Удивительно мало комментариев по поводу крымской речи Владимира Путина, причем те, что есть, блистают противоречивостью вплоть до полной противоположности. Это понятно: ожидания от выступления были совсем иные, причем у всех политических групп и группировок. А фактов, которые бы позволили выявить подноготную процессов, явно не хватает, если не сказать, что их практически нет. Но очень часто случаются ситуации, когда контекст оказывается существенно важнее фактов, которые в этом контексте появляются. Так и с крымской речью Владимира Путина: контекст существенно важнее того, что президент сказал публично. А про то, что он сказал непублично, мы узнаем, в лучшем случае, лет через 10, если вообще узнаем.
Место встречи
Это только для определенной части российской политической публики Крым является очевидным местом для встречи политической элиты. А как быть с теми, скажем, сенаторами, которые сделали все, чтобы не присутствовать на памятных заседаниях Совета Федерации? Или с руководящими работниками правительства РФ, которые уходили на больничный, только чтобы не светиться в кризисные моменты? Или теми чиновниками, которые под разными — зачастую широко известными — никами в Facebook ноют и ругают Рашку, из которой, думаю, искренне собираются валить (вот только допилят бюджет на 2015 год)? Много ли чиновников и политиков отказали себе в отпуске на Лазурном Берегу и Сардинии и съездили в Крым? Ну или, на худой конец, в Сочи? Из ответов на эти и некоторые другие вопросы становится ясно, что само по себе место встречи оказалось природным фильтром, который отсек «чистых» от «нечистых» или, наоборот, смотря с какой стороны смотреть. И дело тут не только в «партии пармезана» — это тема существует сама по себе. Дело в отфильтровывании тех, кто способен сделать определенный выбор для себя на будущее. Так что важно даже не то, кто присутствовал на совещании в Крыму, а то, каких значимых да и узнаваемых лиц мы там не увидели. Есть серьезное подозрение, что мы их вскоре можем перестать видеть и на вершинах власти.
Мизансцена
Хоть один человек мог себе представить в 2007-2008 годах, чтобы за спиной президента сидели все лидеры думских партий? Думаю, мало кто представлял подобное даже в самом смелом сне. Политическое пространство было монопольно заполнено одной партией. Крымская мизансцена в действительности означала возникновение в России реальной широкой политической коалиции, своего рода суперпартии власти. И объявление открытого опциона на присоединение к ней по популярному российскому принципу «кто не с нами, тот против нас». А «Единая Россия» теперь просто одна из крупных политических структур — да, самая крупная, но контрольного пакета у нее уже явно нет. Почему? Обратите внимание на полное отсутствие специальных мероприятий для «Единой России». Она теперь как все. Само по себе это — уже революция, причем революция и сверху, и снизу. Революция, которая уже не намекает, а прямо указывает на новый принцип формирования социальных лифтов.
Предмет обсуждения
Важно не только как обсуждали и что говорили, важно что обсуждали. Окончание гражданской войны. Согласитесь, совершенно неочевидная тема, если только не понимать, что обсуждали, прежде всего, окончание гражданской войны в умах. Вопреки многим комментаторам, я считаю, что президент правильно оценил опасность раскола между «красными» и «белыми» в нашем обществе. Равно как и то, что Крым является важнейшей точкой интеграции политически активных и заинтересованных в развитии страны слоев. Итог в перспективе прост: возникновение целостной в своей мозаичности (диалектика!) идеологии. Да, если хотите, именно Крым, а не многочисленные рабочие группы и философствующая публика родили нам «русскую идею», в которой нашлось место, образно говоря, и Фрунзе, и Врангелю. Ну, а кто ее не принимает, естественным образом оказывается в компании политических карликов или facebook-гигантов, что, в принципе, — одно и то же. Но дело не во Врангеле и не Александре III, именем которого собираются назвать российский военный корабль. Дело в том, что президент публично сделал запрос на консенсус всех основных — признаемся в этом откровенно, даже если не разделяем их политических взглядов — политических сил страны. Причем сделал его в период космических высот собственного рейтинга. И это явно не запрос на стабильность: для этого широкий консенсус не нужен, достаточно рейтинга и умеренной борьбы с коррупцией. Это запрос на общественный консенсус, который дает президенту мандат на перемены. Будет ли этот мандат реализован или им просто попугают олигархов, чиновников и, не в последнюю очередь, наших западных партнеров — другой вопрос. Но этот мандат — получен.
Экономика
Центральным моментом стало заявление о возможности пересмотра международных договоров в одностороннем режиме (и все поняли, что речь идет о ВТО), от которого полшага до признания приоритета внутреннего права над международным. Думаю, это заявление будет вскоре сделано, особенно если давление со стороны Запада продолжится. Но это означает, что потребуется и некий новый экономический консенсус, то есть фиксация новой роли различных групп интересов в российской экономике. И здесь лоббистский потенциал политических мастодонтов окажется очень кстати, как это ни цинично звучит. России не избежать перераспределения собственности, особенно на фоне нарастающей неэффективности ее использования первой и даже второй волной олигархов, но сделать это лучше в политически безопасном режиме.
Итак, если предварительно подытожить сказанное, в Крыму началось оформление новой российской элиты. Причина проста: понимание Кремлем того, что наступают трудные времена и в политике, и в экономике, а существующий в настоящее время политический и управленческий класс трагически неконкурентоспособен, а главное — связан экономическими интересами не столько с Россией, сколько с Западом. Выступление президента, опять же, если судить по контексту, означает: он признает, что отношения с Западом точку возврата прошли, и нам нужно готовиться к затяжным «холодам». А для «холодов» нужны новые люди и новые идеи.
Почему-то многие решили, что в Крыму Путин будет говорить о Крыме. Причем были люди, которые на полном серьезе утверждали, что президент в Ялте объявит о возвращении Крыма Украине или о некоей форме совместного владения. Еще больше было тех, кто решил, что Путин будет говорить о Новороссии, хотя, объективно, президент о Новороссии уже все сказал. Равно как и об Украине. Кто-то считал, что Путин будет обращаться к Западу то ли с угрозами, то ли просьбой о примирении. Но практически никто не предполагал, что Путин будет говорить о России.
Почему разговор «про Россию» оказался столь неожиданным для значительной части присутствующих? Хотя бы потому, что Россия все еще продолжает восприниматься не как субъект, а как объект политики. Достаточно почитать экономические обзоры полутора-, двухгодичной давности, чтобы понять: экономический рост связывался преимущественно с ситуацией на мировых рынках. Да и политическое развитие, включая пресловутый казус «иностранных агентов», было производным либо от ожидания партнерства со стороны Запада, либо от ожидания конфронтации с Западом. А ведь эта бессубъектность или, что более правильно, псевдосубъектность касалась совершенно принципиальных вопросов стратегического развития страны. И это несмотря на повсеместное увлечение разговорами о вставании с колен. Оттого и не увидели в выступлении президента заявки на субъектность России.
В этом-то и проблема: если люди даже не поняли заявки на новую субъектность России, вряд ли смогут эту субъектность создавать.