Вне себя Они режут, царапают и прижигают себя. Так им становится легче

Настя, Москва

Фото: Тата Гориан

«Я страдаю от селфхарма последние семь лет. Все началось, когда я поссорилась со своей мамой и старшей сестрой. Я не помню сути конфликта, но тогда я впервые взяла в руки режущий предмет и сделала неглубокие полосы на левом запястье. Когда увидела кровь, испугалась и попыталась перевязать все это дело бинтом, но старшие заметили и начали отчитывать.

На следующий день в школе мне хотелось показывать свои порезы людям: смотрите, какой был конфликт. Я не умела просить о помощи, преподносила все в шуточном свете, и люди не воспринимали порезы всерьез.

С каждым годом мне становилось хуже: стереотип поведения «провинился — наказал — стало легче» укоренился. Я перестала носить короткие рукава и начала прятать шрамы. Селфхарм приобрел для меня совершенно обыденную форму, а мама стыдила меня за это больше, чем за что-то еще. Мы пошли к психологу. Я запомнила лишь то, что она с улыбкой выдала мне, девочке с порезанными от запястья до плеча руками, на прощание: «И постарайся больше не делать колбасу из своей руки».

В отношениях с бывшим молодым человеком я резала себя если не каждую неделю, то через две — это был единственный способ выплеска чувства вины и порочный круг, который я не могла разорвать годами. Когда я рассказывала ему, что удержалась от селфхарма, он лишь фыркал и говорил: "Ну как и все нормальные люди". Он, как и многие другие, даже не мог представить, насколько это огромное усилие.

Сейчас я научилась успевать в зазор обратиться к кому-то за помощью, у меня есть препараты, которые подавляют мой психоз. У меня появились люди, которые не закрывали на это глаза, а показывали, что они хотят помочь и не отвернутся от меня после этого, способы выйти из ступора и найти какое угодно занятие, чтобы не выплеснуть все на саму себя.

Но раньше у меня не было психолога и психиатра, которым я могла написать. Не было рядом людей, которые могут меня успокоить. Не было транквилизаторов, которые просто выключат меня на момент психоза. Только бывший, который терпеть не мог все это, и мама, которая стыдила меня ежедневно, не пытаясь понять, что происходит. Я понимаю, что им было страшно. Я все понимаю. Но это никак не перекрывает тот факт, что их реакция усугубляла мое неверие в себя».

Следы краски, разлитой Настей на стену

Фото: Тата Гориан

Соня, Санкт-Петербург

Фото: Тата Гориан

«Первый раз я порезала себя в 14 лет, и это скорее была дань моде. Но неожиданно селфхарм стал способом перенести внутренние переживания на тело и вошел в привычку. Помню, как мне хотелось, чтобы порезы заметили и спросили, что случилось. Моя мама — занятой человек, она много работает и никогда не была суперласковой, поэтому мне хотелось получить немного внимания от нее.

В 16 лет, когда начинаешь думать о будущем, жизни, вселенских проблемах, тебя накрывает. Кажется, невозможно ни с кем этим поделиться. А если порежешься — мысли отпускают: ты концентрируешься только на боли.

Недавно мне поставили диагноз «биполярное расстройство». Сейчас я понимаю, что часто периоды самоповреждения выпадали на маниакальную фазу. Я не испытывала страха или боли — мне было классно, но абсолютно пропадало чувство самосохранения: могла на вечеринке потушить о себя сигарету, хвастаясь этим.

В маниакальной фазе появлялось невероятное количество ярости, но, поскольку я не люблю спорить и выяснять отношения, я направляла агрессию на себя, чтобы никого не обидеть. Таким образом я себя успокаивала, становилось легче.

Тягу к селфхарму я испытываю каждый день, но стараюсь отвлекаться и выражать тревогу другим способом: рисую и фотографирую, что-то делаю руками, иду на пробежку. Пусть лучше болят мышцы».

Бумага, разорванная Соней: «Красный рулон бумаги я ассоциировала со злостью к маме»

Фото: Тата Гориан

Артем, Сосновый Бор

Фото: Тата Гориан

«Год назад я стал наносить себе повреждения. Сначала царапал себя ногтями, потом бился головой об стену, а затем начал резать себя ножом. Это ужасно, я не пропагандирую, никому не желаю этого и хочу прекратить. Но мне такой способ помогает при психогенных болях (например, когда болят уши, но на самом деле с ними все в порядке).

Мой ад начался с детского сада: меня постоянно травили. Я родился с глазом, как у Тома Йорка. На многих детских фото я реву.

Я надеялся, что школа все изменит. Но в классе меня начали бить. Называли "наркоманом" (из-за худобы как конституции тела), "кривым" (из-за глаза) — все не вспомню. Меня так часто били, что я даже привык к насилию.

В 11-м классе я проснулся с головной болью и понял, что я безобразнее всех людей на планете. Сел на пол и сказал маме: "Мам, я урод, я не пойду в школу. Отведи меня к психиатру".

В результате мучительных диагностик в НИПНИ имени Бехтерева мне поставили диагноз "параноидная шизофрения F20.0" на почве дисморфомании (патологической убежденности в наличии мнимого физического недостатка).

После селфхарма становится спокойно, внутри появляется легкая пустота, нет мыслей, и кажется, что мое тело — не мое. Я нахожусь в анестезирующем состоянии и не чувствую абсолютно никакой боли. Я уже не помню, каково это быть здоровым».

Зеркало, разбитое Артемом

Фото: Тата Гориан

Дарья Казимира (Дарий), Рига

Фото: Тата Гориан

«С раннего детства я не отличался жизнелюбием. Семейные неурядицы только обостряли мои болезненные ощущения — с родителями у нас образовалась черная пропасть, они стали ко мне холодны и жестоки. В школе меня тоже не приняли: надо мной издевались словесно и физически.

Я чувствовал отторжение, острое одиночество, беззащитность и безвыходность, возненавидел себя. Я начал наносить себе различные ранения острыми предметами, а иногда заниматься самоизбиением. Рядом не было никого, кто мог бы понять и помочь. Все дошло до попытки суицида.

Меня направили к психологу. Она для меня очень много сделала и стала единственным близким человеком на тот момент. Со временем я сменил школу, город, обстановку и частично восстановился. Но все равно иногда наносил себе увечья — не мог себя принять, любить.

Мне помогло только полное погружение в свою творческую деятельность, которая стала абсолютным зеркалом и воплощением всех моих переживаний, размышлений и сомнений. В тяжелые моменты очень хочется вернуться к былым практикам, но пока держусь. Надеюсь, что все-таки уже окончательно.

В обществе принято скорбеть только по общепринятым причинам, например, смерть близкого. Человеческая боль в других проявлениях табуирована. У меня всегда возникает такой вопрос: почему человек может ходить по улицам и показывать, что он счастлив (в любви, например, когда идет с другим человеком), но не может демонстрировать, что ему больно? И скорбь, и печаль — это великие чувства. Хотелось бы, чтобы со временем это было переосмыслено. И мне кажется, все к тому идет. Становится так много внешней боли, что больше невозможно ее просто высмеивать».

Комод, разрубленный Дарьей (Дарием): «Это было очень похоже на транс. Жаль, что комод так быстро разлетелся»

Фото: Тата Гориан

Алекс, Москва

Фото: Тата Гориан

«Я практиковал селфхарм дважды, когда мне действительно нужно было избавиться от страданий, которых не было сил перенести.

Первый раз — когда мне было 22. Я тяжело переживал расставание с девушкой. Было ощущение, что я вообще ни на что не могу повлиять.

И я решил: это лучшее, что я могу сделать. Насыпал марганцовку на кожу и заклеил пластырем. Держал часов 6-7. Я химик, поэтому немного представлял, какой будет эффект, однако в итоге жжение оказалось не таким сильным, как хотелось.

Но мне стало легче. Физическая боль помогла заглушить душевные страдания. Даже возникла некоторая синхронность. Еще это вернуло мне чувство контроля над своей жизнью: я все еще могу что-то сделать, и это каким-то образом помогает».

Комок глины, слепленный Алексом

Фото: Тата Гориан

Кира, Санкт-Петербург

Фото: Тата Гориан

«Все началось лет в 13-14. Меня переполняли сильнейшие эмоции и поиски смысла жизни. Они заполняли, и заполняли, и заполняли меня изнутри, но выхода им не было. Тогда я выцарапал_ первую надпись у себя на руке, заполнив ее чернилами из ручки. Это было выражение сильнейшей любви к музыке одной группы.

Сейчас, когда я нервничаю и беспокоюсь о чем-то или мне просто нечем заняться, я начинаю расцарапывать себе плечи, руки, тело, лицо или сдирать заусенцы, отрезать кусочки кожи с пальцев, искать в себе штуки, которые меня раздражают, мешают и стараюсь о них избавиться. Когда я себя повреждаю, то, с одной стороны, чувствую удовольствие, потому что успокаиваюсь, а с другой, думаю: какую хрень ты творишь, зачем, посмотри на себя, зачем ты портишь себя?

Честно, я бы очень хотел_ перестать этим заниматься, но пока откровенно не получается: с 21 года у меня депрессия, и с этого момента все усугубилось, но я лечусь».

Лопнутые Кирой пузырьки

Фото: Тата Гориан

Ксения, Санкт-Петербург

Фото: Тата Гориан

«Я всегда была "хорошей девочкой": слушалась родителей, мало гуляла и училась на отлично. В 10-м классе стала заморачиваться по поводу своего внешнего вида.

Начались попытки избавиться от "лишнего" веса, которого у меня никогда не было. Все закончилось расстройством пищевого поведения — булимией: я боялась еды как огня, вызывала рвоту после каждого приема пищи, питалась одной шоколадкой в день на протяжении месяца. За два года я забыла, что это такое питаться нормально: не одну шоколадку в день, не весь холодильник за вечер. Я понимала, что одной мне не справиться и мне нужен специалист, но тянула — не хотела тревожить родителей.

После 11-го класса я переехала из родного заполярного городка учиться в Петербург и наконец обратилась к психотерапевту. Благодаря ему я избавилась от булимии, научилась различать голод и сытость.

Но с уходом пищевого расстройства пришли порезы. На руках, ногах и шее. На теле оставалось все меньше мест, где можно было нанести очередные увечья, незаметные под одеждой. В порыве ненависти к себе я била кулаками стены, хваталась за ножи, лезвия и ножницы. Я по-прежнему не выносила себя. Но уже не тело, а собственную личность.

Сначала я переживала о том, что подумают люди, увидев мои исполосованные руки, но потом решила, что это неважно. Гораздо важнее, чем для меня стал этот опыт: я научилась ценить свое тело и быть благодарной ему за каждый прожитый день, не обесценивать свои потребности и чувства. Не знаю, правильно ли говорить обо всем этом в прошедшем времени, потому что порой я все еще режу себя, но я работаю над этим».

Посуда, разбитая Ксенией: «Я брала злость из воспоминаний и проецировала ее на тарелки»

Фото: Тата Гориан

Мария, Санкт-Петербург

Фото: Тата Гориан

«Мне было 15 лет. Увлекательный роман с мужчиной мечты, "Бойцовский клуб" как настольный фильм — идея самоуничтожения, точнее, истязания плоти ради духоподъемности казалась тогда привлекательной.

В ту пору я носила внутри себя какую-то мучительную бурю, в ней было свое удовольствие, но большей частью все же острая пустота. И моменты, когда от нее можно было отвлечься, были благостными.

Начиналось все с ерунды — ходьбы босиком по снегу. Не выбежать на пять минут и с хохотом заскочить обратно, а, сцепив зубы, идти, например, от остановки. Я заходила в грязный подъезд с улицы и никогда не чувствовала себя такой живой: кафель казался теплым и мягким.

Я практиковала это вплоть до переезда в Питер: помню, страдала, когда первый год зима долго-долго не начиналась, а потребность отвлечься от внутреннего "воя" была большой.

После снежных прогулок пришла пора ожогов. Я ограничилась двумя: на левой руке ожог, сделанный мной благовониями, на правой — ожог от сигареты, сделанный мужчиной мечты. Сигарету он отнял, а боль осталась.

Я не стала продолжать, потому что пожалела маму. А потом уехала, началась взрослая жизнь, где это беспокойство ослабло и справиться с ним можно простыми вещами: рвать бумагу, отколупывать краску, кубик вот тактильный терзать».

Отколупанная Марией краска

Фото: Тата Гориан

Наташа, Рязань

Фото: Тата Гориан

«У меня исполосованы ноги, живот, руки, грудь, низ спины. Я всегда хожу в закрытой одежде. Лето — самое ужасное время года для меня. Как-то я пыталась переключиться на другой вид самоповреждений, чтобы не оставалось следов, и кромсала язык.

Первый раз я нанесла себе порезы в приступе гнева в 12 лет. Причиной стал конфликт с родственниками, с которыми я жила с семи лет: мать лишили прав за жестокое обращение, а отец бросил меня на попечение дяди и тети.

Он умер, когда мне было 14 лет. Мне было очень грустно, родственники оставались чужими, и я вновь начала наносить себе порезы сначала лезвием, потом кухонным ножом. В моей голове постоянно звучала фраза матери, о которой мне рассказали тетя и дядя. По их словам, когда мне не было и года, она пришла к ним и спросила: "Слушайте, а вы не хотите это говно забрать?"

В 15 лет у меня начались проблемы с гендерной идентичностью. В довесок влюбилась в человека, залипающего на анорексичек. По большому счету мне не хватало тепла и любви. В итоге — исполосованное тело и 42 килограмма.

Но настоящий ужас и активная фаза селфхарма начались после поступления в университет. Мания сменялась субдепрессией, учеба полетела к хренам, полное разочарование в себе, своей жизни и внешности. Мне страшно вспоминать, что со мной творилось.

Я не знаю, как это объяснить, — пик эмоций приходится на сам процесс. Представь, тебя очень сильно что-то огорчило, но ты не в состоянии кому-то об этом рассказать по тем или иным причинам. Внутри копится агрессивная энергия, и хочется ее выплеснуть. Тогда ты берешь лезвие, замахиваешься и полосуешь. Это больно, но одновременно это сильный эмоциональный выплеск. И ты чувствуешь свободу, даже ощущаешь удовлетворение от таких действий: вот она я, вот мое тело, и я делаю с ним абсолютно все, что хочу».

Сожженная Наташей одежда, которую она не может носить из-за шрамов

Фото: Тата Гориан

Таня, Москва

Фото: Тата Гориан

«Если бы меня спросили в школе, что я делаю в 16:38, я бы ответила. Я точно знала, во сколько пойду в туалет, во сколько выпью чай и так далее. Когда я отступала от графика, ужасно паниковала.

Желание контролировать пространство вокруг себя было обусловлено ОКР (обсессивно-компульсивное расстройство), оно же стало причиной множества ритуалов: я писала страницы конспектов, вырывала их, писала снова — не потому, что конспекты были неправильные, а потому, что так "надо было". Помимо этого, был "сбор энергии": когда мне казалось, что на предмете "осталась" моя энергия и надо ее "снять": например, встряхивала ручку много раз или после возвращения куда-то через нескольких шагов очерчивала ногой сзади себя дугу, которая "забирала обратно" энергию.

Постоянный контроль выматывал, внутри копилась тревога, что многие действия не сделаны или сделаны неверно. Когда я не успевала переписать тетрадку, сложить или разложить одежду, спуститься или подняться на кровать-чердак, и казалось, что это никогда не закончится и будет длиться бесконечно, чтобы это компенсировать и прекратить, я себя наказывала: царапала сначала маникюрными ножницами, потом лезвием.

В этом не было суицидального подтекста — так я контролировала эмоциональную боль. Притом что у меня очень низкий болевой порог и любую боль я испытываю особо сильно, в моменты самоповреждений я ее не ощущала. После можно было расслабиться и лечь спать.

Сейчас все немного проще: большинство ритуалов мне удалось преодолеть — мне оказывает поддержку молодой человек, он очень в этом мне помогает. Осталась только большая зависимость от контроля пространства уборкой. Мне все равно, когда пыль и беспорядок у кого-то дома или где-нибудь в общественных местах, — важно, чтобы их не было у меня дома. Я не выхожу из квартиры, пока не уберусь. У нас даже в лучах света, которые падают в комнату, пылинок нет. Если они там появляются — у меня тут же паника».

Стикеры, наклеенные Таней

Фото: Тата Гориан

Катя, Москва

Фото: Тата Гориан

«В этом неприятно и ужасно признаваться: я навязчиво отковыриваю с себя всё, что мне кажется неправильным. Могу в задумчивости сидеть за компьютером и не заметить, как расковыряла ухо.

Причина простая — хочу быть красивой и без прыщей. Кажется, что делаю себя лучше, но становится только хуже. Умом понимаю, остановиться не могу. Меня сильно укололо, когда я общалась с одной девушкой, и она в процессе разговора начала жать свое лицо. Я поняла: я тоже так делаю, и это ужасно.

Только в 30 лет я поймала себя на мысли, что обостряется это дело на нервах: когда поругаюсь дома, или устану от работы, или неуверенно себя чувствую, или просто с чем-то не справляюсь.

Мое признание — возможно, первый шаг, чтобы начать бороться с этим здоровыми методами».

Клей ПВА, сначала засохший на руках Кати, а затем содранный ею

Фото: Тата Гориан