В школьные годы чудесные случилось мне побывать в замечательных гостях. Девочка из соседнего класса пригласила нас, мальчиков, которые ей были менее противны, чем остальные, чтобы мы ознакомились с обстоятельствами ее, совсем непохожей на нашу, жизни.
Девочка была дочкой первого секретаря посольства СССР в одной из капстран, и у нее водился страшный по тем временам дефицит — жвачка (а значит, вкладыши, которыми можно было играть в камень-ножницы-бумага!) и прозрачные буквенные наклейки на дневник или тетрадку, коллективная сознательная мечта всякого школьника. Речь, разумеется, зашла о высоком, о том, какой город — столица Лесото. Как человек, всегда побеждавший в поединке под названием «слова», я знал. Получил высшую похвалу от дочки и, кажется, цветной фломастер — или все-таки карандаш? недотянул до фломастера — от мамы.
Папы в доме не было, он (вдали от Родины, но обязательно за зеленой лампой, восторженно решил я) обдумывал стратегию провоза трех «Шарпов» и четырех «Панасоников», приобретенных на инвалютные рубли, через шереметьевскую таможню.
В понедельник слух о наших посиделках за кока-колой (сложно сейчас объяснить, какой невероятный это был шик) мощно распространился по школе, и мой приятель, порядочнейший парень из что называется «простой семьи» поинтересовался у богатой одноклассницы, что же мы там в субботу обсуждали. «То, что не для средних умов», — тряхнула она рыжей шевелюрой и отвернулась. Больше я к ней не ездил.
Этот скорее комичный, чем трагичный, эпизод я вспоминаю, когда наблюдаю реакцию определенной части «русской интеллигенции», скажем так, на инициативы власти по налаживанию быта «нормальных людей». Русской интеллигенции, решительно присвоившей себе право говорить от лица народа и во благо его (вспоминается Миледи с записочкой от Ришелье), например, не нравится плитка, которой мостят Москву.
Казалось бы: ну не нравится и не нравится — не ходи пешком! Когда Галина Вишневская из-за не полюбившейся ей постановки «Евгения Онегина» отказалась справлять в Большом театре свой юбилей, его тогдашний руководитель Анатолий Иксанов, человек-легенда, произнес великую фразу: «Не вижу ничего страшного. Многие вообще предпочитают отмечать такие праздники дома». Но нет: не пришедшаяся по душе мостовая становится символом диктатуры, узурпации прав русской интеллигенции на пахнущий легочными болезнями, потрескавшийся и во многих местах провалившийся асфальт.
Кажется, этой весной в столице затеяли фестиваль «Русское море». На центральных площадях поставили палатки и стали продавать страшно сказать что — ры-бу! О, могучий Нептун, если бы ты знал, какие ушаты нечистот были выплеснуты на тебя людьми, не сделавшими в жизни ничего, кроме перепоста в фейсбуке, однако отлично знающими, как надо функционировать огромному городу. «Да разве можно продавать плотву, когда рядом — ЦУМ?» — был даже и такой вопрос. Я — человек любопытный и прошел сто метров, чтобы посмотреть, с кем воюет либеральный стан. Либеральный стан воевал с пенсионерками — с дамами в мохеровых беретах, покорно стоявшими в очереди, чтобы, как говорят в родном городе моей мамы и Ивана Алексеевича Бунина (этого языка русская интеллигенция не знает), посолиться.
Какое там «Плоть от плоти Сограждан усталых, Хорошо, что в их тесном строю В магазине, в кино, на вокзалах Я последнею в кассу стою. Позади молодца удалого и старухи в пуховом платке, слившись с ними, как слово и слово на моем — и на ИХ языке»! Такой совестливой русской интеллигенции, какой была Белла Ахатовна, нынче не производят: любая попытка облегчить жизнь сограждан усталых, пусть даже не слишком умело — скажем, украсив ее аляповатыми декорациями Дня города, вызывает у борцов с диктатурой родильную горячку.
Особенно, конечно, у некоторых радиоведущих. «Я уже смирилась с тем, что в День города мой город становится их», — спешила поделиться ощущениями одна из них. «Я детство провел на Тверской, 4, сейчас живу на Покровке. Сижу в кафе, и во мне клокочет негодование: какое право имеют эти люди ходить по принадлежащим моей юности улицам?» — немедленно откликнулся ее единомышленник.
Все мы, жители прекрасных стародачных поселков, люто ненавидим новых хозяев жизни, варварски вырубающих драгоценные сосновые боры и устанавливающие свои правила на нашей, как бы нашей, земле. И только в книге «Легендарная Барвиха», рассказывающей о становлении в конце двадцатых годов прошлого века самого дорогого кооператива Подмосковья — «Нови» на пятом километре Рублевки, ее автор Адриан Васильевич Рудомино (сын Маргариты Ивановны Рудомино, которой мы обязаны Библиотекой иностранной литературы) задает справедливый вопрос.
А разве те дачники, сталинские, — святые? Разве не забрали они у крестьян леса, в которые те ходили по грибы, не отняли у коров луга, на которых те паслись? Тогдашние новые хозяева жизни не разрушили ли самым жестоким образом привычный уклад подмосковных деревень?
Человек, умеющий задать такие вопросы — прежде всего самому себе, и есть подлинный интеллигент.
Вот и в Большом театре, этом государстве в государстве, идет, на мой взгляд, настоящая война между теми, кто считает (как я), что театр должен принадлежать народу, и теми, кто уверен, что он существует для самовыражения художника. Наличие в списке премьер «Осуждения Фауста» Берлиоза и отсутствие в нем «Фауста» Гуно — очевидное свидетельство, в чью сторону коснулся маятник. У нас есть «Кавалер Розы» Рихарда Штрауса и нет моцартовской «Волшебной флейты». «Севильского цирюльника» нет!
Будет «Катерина Измайлова», и пока не значится в планах ни «Млада», ни «Садко». Ровно то же самое творится и с балетным репертуаром, большей части которого зрители просто лишены в угоду современным экспериментаторам. На вопрос «А как же так?» нам говорят… ну да, так примерно и отвечают, как много лет назад отвечала дочь посла.
Кстати, столица Лесото — Масеру. Не слишком благозвучно, но вдруг кому-то пригодится, а?..