1.
...Вот, скажем, сценарист И. сообщает подругам, что у ее знакомых только что озверела черепашка, и ее пришлось усыпить. Ну, реально, озверела: загрызла своего мужского партнера. Причем дело, по всему судя, было в недостатке физической ласки. Подругам сценариста И., образованным женщинам среднего возраста, очень это все понятно, и они немедленно включают феминистский дискурс третьей волны. Сценарист И. спешит перебить подруг: оказывается, про смерть черепашки она узнала из разговора на политические темы, а вовсе не на темы вот этого вот всего. Оказывается, женские черепашки той породы, к которой относилась покойница, действительно в какой-то мере любят ушами. В смысле, для того, чтобы что-нибудь такое с ними проделать, доминантная мужская черепашка должна в процессе коитуса поглаживать им голову передними ластами. Имеет их, то есть, лапками в ушки. И от этого они расслабляются, впадают в доверчивость и готовы нести свой природный крест. То есть высунуть из-под панциря хвостик, под который доминантная черепашка исполняет свой долг. А в противном случае женская черепашка не высовывает хвостик — и увы. Но покойнице, отличавшейся, кстати, вполне смиренным характером, достался на старости лет (то есть в среднем женском возрасте) слегка травмированный партнер. Дети его сразу после покупки уронили за телевизор и долго стеснялись признаться в этом родителям, скажем прямо. Так вот, он очень хотел сделать свою подругу счастливой, но одновременно поглаживать ушки и нажаривать хвостик просто физически не мог, у него была такая дискоординация. Он ни в чем не был виноват, это исторически так сложилось. Поэтому сначала он полз к голове подруги и там поглаживал ей ушки. Подруга вполне себе расслаблялась и охотно высовывала хвостик, на все готовая. Тогда он бросался в обратный путь, к хвостику. Но поскольку дискоординация, особенно исторически сложившаяся, — беда вполне системного порядка, то к тому моменту, когда он доползал до хвостика, взгромождался, находил, чего надо найти и был готов проделать все, что долг ему велел проделать — хвостик успевал уже того, а подруга приходила в состояние фрустрации, граничащей с ненавистью. Но ведь он правда хотел все сделать, как надо! Он стремился! Ему просто исторически не повезло. И он шел на второй круг, то есть опять ковылял к голове, ласково имел подругу лапками в ушки, утешал, убеждал, что все будет хорошо, добивался народного доверия и уже мог бы раз — и вдуть под хвостик. Но до хвостика еще надо было добраться. Вопреки историческим травмам и пр. И он очень старался. Но увы, историю не перебьешь. И все кончилось вот этим вот самым. И теперь стоит у друзей сценариста И. дома пустая клетка, и только обрывки старых газет летают по ней, поднятые сквозняком. Несколько минут подруги сценариста И. молчат, потом начинается разговор про «надо ехать». Но поучительный момент, когда исторически обреченную доминантную черепашку им тоже немножко жалко, все-таки имеет место.
2.
...Вот, скажем, съемочная группа одного протестного издания собирается фотографировать бездомного перед зданием Госдумы и долго консультируется с ним по поводу выбора картонной таблички из его коллекции. Сперва перевешивает та, которая про сканирование мозга милицейскими мигалками, но у нее, к сожалению, фонт с засечками.
3.
...Вот, скажем, медиа-аналитик Ф. и его подруга обсуждают сложности своей сексуальной жизни. Сложности выражаются в том, что у медиа-аналитика Ф. и его подруги не совпадают, по их выражению, «семантические пространства персональных предилекций»; иными словами, происходит то, про что нормальные люди сказали бы: «Хрен знает, чего он хочет, гребаный извращенец». Медиа-аналитик Ф. и его подруга — люди интеллигентные, они не идут тихонько самоудовлетворяться в ванной, а ищут способ поучаствовать в фантазиях друг друга. Ну, хоть как-то. Получается очень плохо. Подруга медиа-аналитика Ф. готова сдаться, медиа-аналитик Ф. обижается: она его не любит, она не хочет стараться, она, может быть, даже ханжа. Последнее оскорбление, конечно, для современной девушки невыносимо. Подруга медиа-аналитика Ф. взвивается и интересуется, что бы она должна была делать, если бы, скажем, в эротических фантазиях медиа-аналитика Ф. фигурировал коитус с лошадью. «Хотя бы поржать», — отвечает медиа-аналитик Ф. с каменным лицом.
4.
...Вот, скажем, представители состоявшейся интеллигенции яростно осуждают у кого-то на кухне очередной акт кладбищенского вандализма: ну, там, свастики на плитах, такое. Состоявшаяся интеллигенция все понимает про неравные возможности, пятое-десятое, но не понимает одного: что движет этими людьми? Нет, не ненависть же: для ненависти мало пылу. Кто-то говорит, что это акт разрушительного творчества: ну, как если бы мы нашли могилу человека по фамилии Горбатый и написали на ней: «Катя! Я исправился!» Тут происходит небольшой акт ментального единения интеллигенции с народом, в котором никто из представителей оной не готов, конечно, сознаться.
5.
…Вот, скажем, муж поэтессы Б. убеждает ее начать ходить без лифчика: и лето на дворе, и сама ты красавица, и вообще. Поэтесса Б. долго отговаривается, стесняется и мучается, но, наконец, соглашается в погожий день надеть маечку на голое тело и ради эксперимента сходить в супермаркет за продуктами. На углу супермаркета стоит сумасшедшая женщина в шляпе из целлофановых пакетиков на голове и громко, с руладами выпевает: «О, я сегодня без трусов! О, я сегодня без трусов!..» Поэтесса Б. бежит в супермаркет и покупает этой женщине батон, бутылку кока-колы, полкило сыра и полкило колбасы. Но внутренне вся ситуация до сих пор остается для нее сложной и неразрешимой.