Все меняется. Вообще все. Даже климат на планете. Когда-то на месте Москвы плескалось теплое море. Совсем недавно на Пушкинской площади стояли уродливые конусы торговых пирамид, а сестры Вачовски еще были братьями. Но вот и моря нет, и пирамидки снесли, и режиссеры посмеялись над публикой.
Мышеловки стереотипов
Все самое интересное находится на стыке противоречий. Вся жизнь состоит из перемен, из ежедневных мелких и крупных поворотов сюжета, но одним из основных свойств человека остается стремление к стабильности. Люди неохотно идут на перемены. Любое изменение порождает бурю протеста, любое новшество вызывает подозрение.
Бог с ними, с палатками, понаблюдайте за собой, сколько действий в течение дня вы совершаете на автопилоте. Утренние и вечерние ритуалы, как правило, отработаны до мелочей. В соседнем магазине руки сами собирают с полок необходимые предметы. Несколько маршрутов по городу знакомы до последней ямы на дороге. Мы надеваем привычную одежду, готовим и заказываем понятную еду, занимаемся сексом по известной схеме, выбираем мужчин и женщин, похожих на наших пап и мам или бывших любовников. И совершаем все те же ошибки, что и в юности.
Крутой сюжет
В романе «Луна и грош» Сомерсет Моэм несколько романтизировал реальность. У него скучноватый обыватель, семьянин и биржевой маклер психанул и в сорок лет бросил все, чтобы провалиться в параллельный мир и стать художником. Поль Гоген, послуживший прототипом Чарльза Стрикленда, не в одночасье принял такое решение. Его отъезд на Таити стал скорее логическим продолжением однажды затеянных перемен. Но Моэма привлек один из самых забористых сюжетов в мире — сюжет об освобождении. О неистребимой потребности человека однажды вмешаться в судьбу и рутину, все изменить и позволить себе быть самим собой.
Да, Гоген, порвав с биржей, женой и пятью детьми, стал крутейшим постимпрессионистом и эгоистом в мире. Его имя знают даже те, кто и в живописи-то не особенно разбирается. Не факт, что всем решившимся на такой крутой поворот в жизни повезет так же, как ему. Но и Гогену с общепринятой точки зрения «повезло» только после смерти.
Тут дело в другом.
За рамками
Человек всю жизнь проводит в тех или иных границах дозволенного. Кем дозволенного, как, когда, почему — это все отдельный разговор. Но любые изменения рискованны и затратны, а рутина гарантирует стабильность и покой. Мы точно знаем, что для того, чтобы выжить, надо встроиться, принять правила, найти свое колесико и закрутиться в нем белкой. Из этого колесика только и видно, как один за другим проскакивают похожие, как бильярдные шары, дни, а само колесико очень скоро становится чертовым колесом, в котором работа — лишь добыча денег, отдых — повод залить баки спиртным, а любовь — короткая кривая от одной постели до другой.
Почему такую магическую силу имеют кино или литература? Потому что человек создан не для колесика, а для открытий, странствий, перемен, больших чувств, потрясений и вдохновения. Даже замордованный рутиной, он мечтает и помнит об этом. И одурманивает себя хотя бы чужим вымыслом, на полтора-два часа превращаясь в пирата, палача, детектива или куртизанку.
Но синефильский опиум ничего не меняет. С горящими глазами публика выходит из кинозала и обреченно забирается обратно в свои ниссаны и колесики.
Борьба не на жизнь, а на смерть
Но необходимость что-то изменить бывает совсем не прикладная. Это уже не забава, не способ почувствовать себя живым, это жизненная необходимость.
Говорят, рак хитрее, чем мы думаем. Химическая атака терапии ставит организм на грань выживания. Но теперь выживут только те, кто выдержит. Не столько сам рак, сколько борьбу с ним. Но есть веское мнение, что онкология — это как последнее предупреждение. Ультимативное требование изменить жизнь. Не сдаваться на милость врачам и препаратам, а все поменять. Вообще все. Не представляю, насколько это страшно. Это как со скалы спрыгнуть. Пан или пропал.
Наверное, химия спокойнее. И вся ответственность на врачах.
Нет статистики о том, какой процент вырвавшихся из палат пациентов выживает. Я знаю одного, который собрался с духом, отовсюду уволился и ушел в кругосветку. Он вернулся здоровым, но другим. В каком-то смысле родные и близкие его все-таки потеряли. Не знали, как общаться и обращаться с этим новым, выжившим человеком. Это была цена, которую всем пришлось заплатить за смелость к переменам. И, в конечном счете, за жизнь.
Отравление рутиной
Человек, неспособный к изменениям, опасен и невыносим. Он всегда найдет козлов отпущения. Тот, кто всеми силами держится за постоянство момента, перекладывает ответственность на окружающих. В его понимании не он, а весь мир должен измениться. Такому ни один партнер не подходит, ни один супруг не достаточно хорош для него. Виноваты все. Только он и есть невостребованный идеал. И очевидно, что кроме него никто ни в чем ни черта не смыслит. Эти люди лучше всех разбираются в футболе, политике, журналистике, любви. Они в любом вопросе профессионалы и эксперты. Одно но. Поучая всех и каждого, они сами никогда ничего не делают!
Кроме того, что бесконечно пилят мир и вредят себе. Поскольку за тщетную попытку изменить все и всех на свете, кроме самого себя, приходится расплачиваться здоровьем и нервами. Своими и окружающих. Миру что? Пока вы беситесь, он живет своей жизнью, ему и дела нет до того, что кто-то от него чего-то ждет и требует.
От себя не убежишь
В современном мире мы не в состоянии убежать и спрятаться от изменений, потрясений и перемен. Вчера — инфантильное сознание жителя сумеречной империи, сегодня личная ответственность в условиях открытого рынка. Вчера перехватил рогалик с соком в палатке на выходе из метро, сегодня вдруг увидел свой город в пространстве, очищенном от архитектурного мусора. Вчера в разводе, сегодня замужем. Или наоборот. Вчера, как Род Стюарт, работаешь могильщиком на погосте, сегодня в тридцатке величайших музыкантов всех времен и народов.
Меняется ли наша жизнь под влиянием извне или искривляется под напором нашей собственной страсти к переменам — в любом случае баланс стоит осваивать внутри себя. Мир не всегда можно изменить, хотя это и не значит, что не нужно пытаться сделать его лучше, тем более что несправедливости, тупости и злости в нем традиционно с избытком. Но свои внутренние гирьки надо стараться выставлять в идеальной пропорции между неврозом томительного ожидания и эйфорией показной беспечности. Тем более что многое, поначалу вызывающее возмущение и панику, особенно подхваченную волной массовой истерии, на поверку оказывается индивидуально переносимым. И очищенная Москва, как выясняется, все-таки красива, и развестись иногда правильнее, чем обоим медленно погибать в неудачном браке.
Есть только одно но. Всегда ли овчинка стоит выделки (хотя часто это и не наше дело)? И смогут ли теперь Лана и Лилли Вачовски удивить мир чем-то еще, помимо своего скандального превращения? Ведь мир жесток. Ему, в конечном счете, все равно, какого пола был режиссер.
Если он снял «Матрицу».