I.
Горчуха, Зяблуха, Холодная Заводь, Красная Осыпь, Чуфариха, Погорелка, Зажарье, Нежаркино, Старое Ямище, Полушкино, Притыкино, Телегино, Кобылино, Угорь.
Хорошо куда-нибудь ездить.
Хорошо быть в одном месте, а потом вдруг оказаться в другом.
Хорошо перемещаться туда-сюда постоянно — может быть, раз десять в год, может быть, каждый месяц, а то и вовсе не вылезать из аэропорта или автомобиля, листая государства и города, как новости в телефоне.
И фотографировать телефоном хорошо. Щелк, щелк, Нью-Йорк, триста шестьдесят восемь фоточек, щелк, щелк, берег моря, пятьсот сорок шесть фоточек, щелк, щелк, а это мы в ресторане, а это моя тарелка, а это другая тарелка, щелк, щелк. Ну, пусть не только тарелка.
Хорошо путешествовать, потому что путешествия — это саморазвитие. Есть такое красивое слово. А еще красивее, если не саморазвитие, а — сэлфкриэйшн. Путешествуешь — и твой сэлфкриэйшн постепенно криэйшится, то есть с ним происходит что-то полезное и приятное, как тарелка, которая одновременно и на столе, и уже на фотографии в телефоне.
Издеваться легко. А признаваться сложнее.
Но правда в том, что и для меня нет удовольствия большего, чем это легкое, необязательное перемещение, когда утром ты в монастыре с высокими стенами и темными фресками собора, а через пару часов ты в деревне, стоишь у обрыва, за которым река, а за ней лес до горизонта, но в лес потом, а сейчас ты уже в другой деревне, где в церкви поют так, словно все, что случилось за эти сто лет — не случилось, но пора ехать дальше, и ты в усадьбе, три раза горевшей, и все-таки выжившей, выглядываешь из-за барской липы и прикидываешь, кого бы ты на ней повесил, будь ты сам барином, но тебе некогда, ты едешь дальше.
И не в тарелках тут дело. И не в криэйшене, будь он неладен.
А в утешении.
В утешении и забвении своей вечно недостаточной жизни, которое путешествия дают человеку.
Если ты ездишь куда-нибудь — это уже не совсем ты. А что-то более разнообразное, что ли.
Но каждый раз, когда я утешаюсь этим разнообразием, когда я смотрю на мелькающие в навигаторе точки на карте — с названиями странными и не очень, - я думаю о всех тех, у кого разнообразия не было.
Но что же у них было?
II.
Пузырево, Хвостилово, Фатюково, Худынино, Черноусово, Свининкино, Овечкино, Рябинкино, Утробино, Мизинцево, Косиха, Микитиха, Карманиха, Лучиха.
На войну он по возрасту не попал, да и вряд ли бы взяли, больной.
У нее семью должны были выселить в тридцать первом году, середняки, работящие, хозяйство большое, но за отца попросил кто-то, поговорил — и их не тронули. Так она выросла дома.
Он бы, наверное, пил. Но не мог. Слишком быстро травился, от первого же стакана. Вот и не пил.
Она не была самой красивой девушкой в деревне. Самой красивой девушкой в деревне была ее сестра.
Вот у сестры муж — тот пил, да.
А она была не такая красивая. Ей повезло.
Они поженились в сорок восьмом году. Плохой был год.
Сорок седьмой год был не лучше.
Она на фабрике работала, десять километров пешком утром и вечером. Автобусы тогда еще не ходили.
Они и теперь почти не ходят, но тогда они совсем не ходили.
А он сторожил. Что с него взять — больной, вот и сиди, сторожи. Правда, если ограбят, опять же толку никакого, но, может, хоть кричать будет. Сторожил склад. Еще один склад. Потом школу.
Дети постарше над ним издевались.
А дети помладше его любили.
Что с ними происходит, с детьми, когда они растут? Они сатанеют, а не растут. Но он на них не обижался.
А с маленькими он ходил в лес. Возьмет троих или четверых — и на весь день.
А своих у них не было.
Когда они уже вышли на пенсию, к ним сначала ее сестра приезжала — не та, самая красивая, та умерла, — а другая. Еще племянница приезжала. Другая сестра умерла. Племянница приезжать перестала. Непонятно бывает с людьми: не всегда можно точно сказать — кто уже умер, а кто просто перестал приезжать.
Так они и жили вдвоем, и никто к ним не ездил. Или все умерли, неизвестно.
Она первая всегда просыпалась. Уходила на огород. А если дождь, то возвращалась.
Дождь пошел. Давай чай пить.
Хорошо чай пить, когда дождь.
А когда кончится, можно на улицу выйти. Но он уже плохо ходил. И в лес давно не ходил. А до следующего дома мог.
Это большое расстояние — от крыльца до следующего дома. Особенно если ходить туда и обратно много лет, и особенно — если ходить получается все хуже и хуже.
Но на улице каждый день происходит что-нибудь интересное.
То облака такие, что встанешь, да и засмотришься, то гладиолусы цветут, а то собака глупая бегает, бегает, а потом валится на спину и просит, чтоб гладили. Разбаловали соседи собаку.
А когда не было уже соседей, и дом их дети хотели продать, но не продали, просто заколотили, а значит, и собаки уже не было, — что-то другое все равно происходило.
Машина, бывает, остановится, люди дорогу спросят.
Жизнь никогда скучная не бывает.
В жизни всегда есть какое-то разнообразие.
Не хочешь сегодня на улицу? Ну ничего. Завтра вроде погоду обещали.
Давай лучше чай пить.
А потом она еще долго жила одна.
III.
Мокруша, Сластинка, Иконница, Выломы, Сухара-Выметь, Лопаты, Круглышово, Кокорюкино, Быки, Вередихлебово, Николо-Плетни, Половинница, Нехорошее, Голодаиха.
В жизни все нужно менять.
Это точно.
И менять нужно не только государства и города, вылеты и выезды из аэропортов и на автомобилях, соборы и барские липы, и, уж конечно, тарелки в ресторанах, и фотографии в телефонах, которые надо быстро листать, и тарелки на фотографиях в телефонах, и сами эти телефоны менять, и людей, с которыми ты ешь с этих тарелок, и которых ты тоже фотографируешь этими телефонами — тоже можно менять относительно быстро, да и твое отношение к этим людям в любом случае движется — полюбил, разлюбил, начали проект, проект потерял актуальность, отличное слово — проект, почти как саморазвитие, очень красивое слово, и оно так устроено, что само помогает себя менять, ведь проекты бывают разные, значит, надо идти дальше, надо развиваться, — но и это еще не все.
Сама жизнь — та, которая притаилась у человека внутри, - должна меняться.
Сегодня он думает о ней так, а уже завтра — иначе.
Сама жизнь тоже должна делать щелк-щелк.
Ведь она недостаточна, ей вечно требуется что-то еще, где-то еще, с кем-то еще, а когда сделаешь щелк-щелк и свою жизнь поменяешь, то прежний ты, грустный ты, скучный ты — вроде бы уже и не совсем ты.
Появляется разнообразие, что ли.
Но почему же тогда такая странная, удивительная сила исходит от людей, которые никогда ничего не меняли, а если меняли, то не потому что хотели, а просто так выходило, что раньше сторожил склад, а потом стал сторожить школу, от людей, в жизни которых не было никакого разнообразия, потому что всю свою жизнь они провели на одном месте, от крыльца до следующего дома, или от крыльца до огорода, и так тесно соединились с этим единственным на свете местом, которое для них существовало, что когда они умерли, когда перестали пить чай там, где пили его пятьдесят лет, — они все равно не смогли никуда окончательно переехать, и какой-то своей частью остались здесь, в заколоченном доме, среди цветов и ленивых собак, в нежном шуме дождя, и не только над, но и под облаками.
Никогда ведь не знаешь точно, то ли это они умерли, то ли ты просто давно не приезжаешь.
IV.
Смородиново, Озорниково, Долгое Поле, Корабли, Дымница, Святица, Высоки, Двое-Николы, Любовниково, Малинки, Красавица, Горюшки, Светочева Гора, Белая Река.
В одном великом русском романе, действие которого происходит в Нью-Йорке, кто-то из героев жалуется, что не хочет больше быть где-то далеко-далеко, а хочет быть близко-близко.
— А я поеду, — продолжает он тихо. — Я, понимаешь, там впал в амбицию, слишком много о себе возомнил, а вот приехал, и увидел, что ни на что не способен. Покоя хочу. Куда-нибудь в Тульскую область, домишко, рыбки половить, ружьишко, учителем в сельскую школу пристроиться. Здесь ад, — говорит он.
Часто хочется так сказать, но надо делать щелк-щелк.
Надо что-то менять, развиваться и перемещаться.
Но когда ты перемещаешься, когда ты быстро едешь и следишь за мельканием бесконечных деревень в навигаторе, за мельканием остающихся позади тебя точек на карте — с названиями странными и не очень, — ты часто видишь пояснение в скобках: (нежил.).
Какое дурацкое сокращение — это «нежил».
Не жил.
Оно звучит так, словно бы здесь никто не жил.
Но только это неправда. Наврал навигатор.
Здесь кто-то жил.
И живет.
Смотрит в окно, а там дождь.
Давай чай пить.