничем: ни еды, ни образования.

Каждый раз, когда я думаю о том, как моя семья и моя мать ненавидят меня, я начинаю плакать и хочу умереть. Я пытался вернуться в родной город и неделю прожил у друга, но его семья велела меня выгнать. Я стал бездомным, потерял семью и вообще все. Жизнь стала невыносимой.

Нет конца моим страданиям, пока Бог этого не пожелает. Сейчас я готов даже на работу по дому, лишь бы у меня была крыша над головой и еда. Хотя бы до тех пор, пока мои родители не поймут меня и не примут обратно в семью».

«Когда я учился в старшей школе, мои ровесники не упускали ни малейшей возможности обозвать меня педиком и высмеять мою гомосексуальность на людях. Я не понимал, почему они это делают, потому что в школе я ни разу не говорил о своей ориентации.

Однажды я возвращался с подругой из соседней школы, и дразнившие меня парни начали преследовать нас. Они смеялись и кричали мне вслед оскорбления. Внезапно один из них толкнул меня под колеса подъезжающей машины. Водитель затормозил, но колеса переехали мою ногу. Я не чувствовал боли и убедил испуганного водителя, что со мной все в порядке. Спустя пять минут шок прошел, ногу пронзила дикая боль, и я не смог встать. Оказалось, что я сломал несколько костей и только массивные ботинки спасли ногу от полного разрушения.

Я провел несколько месяцев дома, пока шли суды, на которые я не ходил. Те парни оправдывались так странно, что это было даже глупо. Я испытывал злость и негодование и не понимал, по какому праву они подвергли мою жизнь такой опасности.

Второй раз на меня напали, когда я учился на первом курсе. Я гулял с собакой во дворе, а неподалеку ошивались скинхеды. Я был идеальной мишенью, потому что носил длинные волосы и яркую одежду. Все случилось очень быстро. Они разбили мне голову бейсбольной битой. Не буду описывать, что я чувствовал и как был испуган, потому что не хочу переживать это снова и снова.

В очередной раз на меня напали, когда я веселился в клубе. Группа каких-то ребят назвала меня «чертовым педиком». Я ответил им оскорблениями, потому что не могу молчать, когда меня кто-то унижает. В итоге я очутился на полу: они разбили о мою голову бутылку и пнули меня в живот и голову. Слава богу, мой друг пострадал не так сильно, как я.

Я решил не обращаться в больницу, и в результате — еще одно сотрясение мозга. Из-за множественных сотрясений я часто падаю в обморок, страдаю от головных болей и носовых кровотечений. Один доктор как-то выразил искреннее удивление тому, что я еще не стал инвалидом.

Последний раз на меня и моих друзей нападали у другого ночного клуба. Это были владельцы клуба из Дагестана, и они набросились на нас, потому что "педики не должны танцевать рядом с их девушками". Они били нас по голове до потери сознания, а одной из наших подруг попал в глаз кусок кости, и ей понадобилась операция.

После этого я потерял память на пару дней. Месяцами я лежал дома под присмотром врачей, страдая от припадков.

Обращаться в полицию нет никакого смысла, они ничего не делают.

Я пишу это и сдерживаю слезы стыда, потому что это повторяется снова и снова. Я очень зол. И я устал постоянно быть жертвой».

14 / 14

Руслан, Россия

Фото: Robin Hammond / f³ – freiraum für fotografie

«Когда я учился в старшей школе, мои ровесники не упускали ни малейшей возможности обозвать меня педиком и высмеять мою гомосексуальность на людях. Я не понимал, почему они это делают, потому что в школе я ни разу не говорил о своей ориентации.

Однажды я возвращался с подругой из соседней школы, и дразнившие меня парни начали преследовать нас. Они смеялись и кричали мне вслед оскорбления. Внезапно один из них толкнул меня под колеса подъезжающей машины. Водитель затормозил, но колеса переехали мою ногу. Я не чувствовал боли и убедил испуганного водителя, что со мной все в порядке. Спустя пять минут шок прошел, ногу пронзила дикая боль, и я не смог встать. Оказалось, что я сломал несколько костей и только массивные ботинки спасли ногу от полного разрушения.

Я провел несколько месяцев дома, пока шли суды, на которые я не ходил. Те парни оправдывались так странно, что это было даже глупо. Я испытывал злость и негодование и не понимал, по какому праву они подвергли мою жизнь такой опасности.

Второй раз на меня напали, когда я учился на первом курсе. Я гулял с собакой во дворе, а неподалеку ошивались скинхеды. Я был идеальной мишенью, потому что носил длинные волосы и яркую одежду. Все случилось очень быстро. Они разбили мне голову бейсбольной битой. Не буду описывать, что я чувствовал и как был испуган, потому что не хочу переживать это снова и снова.

В очередной раз на меня напали, когда я веселился в клубе. Группа каких-то ребят назвала меня «чертовым педиком». Я ответил им оскорблениями, потому что не могу молчать, когда меня кто-то унижает. В итоге я очутился на полу: они разбили о мою голову бутылку и пнули меня в живот и голову. Слава богу, мой друг пострадал не так сильно, как я.

Я решил не обращаться в больницу, и в результате — еще одно сотрясение мозга. Из-за множественных сотрясений я часто падаю в обморок, страдаю от головных болей и носовых кровотечений. Один доктор как-то выразил искреннее удивление тому, что я еще не стал инвалидом.

Последний раз на меня и моих друзей нападали у другого ночного клуба. Это были владельцы клуба из Дагестана, и они набросились на нас, потому что "педики не должны танцевать рядом с их девушками". Они били нас по голове до потери сознания, а одной из наших подруг попал в глаз кусок кости, и ей понадобилась операция.

После этого я потерял память на пару дней. Месяцами я лежал дома под присмотром врачей, страдая от припадков.

Обращаться в полицию нет никакого смысла, они ничего не делают.

Я пишу это и сдерживаю слезы стыда, потому что это повторяется снова и снова. Я очень зол. И я устал постоянно быть жертвой».

Дарья Голубович

Екатерина Лобанова

Комментарии к материалу закрыты в связи с истечением срока его актуальности