Сюжет прост: католический и православный священники, раввин и мулла сеют тьму в умах граждан и гражданок, берут их деньги и «осваивают» — эта тема сквозит в серии рисунков, опубликованных в журнале «Крокодил» за 1922-1923 годы.
Еще — светлый дом с минаретом, шпилем, маковкой и куполом со звездой Давида. А рядом — его темный силуэт. И человек, вырубающий свет. Подпись: «Рабочие и служащие таганрогской электростанции прекратили подачу энергии домам всех вер».
А вот — взрыв. Рушится Симонов монастырь. Старушка в ужасе: «Батюшки, никак конец света?» — «Нет, бабушка! Конец тьмы», — ухмыляются «красные» граждане.
Схожие рисунки, фельетоны, стихи и пьесы заполняли советскую прессу и сцену 70 лет. Государство боролось с верой. Равно опасными называли духовных лиц всех ветвей христианства, раввинов, мулл, лам и просто верующих.
Скольких подвергли гонениям? Точно неизвестно. Как и число репрессированных ученых.
С 1928 по 1955 год всегда сидел хоть один член Академии наук. Всего арестовали 99. Казнили 23. 21 погиб в неволе. 55 вышли. Одного выслали за рубеж. Кто-то, как Вернадский, попал под арест на несколько дней. Иные — в заключение на десять с лишним лет, как Кошляков. Третьи, подобно Грушевскому, под пожизненный домашний арест. Это только члены Академии! А исследователи, преподаватели, студенты?
С 1918 по 1922 год казнили более 20 архиереев Русской церкви — почти каждого шестого. Первым зимой 1918-го — митрополита Владимира (Богоявленского). В целом же в советское время репрессировали около 400, из них свыше 300 казнили или сгубили за решеткой. А сколько духовных лиц других конфессий? Тысячи.
Порой ученый был верующим, а то и имел сан. Вспомним видного медика епископа Луку (Войно-Ясенецкого), проведшего годы в тюрьмах и ссылках. Или математика отца Павла Флоренского, убитого в 1937-м. Многие, конечно, были атеистами.
Но тоталитарный режим упорно истреблял и тех, и других. Стремясь устранить больше людей с твердым мировидением, отличным от того, что он навязывал.
При этом учебные и научные центры режим не уничтожил, а изымал. Храмы рушил или отдавал под склады, бани, клубы и т.п. В лучшем случае — под музеи. В лучшем, потому что тогда хоть здание сохраняли. В 1930-м только в Татарстане из 12 тысяч мечетей закрыли более 10 тысяч. К 1934 году в СССР закрыли 257 синагог. А к 1960-му оставили 97.
К 1939 году не было ни одного православного монастыря и учебного заведения. Осталось чуть больше 100 храмов из 60 тысяч, доступных до большевиков.
И все годы Советской власти верующие были вынуждены терпеть издевки.
Я нашел карикатуры и на атеистов. Удачных мало. Одна из них — по мотивам картины Александра Иванова «Явление Христа народу». Там на месте Иисуса — лектор-атеист, а вместо Иоанна Предтечи, апостолов Иоанна, Петра, Андрея, Варфоломея и других — народ, купающийся в святом источнике, о чем сказано на особой табличке.
И впрямь: порой тех, кто в партшколах внимал таким лекторам, а то и сам выступал, на Пасху видели в церкви или в Пурим — в синагоге.
Многие хранили веру, мало зная о ее началах. Библии, Торы, Корана в продаже не было, и люди вели особый интеллектуальный квест: по крупицам собирали знания об иудаизме, христианстве, исламе и других религиях в антирелигиозных книгах, коих имелось море.
Религиозные искания, общение с духовенством, участие в дискуссиях о вере были признаком вольнодумства. Люди либеральных взглядов видели будущую Россию страной, где свобода совести — норма, а традиционные конфессии, отделенные от государства, вершат богослужения во вновь обретенных храмах. И ни слово, ни мысль, ни вера, ни членство в религиозной общине или чуждость вере не могут влечь гонения, дискриминацию, глумление или запреты.
Но после того как эти ожидания стали явью, все довольно скоро изменилось. Членство в конфессии, публичные выступления священства и мирян, передача им храмов, по воле Советской власти отданных на светские нужды, стали встречать непонимание и протест — причем порой со стороны тех, чья либеральная этика велит уважать взгляды, образ жизни и веру других, даже если они требуют совершать богослужения не в поле, а в храме.
Увы, споры о богословии в учебных заведениях, об абортах и передаче храмов перешли из сферы здоровой дискуссии в зону борьбы —с применением особых методов и языка.
Явились клубы воинствующих атеистов. Ладно — простых. А то — воинствующих. В чем разница? Просто атеист просто не верует. Воинствующий — навязывает, разливает неверие в мире. В эфире он ловко тасует подмены, пеняя, скажем, теологам прошлого за смешные выводы в области геологии и биологии, но не говоря, что тогда светской науки вообще не было, а поиски этих людей и их ошибки вели к ее появлению.
Меж тем как другой полемист, избегая мелочей, пишет в соцсетях: «Ненавижу попов». Кто-то скажет: да это же его блог — частное дело. Но когда дневник читают тысячи людей, разве дело не перестает быть частным?
Эта сфера — стеклянный дом. Здесь не нужно кидаться камнями. Так что, обсуждая слова и дела, не станем называть имен.
Памятные многим действия художника, крушащего на выставке иконы, тоже можно было бы счесть артистическим жестом. Но это был вандализм, сгущающий мрак. И вот уже в ином месте и в ином году граждане, именуясь православным активом, бьют скульптуры, не отвечающие их видению благочестия.
Считаю и то, и иное опасным. Как и оскорбления (личные и близкие к площадным), звучащие в дебатах о передаче верующим Исаакиевского собора, не только породившей споры, но и плеснувшейся на улицу. И вот уж юноши под стягом анархии растягивают в колоннаде собора девиз «Выход один — сопротивление». Откуда выход? Куда? Неведомо.
При этом адресованные им изречения иных говорунов вроде «либеральная русофобская визгливая сволочь, ненавидящая русский народ и православие» вызывают брезгливость.
Видный прозаик подсчитал: за передачу выступает около 80 процентов спорящих. Cреди сторонников сознательно верующих — до 20 процентов, а 80 процентов просто согласны со всем, что делает власть; а среди противников 20 процентов — атеисты, а 80 процентов — против всего, что делает власть. То есть сознательных сторонников больше, чем противников — так как 20 процентов от 80 — больше, чем 20 процентов от 20. Но не это важно, а их идейные основания.
Одни считают, что в эпохе, в которую вступает мир, религия выходит за те рамки, где пребывала с эпохи Возрождения. И Россия стремится в это постсекулярное будущее, что влияет на социальную ситуацию, где все более ощутима роль ультраконсерваторов.
Вторые думают: прогрессирующий мир сталкивается с реакцией уходящей эры — вторжением мракобесов, что ясно видно в краях, где оперируют вооруженные фанатики. Но заметно и в России, разъятой на приверженцев архаики и развития.
Тут стоит вспомнить послание, что 26 октября 1918 года патриарх Тихон направил в Совнарком: «Вы разделили народ на враждующие станы... Любовь Христову заменили братоубийством и ненавистью и… разожгли вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне…»
Пусть без братоубийства, но война-то идет. Война смыслов и слов. Мало что говорит о разломе страны лучше дебатов, переходящих в схватку «воинствующих атеистов» и «религиозных активистов» за доминирование одного из мировоззрений. Это — одна из ключевых проблем, которые придется решать России.
Потому что, очевидно, правы третьи. Они знают: в XX веке и прежде тысячи людей пали жертвами борьбы за и против доктрин, доказавших свою пустоту. Так стоит ли позволять втягивать себя в конфликт ради торжества или краха схожих? Особенно если верное решение не в бою, а в обмене идеями — в свободном и мирном разномыслии.