27 декабря 1943 года Президиум Верховного Совета СССР издал указ о ликвидации Калмыцкой АССР. С этого началась операция «Улусы» — депортация коренного населения Калмыкии в Сибирь. Выселение калмыков рассматривалось как мера наказания за массовое противодействие органам советской власти. Руководство НКВД задействовало в операции более 4 тысяч отозванных с фронта солдат. Всего за два дня около сотни тысяч человек лишились крыши над головой. Их вывозили в вагонах для скота, по дороге они гибли от голода, переохлаждения и болезней.
Калмыков расселили по всей Сибири — в Омской, Новосибирской, Свердловской, Тюменской и других областях. Компактное проживание не допускалось: в одной деревне оставляли по несколько семей. Ссылка унесла жизни более 40 тысяч человек. Численность калмыцкого народа сократилась более чем в два раза.
17 марта 1956 года калмыки были реабилитированы, им разрешили вернуться на родину. Они бросали обжитые места и спешили в родную степь. В 1991-м российский парламент принял закон «О реабилитации репрессированных народов» в котором депортация калмыков и других этносов была приравнена к геноциду.
Фото: Елена Хованская
Самбаева Анна Манджиевна, 80 лет.
Их было три сестры и мама. Тогда, в 1943 году, мама взяла с собой только самое дорогое и самое нужное — девочек и швейную машинку (солдат позволил).
«В вагонах люди умирали ежедневно, каждый день спрашивали: дохлые есть? Сутки не давали пить, а у людей ничего не было с собой, ни воды, ни еды. Было трудно дышать, вагон был набит людьми, и от угля мы становились все черные. Так и ехали всю дорогу. Попали в Новосибирскую область, в глухое село. В Сибири мама обшивала всех: и своих, и соседей. Отца забрали на работы в Новосибирск, на завод. Больше его не видели. Осталась только память».
Мама умерла в 1945 году, и сестер забрала тетя. Одна из них сильно замерзла в тайге и вскоре умерла. В 11 лет Анна пошла в 1-й класс. В 1954 году вышла замуж в Сибири. Там родились дочь и сын. После возвращения 3 года жили в Волгоградской области, потом переехали в Шатту. У Анны Манджиевны 9 детей, 32 внука, 30 правнуков.
Фото: Елена Хованская
Джальджиреев Цюгата Дорджиевич, 97 лет.
Принимал участие в боях под Сталинградом, в 1942-м освобождал Ростов, попал под бомбежку в Матвеево-Кургане и, получив серьезное ранение, был направлен в госпиталь. В мае 1943-го ему предложили отпуск домой на 6 месяцев.
«Однажды к нам в совхоз "Пленинский" в конце ноября прибыли около 50 солдат. Нам сказали, что приехали ловить бандитов, а сами все описывали: сколько людей проживает, сколько у них детей, скота и даже куда окна выходят. Через месяц они уехали, а 28 декабря в деревню приехали другие солдаты. Мы их всех приютили, в нашем доме остановились пять человек. В три часа ночи их подняли, они оцепили село, всех арестовали, а наутро начались наши гонения».
Он попал в Тюменскую область и вернулся в Калмыкию только в 1958 году. Цюгата Дорджиевич — кузнец и мастер на все руки. Калмыцкие традиции ремесла он передал сыну, теперь тот кроет рандолью крыши храмов (хурулов), делает калмыцкие седла и плетет из кожи плети и кнуты. Главная мудрость Цюгата Дорджиевича: «Я не могу без любви! Я люблю свое дело, люблю свою землю, люблю жизнь, и она любит меня!»
Фото: Елена Хованская
Цандыкова Александра Манджиевна, 80 лет.
О периоде депортации она рассказывает крайне неохотно. Боится, что ее опять отправят в Сибирь, если скажет что-то не то. Она не доверяет чужакам, согласилась немного рассказать о том, как это было, только близкому ей человеку.
Она помнит, как в Сибири раз в месяц каждый взрослый был обязан приходить к коменданту, предъявлять удостоверение и лично расписываться о своем присутствии. Если человек уходил дальше чем на 5 километров от дома, его арестовывали, и больше его никто не видел — отправляли в лагеря. А еще помнит, как уже после 17 марта 1956 года, когда калмыки были реабилитированы, с них брали подписку о неразглашении того, как с ними обошлась власть и что они пережили.
Фото: Елена Хованская
Нерюпова Анна Алексеевна, 80 лет.
«Утром в дом вошли вооруженные солдаты. Люди были сильно напуганы, на сборы дали 20 минут. Не знали, что взять, в чем были, в том и поехали. Людей собирали у сельских клубов, а затем стариков, женщин и детей грузили на машины и отвозили к поездам».
Одно из самых страшных воспоминаний Анны Алексеевны, когда по дороге в Сибирь умер ее дедушка и был выброшен солдатами из вагона. Трупы выкидывали за руки за ноги на остановках. Чтобы больше поместилось людей в вагоне, делали второй этаж — нары, стариков и детей сажали туда. «Не дай Бог! Не дай Бог!» — постоянно повторяет Анна Алексеевна.
«Попала в Омскую область. Было насильственное вселение в местные семьи, с милицией. Местные женщины плакали, прятали детей, убегали со словами: "Людоеды приехали". Потом эти же женщины делились картошкой, отрывали от своих детей, чтобы накормить нас».
После войны устроилась на Омский шинный завод. В 1958-м вернулась в Калмыкию.
Фото: Елена Хованская
Бадмаева Эльзята Сухотаевна, 86 лет.
«Помню, пришли солдаты. Потом большая машина. Поезд. Сибирь. Я, мама и сестренка. Голодно и холодно. Печку топили камышом. Сестренке было 14 лет, и ей пришлось работать в колхозе наравне со взрослыми, иначе голод. Платили едой. 300 граммов еды в день. Ели мерзлую картошку. Мама раздавливала ее и пекла сверху на печке такие лепешки без ничего. И мы ели. Люди жили хуже свиней».
В 1945 году отец Эльзяты вернулся из Широклага. Его отпустили умирать. Кожа да кости. Позже приехал дядя. Он был офицером, очень грамотным и знающим человеком. Стало чуть полегче. Мужчины пошли работать конюхами и пастухами. Отец научил Эльзяту ездить верхом, пасти коров и лошадей.
«Когда была во втором классе, тяжело заболела мама и началась работа. Учиться больше не пришлось. Отец был совсем неграмотный, но честно и хорошо работал всю жизнь, был передовиком. В 1956 году он получил машину за трудодни. Его не хотели отпускать на родину. Председатель колхоза уговаривал отца остаться, предлагал построить дом. Но отец всегда хотел жить только на родине — в Калмыкии. В 1957 году мы вернулись».
Фото: Елена Хованская
Аманкаев Владимир Лиджиевич, 79 лет.
Ему было 6 лет, отец на фронте. Он помнит, как 28 декабря его с братишкой и мамой погрузили на огромные тентованные грузовики. Потом — в вагон для скота, и долго везли куда-то на север. Привезли в Омскую область, Калачинский район. Разместили в огромном школьном зале много семей. А весной одиноких женщин забрали на работы, на Сахалин.
«Сугробы были наравне с крышами, и мы, мальчишки, катались прямо с камышовых крыш. Радовались всему: снегу и мерзлой картошке. А что с нас взять — мы были детьми! В 1957 году вернулись на родину в совхоз "Троицкий конезавод", где отец устроился чабаном».
В 1960 году Владимир стал трактористом, потом выучился на шофера, работал на скорой, позже завгаром. У него 8 детей, 11 внуков, все говорят на калмыцком языке.
Фото: Елена Хованская
Ванькаева Нина Дударовна, 78 лет.
«Вселили в школу. Сложно было, холодно, люди замерзали, а дети плакали. Вскоре умер дедушка, и хоронить его было некому. Положили в холодных сенях и стучали дверьми по голове, проходя через него. Одна женщина приехала с двумя маленькими детьми, двое умерли еще по дороге. Они сидели в углу и почти не шевелились, так и умерли, прижавшись друг к другу. Ели мерзлую картошку с червяками, собирали траву, ели солодку и ягоды».
В 1949 и 1951 годах, после ядерных испытаний в Семипалатинске, всю округу засыпало белой пылью. Люди не знали, откуда эта пыль, и продолжали собирать съедобные растения.
«Пришлось работать с малого, а как только стало возможно, сразу уехали домой, в Калмыкию. Была стригалем, держали отару маточного стада. Всегда пела песни, частушки, не унывала. Мне чужого не надо. Дайте нам, что заслужили!»
Фото: Елена Хованская
Сангаджиева Александра Баировна, 87 лет. На момент депортации жила в Астраханской области в селе Чимбе с матерью.
«Было 42 человека родственников, и всех сгребли в одну кучу, выслали в Сибирь. Некоторые солдаты жалели людей и накануне отправки предупреждали о долгой дороге. Успели зарезать теленка, подоили коз. Этим и спаслись в пути от голода, пили молоко и варили мясо, 14 суток в поезде. А было 6 коров и много коз, всех остальных отобрали».
Выскочив на станции за водой, Александра замешкалась и еле успела запрыгнуть в последний вагон — там везли трупы... Увиденное она помнит, как будто это было вчера. Потом солдаты ее нашли и привели к матери.
«В Сибири все родственники, все 42 человека жили в одном бараке. Все работали на рыбозаводе. Никто не сидел без дела. В 1957 году вернулись в Калмыкию. Жилья не было. Жили в сарае: муж, сын и я. Все начинали заново — строили дом и поднимали хозяйство».
У Александры Баировны 5 детей, 14 внуков, 17 правнуков. Она не жалуется на жизнь, считает себя счастливым человеком. Вот только жаль, что внуки уже не говорят по-калмыцки. «Мы в такое тяжелое время сберегли язык и песни, а теперь все больше русская речь слышна».
Фото: Елена Хованская
Васильев (Баснеев) Шорва Горяевич, 79 лет.
«Когда приехали в Сибирь, было очень холодно. Дров не было, бегал на соседнее кладбище за крестами для топки. Прося прощения, выламывал их из мерзлой земли, разламывал на небольшие части и, спрятав под одеждой, нес домой, чтобы никто не увидел. До сих пор испытываю стыд за это, но иначе бы не выжили. Люди голодали, многие умирали от тифа. Мороженая сахарная свекла считалась роскошью. По весне ловили сусликов. Это было мясо, а значит, и жизнь. Мясо и жир шли в пищу, шкурки сдавали за копейки в заготконтору. Многих суслячий жир спас от обморожений. Морозы-то были лютые. До минус 45 градусов».
Когда началась операция «Улусы», в частях проверяли всех солдат и офицеров. У отца Шорвы спросили фамилию. Он, не ожидая ничего хорошего, еле слышно сказал Баснеев, а услышали Васильев. Так отец спасся и дошел с боями до Берлина.
«Неподалеку от дома, где мы жили с матерью, был ров, скотомогильник, куда сваливали туши животных с разрезанным крест накрест брюхом, посыпаны чем-то белым. Ужасный был запах. А все время так хотелось кушать, что я, пробравшись ночью, отрезал ногу и принес матери. Она варила, меняя воду, и плакала. Разницы не было, от чего умирать — от голода или от сибирской язвы. Позже я пошел на курсы ветеринаров. А когда на лекции по инфекционным болезням преподаватель сказал, что мясо больных животных ни в коем случае нельзя есть, я посмотрел ему в глаза и слегка улыбнулся. Мы поняли друг друга без слов».
Фото: Елена Хованская
Майорова Любовь Бадмаевна, 85 лет.
«Старший брат был учителем, год проработал в школе, затем забрали на фронт, погиб. В Сибирь уезжали вчетвером: бабушка, брат, мама и я. Солдаты, которые пришли нас забирать, велели взять теплую одежду и забить овцу. Эту овцу ели всю дорогу. Привезли в Омск, попали в село Семеново. Обовшивели настолько, что, когда стриглись, на снегу была черная куча вшей. Отцовский тулуп обменяли на буханку хлеба за 300 рублей и делили по маленькому кусочку. Собирали ягоды».
Затем семью отправили в Ханты-Мансийский округ, на рыбообработку. Там Люба пошла в школу. Учительница их унижала как врагов народа, говорила, что калмыки — самая последняя нация. После школы работала на рыбообработке. На свою первую зарплату купила банку сгущенки и выпила всю сама. В 1958 году ее наградили почетной грамотой. Любовь Бадмаевна часто вспоминает немецкую куклу, которую брат привез из Астрахани. Куклу взять с собой не смогли, и она, маленькая, очень об этом жалела.
Фото: Елена Хованская
Царцаев Энча Колцуевич, 87 лет.
«Это было в декабре 1943 года. В дом попросились переночевать солдаты. Утром всем сказали собираться. На станции, недалеко от Сталинграда, проживали шесть калмыцких семей, всех забрали. Погрузили в вагоны для скота, а везли хуже, чем скот. В вагоне примерно 40 человек, посреди вагона — железная печка. А мы, степняки, не знали ни угля, ни железных печей. Прорубили дырку в полу вагона и туда справляли нужду. На всю дорогу солдаты принесли два ведра похлебки. 16 суток ехали. На каждой остановке выгружали трупы».
Их привезли на станцию Локоть Алтайского края. На санях развозили по колхозам, на один колхоз не более двух семей. Еды не было, все, что удалось привезти с собой, меняли на картошку. Впоследствии людей спасали огороды. В 1957 году вернулся на родину. Энча Колцуевич поднимал животноводство в Калмыкии. Сначала был чабаном, потом управляющим фермой. В 1994-м семья переехала в Элисту.
Фото: Елена Хованская
Бадмаева Татьяна Кекченовна, 84 года.
Вечером в их доме остановились на ночлег люди в штатском, а рано утром старший сказал, чтобы зарезали свинью и погрузили на телегу. Куда их везли, они не знали. Попали в Красноярский край. Пять семей поселили в свинарник. Половину помещения поделили на комнатки для людей, во второй половине жили свиньи. Когда взрослые умирали, сирот увозили в детские дома, и никто не знал куда.
«Сперва перебирала картошку в подвале, потом послали на подсобное хозяйство ухаживать за коровами и свиньями. Пошла в четвертый класс и работала. Жили в бараке на лесозаводе, потом взяли в рыболовецкую артель. Жили там до 1950 года, затем переехали в Канск. Копала вместе с мужчинами траншеи под трубы, закладывала фундаменты. Жители относились к нам хорошо. В городе жили немцы, китайцы. В 1956-м уехали первыми, сначала жили в Казахстане, а в 1971-м вернулась в Калмыкию».
Фото: Елена Хованская
Найминов Гаря Тикеевич, 88 лет.
«Когда отца забрали на фронт, все заботы о семье легли на плечи матери. На ее руках осталось четверо сыновей. К моменту выселения младшему не было и года. Отец пропал без вести. Когда приехали солдаты, люди думали, что они приехали на отдых. Но в 6 часов утра всех погрузили в машины, потом в вагоны — и на 13 лет в Сибирь. Страшно, сколько людей умерло по дороге.
Семья попала в Алтайский край в колхоз «Новая жизнь». На третий день всех выгнали на работу. Чистили снег, возили сено. Люди обмораживали уши и щеки, кожа трескалась до крови. Старший Гаря каждый день ходил в поле, разгребал руками снег, собирал высохшую полынь на топливо. Побирались по деревне. Маме Гаря Тикеевича было тогда 36 лет.
«13 лет отдали Сибири, потом вернулись обратно и поднимали республику с нуля. В Элисте был только кинотеатр "Родина", университет и гастроном. Вокруг песок и пустота. Почти половина калмыцкого населения осталась лежать в сибирской земле. До Сибири окончил четыре класса. В Сибири был направлен от колхоза на курсы трактористов. Народ в Сибири очень хороший, помогали выживать».
Гаря Тикеевич называет себя богатым дедом, у него 6 детей, 18 внуков и 17 правнуков, и все говорят на калмыцком языке.
Фото: Елена Хованская
Уланова Нина Санджарыковна, 86 лет.
Родилась в Сталинграде. В 1941 году была эвакуирована в Куйбышевскую область, в 1943 году семья вернулась в Сталинград, откуда их сразу депортировали в Сибирь.
«Хочется, чтобы это не повторялось больше с людьми, а для этого нужно быть очень хорошими историками, нужно правильно писать историю. История — это отражение жизни людей. В любом веке и в любой стране народ всегда остается народом, трудится, радуется жизни, и все это нужно отражать так, как они (люди) чувствовали».
Нина Санджарыковна — председатель фонда имени первого калмыцкого ученого-филолога, экономиста и просветителя Номто Очирова «Наследие».
Фото: Елена Хованская
Убушеева Александра Борисовна, 88 лет.
«Когда узнала о выселении, была в другом селе, бежала к своей семье 25 километров, чтобы не потеряться, не отстать. Семью застала уже на почте, где собирали всех калмыков, всех продержали там два дня, потом отправили. 12 января 1944 года приехали в Новосибирскую область. Выгрузили в паровозном депо. Повели в баню, на санобработку, помыли и завели в клуб. Покормили кашей, затем погрузили на сани и повезли в ночь в деревню».
Семью поселили к бабушке, саратовской немке. В доме, где они жили, был погреб с семенной картошкой, чистили и ели, так и выжили. В тот же год Александра пошла на работу. Ей показали, как запрягать быков и бороновать землю. Трудилась в поле: посадка, прополка, уборка, закладывала силос. Работали в две смены.
«Еще до депортации в Астраханской области окончила семь классов, была отличницей, грамотная. Бухгалтер в колхозе показал, как отчеты делать. В Сибири вышла замуж, жили в землянке. В 1957-м мы вернулись в Калмыкию, а многие оставались — не на что было выехать. В Калмыкии работала продавцом. Сибирь отняла все: родных, молодость, образование».