В дни, когда по всей стране демонстративно уничтожают еду, невольно задумываешься о том, как отражаются подобные эскапады на отечественном ретейле или, например, на тех оптимистах, что пытались открывать в России ресторанчики.
Скажем, пиццерии. Открытие пиццерии традиционно считалось наименее затратным и относительно беспроигрышным вариантом фастфуда. Как выживают пиццамейкеры сегодня? Осталась ли в меню позиция «Пицца Четыре Сыра»? Печально представлять, как люди вложились, купили печь, арендовали помещение, съездили в Италию, выучились. И только собрались получать прибыль, как в помещение ворвался ОМНОМНОМ в поисках запрещенной еды с огнеметом наперевес.
У нас много писали о том, как повлияют российские санкции на западных фермеров — скажем, на испанских производителей мясных продуктов, чьи ежегодные поставки в Россию до 2014 года составляли 111 миллионов евро (где-то тут учтен пресловутый хамон). Но очень мало информации о том, как отразился запрет на торговлю западными продуктами на наших предпринимателях, а ведь подавляющее большинство российских малых предприятий зарегистрировано в сфере торговли. Что сделали санкции с поставщиками польских яблок и греческого оливкового масла? Как поживают бизнесмены, годами выстраивавшие логистику поставок свежих помидоров и в одночасье потерявшие налаженные связи?
Этой весной глава Минэкономразвития Алексей Улюкаев предложил создать в России Агентство государственного развития малого и среднего бизнеса. Разговоры о помощи малому бизнесу слышны давно, но из каждых 100 новых малых предприятий 96 по-прежнему закрываются, не проработав и трех лет, причем 90 — в первый год. Почему так происходит? Не потому ли, что предприниматели вынуждены вести дела в условиях полной непредсказуемости? Кредиты, собственные помещения — это важно, но еще важнее возможность долгосрочного планирования, а с этим в России большие проблемы.
Мало кто мог два года назад представить, что польские помидоры в России будут давить бульдозером, а хамон демонстративно сжигать на камеру. Такие телекадры бьют по нервам. На эмоциональном уровне сжигание еды воспринимается нашим небогатым обществом как издевательство и насилие над собой. Многие еще помнят, как буквально голодали в девяностых.
А повторяющееся насилие, которому невозможно противостоять, в конце концов приводит к тому, что люди впадают в апатию и начинают вести себя по-детски, передав все бразды правления своей жизнью в руки «взрослых». Среди прочего это выражается в том, что человек перестает строить долговременные планы. Как отметила этой весной руководитель департамента исследований банковского сектора НАФИ Ирина Лобанова, «стратегии финансового поведения населения по-прежнему формируются стихийно, и в большинстве случаев россияне не имеют четкого личного финансового плана. В среднем российские потребители строят планы не более чем на год вперед. В сложных экономических условиях горизонт планирования может сокращаться до нескольких месяцев».
Горизонт планирования снижается и у предпринимателей. Так, в кризис 2008-2009 годов, по данным исследования Национального института системных исследований проблем предпринимательства (НИСИПП), на срок от года до пяти лет планировали свое дело только 7,7 процента коммерсантов, зато с 15,7 процента до 49,3 процента выросла доля тех, кто планировал бизнес не более чем на шесть месяцев вперед.
Психологи знают, что ребенок, переживший насилие, в дальнейшем демонстрирует неадекватное поведение. Такие травмы во взрослом возрасте ведут к зависимостям, недоверию к самому себе, неадекватному социальному поведению, снижению умения сочувствовать другим, редуцированию способностей к обучению, нарушению привязанностей. Все это верно и для общества в целом. Статистика показывает огромное количество «глупых» смертей среди российского населения работоспособного возраста — в авариях, драках, от алкоголя и тому подобных причин. Это оно самое и есть: неадекватное социальное поведение и зависимость.
Можно сколько угодно смеяться над сакрализацией еды в России, но у этой сакрализации есть исторические причины. Наверняка многие читатели помнят, как в детстве родители стояли у них над душой, уговаривая съесть «ложечку за маму, ложечку за папу», или угрожали не пустить на прогулку, пока не доешь кашу.
Россия слишком недолго была сытой, чтобы забыть, что такое голод. Мы все еще недооцениваем уровень травматизации населения страны ее прошлым — крепостным правом, революциями, крушением Российской империи, террором, раскулачиванием, несколькими войнами, голодоморами, развалом СССР. Память об этих травмах передается в семьях из поколения в поколение благодаря определенным поведенческим установкам, которые родители навязывают детям. И чем больше добавляется и без того травмированному обществу новых потрясений, тем дальше отодвигается возможность выздоровления.