«Все хорошие люди здесь» Истории жертв политических репрессий: Фото: Общество: Россия: Lenta.ru

Россия

30 октября в России вспоминают жертв политических репрессий. Траурные мероприятия и памятные митинги проходят в десятках городов страны. В годы сталинского террора миллионы были отправлены в исправительно-трудовые лагеря, ссылки, а также расстреляны. Но точных данных о числе репрессированных нет.

Согласно недавнему опросу Фонда общественного мнения, половина россиян допускают повторение массовых политических репрессий 1930-х годов. При этом 16 процентов россиян убеждены, что в 1930-х никаких репрессий не было.

Сергей Карпов и Наташа Платонова пообщались с родственниками жертв политических репрессий и записали их монологи.

12:36, 30 октября 2014

Попова Мария Михайловна, 77 лет

Фото: Сергей Карпов и Наташа Платонова

Отца арестовали по статье «Контрреволюционная агитация». Он был лектором политэкономии. Дело было в Рязанской области в 1937 году. Моя мама осталась с тремя детьми, я была еще грудным ребеночком. Отца отправили в Магадан в 38-м году. Там на него завели новое дело. 10 лет. Он не сдался, он у нас человек импульсивный, армянин. Отец с товарищами организовал какой-то кружок, и их всех замели. Когда он сидел еще в Рязанской области, к нему поехала мама в Ряжскую тюрьму. И их свидание было окончено после первой же фразы отца: «С кем ты осталась? Все хорошие люди здесь».

1/13

Лошкевич Михаил Юрьевич, 49 лет

Фото: Сергей Карпов и Наташа Платонова

У моей бабушки были репрессированы три ее сестры: Ада Львовна, Элла Львовна и Алла Львовна Войталовские. Больше всего я знаю про Аду Львовну. Она была репрессирована в 34-м, если я не ошибаюсь, году по КТД (контрреволюционной троцкистской деятельности). Ее муж, Карпов Николай Игнатьевич, был арестован еще раньше. Он был настоящим троцкистом, если честно. А она просто попала под раздачу. Сидела пять лет до войны. Ее двое детей все это время были у бабушек. Во время войны она работала в разных местах. Но в 48-м, если не ошибаюсь, году ее снова арестовали и отправили в вечную ссылку. Освободили после смерти Сталина. В 55-м году, наверное.

2/13

Острин Григорий Александрович, 84 года

Фото: Сергей Карпов и Наташа Платонова

Мой отец — главный инженер сталинского металлургического завода в Донецке. В 37-м году он был арестован. Прокурор — человек, который был прокурором на Нюрнбергском процессе, — Руденко. Можете себе представить?! Мать пошла его спасать, ее тоже посадили, и она просидела восемь лет в Карлаге. Это знаменитый лагерь АЛЖИР — Акмолинский лагерь жен изменников Родины. Я играл спектакль даже в Астане и был на этом месте. И там имя матери написано — Острина Лидия Мануиловна. Острин Александр Ефимович — мой отец. Отца арестовали по 58-й статье. Мол, какой-то шпион, чуть ли не японский, в городе Донецке. В 29-м году он закончил политехнический институт. Ему, наверное, было 37 лет. А в 34-м году Орджоникидзе, был такой нарком у Сталина, который потом застрелился, подарил отцу автомобиль ГАЗ. Представляете, что такое.... Елки зеленые... Мать потом освободили, и я поехал к ней в лагерь. И в этом знаменитом Карлаге учился в единственной школе, где были дети заключенных и дети охранников. 6-я школа.

3/13

Платонова Наталья Валентиновна, 73 года

Фото: Сергей Карпов и Наташа Платонова

В 38-м году дед был взят, приговорен к 10 годам без права переписки. Мы получили реабилитацию одними из первых, потому что мой отчим был военным и он подал на реабилитацию в приемную Ворошилова. Так мы получили эту справку. Тогда я была в 8-м классе. И эту справку мы невероятно замусолили. Женщины гладили ее и плакали над ней, потому что они еще такую не получили. И я с 8-го класса это так помню, меня никто не переубедит, что Сталин — ангел с крылышками, понимаете. Потому что этих женщин я помню всю жизнь.

4/13

Нестеренко Алексей Георгиевич, 77 лет

Фото: Сергей Карпов и Наташа Платонова

Мой отец, Нестеренко Георгий Яковлевич, 1902 года рождения, был арестован, когда мне было 25 дней от роду, 10 сентября 1937-го. А 20 сентября 1938 года был расстрелян по приговору военной коллегии Верховного суда, которая работала в те годы на улице Никольской, 23. Тогда людей арестовывали сплошь по указу. Столько-то людей из этой губернии, столько-то из другой. Это уже после хрущевской оттепели появились «антисоветчики» (литераторы и т.д.). Тогда была изумительная жизнь, строение нового мира. Мы пели все: «Мы кузнецы, и дух наш молод, куем мы счастия ключи. Вздымайся выше, наш тяжкий молот, в стальную грудь стучи, стучи, стучи». Эту песню мне пела моя мама, которая получила в приемной «расстрельного дома» приговор отца — «10 лет без права переписки». Затем ее исключили из партии. Она испытывала разные трудности в работе. Но ее не репрессировали. Она воспитывала троих детей. Я младший из них.

5/13

Лукашевский Сергей Маркович, 39 лет

Фото: Сергей Карпов и Наташа Платонова

Мой дед, Шульгин Лев Александрович, приехал в середине 30-х годов в Советский Союз работать инженером путей сообщения. Он родом из Вильнюса, но в Союз приехал из Польши. Здесь происходила индустриализация, строительство железных дорог. Был арестован в 1938 году как франко-польско-бельгийский шпион, год провел под следствием, получил 8 лет лагерей, попал в Коми АССР, чуть не погиб на общих работах. Потом началась Великая Отечественная война. С общих работ его перевели в инженеры. Остаток срока ему было немного лучше, чем остальным.

Второй дед, Лукашевский Алексей Владимирович, был комсоргом медицинского университета в Ростове-на-Дону. Как троцкист был арестован в 1937 году, попал в мордовские лагеря. Когда началась война, он записался в армию, попал в штрафбат. Был санитаром, выносил людей с передовой, получил награду за спасение людей, после чего его судимость была погашена.
К счастью, оба деда выжили.

6/13

Тачко Нелли Станиславовна, 89 лет

Фото: Сергей Карпов и Наташа Платонова

Мой отец, Тачко Станислав Францович, начальник отдела управления почтовой связи, был расстрелян 10 мая 38-го года. Ему был 41 год. Он числится захороненным вместе с тысячами жертв репрессий на спецобъекте «Коммунарка». Но до сих пор нашим правительством и государством не установлены поименные памятники нашим людям. Один раз в год мы собираемся, чтобы возвратить их имена.

7/13

Рудаков Михаил Иванович, 72 года

Фото: Сергей Карпов и Наташа Платонова

Я родился в 1941 году. Мой отец был инженер-строитель, закончил Бауманку. 29 апреля 1942-го он был арестован и расстрелян в 1943 году. Отец проходил по так называемому делу Павлова. Им приписывали захват и свержение власти.
После расстрела отца, маму вместе с детьми отправили на шесть лет в трудовые лагеря. Но меня годовалого спасли родственники, а двух моих братьев и сестру отправили за Котлов. Моя тетя, медработник, работала на лесоповалах. Она получила письмо от матери, где просила спасти детей, — тетка их и вытащила. В 1943 году нас привезли в деревню Березовка Архангельской области. Там мы жили вместе до 1946-го. Потом моя сестра в возрасте 14 лет уехала учиться, брат просто сбежал из дому. Был у меня еще один брат, который 17 лет Колымы выдержал. Меня всегда окружали хорошие люди, они меня уберегли от репрессий. До армии я учился в Бауманском, потом в педагогическом, потом на 2 года уехал на Колыму. В итоге проработал 27 лет. Мне там хорошо было. Я биолог по профессии, учитель биологии, химии. Поэтому я был вольным человеком.

8/13

Попов Михаил Семенович, 88 лет

Фото: Сергей Карпов и Наташа Платонова

Был 1933 год. Мне 8 лет. Жили на хуторе Рудой в Воронежской области. Там родился и я, и мой отец. После революции, знаете, какая разруха была? Советская система устроила свою систему колхозов и совхозов. В колхозы сразу после революции никто не хотел идти. Отмечали, что работал, а платить — ничего не платили. Платили граммами за трудодень. Дадут тебе 10 килограмм зерна, и живи на это год как хочешь. Был голод страшный. Тех, кто был против, забирали в тюрьму. Мой дед был кулак, вернее, его так назвали, чтобы забрать у него все нажитое. Он сам кормил и себя, и семью свою. Когда деда стали трогать, мамочка говорит папочке: «Давай уедем к моим родителям, они живут в 8 километрах отсюда в большом селе Екатериновка. Их не трогают». Ну и уехали туда. Когда стали организовывать колхозы, во власть лезло много прохиндеев, которые просто не понимали, как управлять этим. У них стала дохнуть скотина, они давай себя выгораживать и показали на отца. Он в тот момент добровольно вступил в колхоз, на совесть работал кузнецом. Его объявили вредителем за неправильный инвентарь.
Не было ни суда ни следствия — пришли ночью и забрали его. Я его схватил за ногу, а мамочка с младшим братишкой на печке лежала. Мама спросила, куда отца ведут, ей ответили: «Завтра узнаете!» Ну вот. Через 3 месяца узнали, что его этой же ночью увезли в тюрьму, с ним вместе скотника, бригадира и еще кого-то. Его посадили в тюрьму в городе Россошь. Когда мама со второго раза добилась встречи с начальством тюрьмы, ей ответили, что отец умер.

9/13

Кофафов Николай Левонович, 77 лет

Фото: Сергей Карпов и Наташа Платонова

Мой отец просидел 20 лет. Мужа моей тети, полковника царской армии, Губарева, расстреляли в 37-м году. Жена его, моя тетя, сестра моего отца. Ей было 65 лет, когда ее расстреляли, а ему было 67. Мой дядя, брат отца, был царский офицер — его тоже расстреляли в 37-м. Весь наш род расстреляли. Мой отец самый молодой был среди них, он родился в 1899 году, во время революции ему было всего 18 лет, он был машинистом. Его посадили. Он легко отделался — дали ему 10 лет, и еще 10 лет ссылки было. И дед мой по матери, Константин Константинов, тоже был арестован, но он повесился, чтобы не «стучать». Его отпустили, сказали: «Будешь "стучать". Если не будешь "стучать", опять посадим», — и он повесился.

10/13

Посельская Галина Евгеньевна, 67 лет

Фото: Сергей Карпов и Наташа Платонова

Мой дед был священником в деревенской церкви села Никольское Орловской губернии. У меня не так много сведений о нем. Имел шесть детей. Был арестован по статье 58-10 1 октября 1937 года и погиб в тюрьме 18 ноября 1939-го. В заключении написано, что он умер, но это вряд ли. Был очень образованным человеком. Все дети, несмотря ни на что, получили высшее образование. Мой отец, его сын, был врачом. Мы по рассказам что-то помним, но какое-то время об этом нельзя было говорить. Я помню, когда была маленькая, говорили: «Тише, тише! Дети — вышли из комнаты!»
Другая ветвь моих родственников еврейская, поэтому в моей семье много репрессированных и погибших и от советской власти, и от Гитлера.

11/13

Катасонов Владимир Логинович, 77 лет

Фото: Сергей Карпов и Наташа Платонова

1937 год для меня значит больше, чем для многих других. Это и год моего рождения, и год смертей огромного количества наших людей.
Мой дед, Борис Алексеевич, отказался вступить в колхоз, и за это его репрессировали в 1937 году. Его отправили в Котлас, где он и погиб. В каких обстоятельствах, неизвестно. Он работал садоводом, был знаком с Мичуриным, приезжал к нему в гости. Есть фотография, где дед стоит на стремянке, приставленной к очень большой яблоне, и держит в руке яблоко, которое закрывает собой ладонь, — полкило яблоко было. Так вот. Сослав деда, председатель колхоза по приказу чекистов вырубил сад. Возмутительно! Омерзительно!!! Вырубить сад, который ни в чем не виноват. Потом его так и не восстановили.
Мой дядя, Борис Федорович, работал на заводе, дружил с немецким инженером. Когда начали подозревать людей в связях с иностранцами, его арестовали как друга немецкого инженера. Как известно, в довоенные годы множество иностранных инженеров работали на наших заводах и фабриках. Практически все крупные заводы того времени построены по планам иностранных инженеров. Казалось бы, это были наши друзья, но их сочли шпионами и высылали. Тех, кто были с ними связаны по работе, арестовывали как причастных к шпионажу. Таким образом, дядя был арестован, сослан куда-то под Магадан. Он задумал побег, но ведь без компаса в тайге — смерть. Он сделал компас и совершил побег. Он шел около 500 километров в обход населенных пунктов. Но, когда у него закончилась еда, он понял, что умрет, если не зайдет в деревню. И он зашел, где его арестовали и без суда приписали еще такой же срок. Ему удалось выжить. В 1956 году он был реабилитирован. Ему даже дали московскую квартиру.

12/13

Янышева Алла Анатольевна, 85 лет

Фото: Сергей Карпов и Наташа Платонова

Мой папа закончил университет в Москве, работал в Госплане, читал лекции. В 38 лет его арестовали. Был апрель 1936 года. Уже в ноябре он был расстрелян. Его арестовали по 58-й статье, как участника троцкистско-зиновьевской террористической группы. Никто же ничего не знал. Отца арестовывают, мы живем в Москве. Мама по всем инстанциям ходила. Нет человека, и все. После расстрела отца нас с мамой в 24 часа выселили из Москвы в Уфу. Там тоже жили высланные. Все друг другу помогали.
13 ноября 1937 года арестовали маму как члена семьи изменника Родины. При мне. Когда мы уезжали из Москвы, мама забрала только книги. Когда пришли арестовывать, мама сказала, что в сарае книги. Они сказали, что книги себе заберут. Мама сказала, что там есть детские книги, и мне принесли «Бармалея». Потом мама говорит: «А что будет с девочкой? Ей 8 лет». Они ответили, что отдадут меня в детдом. Но мама сказала, что у нее есть брат во Владикавказе, на что получила ответ, что, если он за мной приедет, пожалуйста. А как? Это же Уфа! Нет адреса, окраина города! И мама нашла старую газету, оторвала от нее маленький уголок и написала: «Толя, приезжай за Латуськой (это я)». И она еще сказала адрес одному из военных. Он берет этот клочок бумаги, кладет в карман и отправляет по адресу! За мной приехал дядя Толя.
Странно так говорить, но это были прекрасные люди, которые пришли арестовывать маму. Двое молодых военных.

13/13

< Назад в рубрику