Что ожидает увидеть читатель по тегу «новости из Дагестана»? «В Дагестане отец признался в убийстве двух своих дочерей из-за подозрений в аморальном поведении». В Дагестане подорвали колонну МВД. При въезде в Кизляр неизвестные устроили стрельбу, три человека погибли. Дагестанский борец осквернил статую Будды. Жители села под Кизляром держали на цепи племянницу.
«Чуркобесы, что с них возьмешь?! Это у них традиция такая — женщин убивать и стрелять куда ни попадя» — пишут в сети. Дагестанцы тоже негодуют: «Из-за таких, как этот борец, плохо думают про нормальных дагестанцев!»
И, конечно, начинают выяснять, кем на самом деле по национальности были преступники. Ведь национальности «дагестанец» не существует, национальный состав республики похож на ковер, сотканный из десятков групп, говорящих на разных языках. Лакцы, кумыки, даргинцы, русские, аварцы, лезгины, табасаранцы, азербайджанцы, ногайцы: одних только титульных национальностей в Дагестане больше десятка. И для такой смеси народов живут они на удивление мирно.
В последние десятилетия Дагестан заметно исламизируется и радикализируется. В центральной России это воспринимается как нечто естественное: многие считают, что на берегах Каспия женщин всегда заставляли ходить замотанными с ног до головы в чадру, а мужчины от природы были склонны к бандитизму, потому что им не хватает мозгов ни на что другое.
На самом деле это не так: хиджабов и радикального ислама в Дагестане раньше не было, да и с мозгами здесь не хуже, чем в Рязани или Туле, — начать с того, что каждый из местных жителей знает минимум два языка. Но Дагестан сегодня — это провинция у моря с высокой безработицей, без денег и без перспектив для населения. Это регион, откуда люди с высокими запросами и амбициями уезжают, а оставшиеся от безделья и безденежья распускаются, дичают и становятся легкой жертвой пропаганды, на Кавказе — джихадистской. Эти факторы в совокупности современную дагестанскую жизнь и определяют.
Легкость, с которой молодые дагестанцы попадают под влияние радикального ислама, не удивляет среднего российского обывателя, чего-то такого от «диких чуркобесов» и ожидающих. Зато удивляет самих дагестанцев из числа людей старшего возраста.
Десять лет назад в Дагестане я записала жалобы пожилого лакца на религиозную агитацию: «Три телеканала днем и ночью долдонят про ислам. Ну, не как в Чечне, там вообще ужас творится... У нас на местном всю ночь молитвы. Коран читают на арабском, ничего не понятно. Пять-шесть учебных учреждений, которые учат Корану. Целый университет есть, который учит молодежь в мечеть ходить. Сосед сыну говорит: "Не ходи в мечеть", тот все равно ходит. Много ребят, друзья моего сына, тоже его достают, чтобы он ходил молился с ними. Но я вижу — они как будто по голове стукнутые становятся, когда все время молятся. Но это везде так сейчас. В России тоже. Раньше в России так много людей в церковь не ходило».
С тех пор я несколько раз была в Махачкале и Касумкенте и регулярно слышала подобные сетования от людей среднего и старшего возраста. Глава молодежного центра Бабаюртского района Гасан Османов в интервью порталу «Матери Дагестана» говорит о том же: «Уровень знаний о нашей религии достаточно низкий, и наши дети впитывают все виды искаженной информации гораздо быстрее, чем можно себе представить. По большей части мы понятия не имеем, что происходит в их головах».
Насаждают новые нормы не только словом, но и делом — бомбами и поджогами. Несколько лет назад зарыли гранату на городском пляже в том месте, где женщины играли в волейбол — одну из них ранило в ногу. Поджигали пивные бары и магазины, торговавшие спиртным в месяц Рамадан.
Помню, в начале 90-х я впервые приехала в Махачкалу, чтобы увидеться с родственниками со стороны отца. Махачкала тогда была обычным провинциальным южным городом, похожим на Таганрог, Астрахань или Геленджик. Как везде на российских югах, население было загорелым и золотозубым. Как везде, был пляж с торговцами, разносящими еду, девушки в купальниках, дети, строящие песочные замки, и старики, медитирующие в центральном парке над шахматными досками. Одним из них был мой дед-лезгин, профессор математики. Бабушка была наполовину лачкой, наполовину кумычкой, поэтому дома в семье говорили по-русски. Вообще из-за дагестанского национального многообразия и многоязычия, общим языком здесь давно стал русский.
В то время на улицах Махачкалы нельзя было встретить женщину в хиджабе. Теперь они встречаются сплошь и рядом. Но ведь изменения в национальных республиках отражают то, что происходит в центральной России — усиление роли религии и популярность патриархальных практик.
Где-то — православие. Где-то — ислам. Кроме религии, нет идеологии, с которой могли бы идентифицировать себя все жители России вне зависимости от веры и национальности. Мы же очень скептически относимся к европейским попыткам сплотить самые разные этнические и религиозные группы на основе мультикультурализма, примата общечеловеческих ценностей и т.п.
Но пока свой рецепт такого объединения не нашли, не предложили, как минимум, глупо одни регионы считать более цивилизованными, чем другие. Отделять «настоящую» Россию от «ненастоящей». И тем более ждать, что в криминальном антирейтинге будут доминировать исключительно республики Кавказа.