Вот уже несколько недель члены питерского заксобрания всерьез рассматривают идею запрета на пропаганду любых проявлений трансгендерности и гомосексуальных отношений. Подготовленные ими поправки фактически приравнивают гомосексуалистов к педофилам - возможно, потому, что слова "пропаганда", "педофилия" и "педерастия" в словарях стоят недалеко друг от друга и даже начинаются с одной и той же буквы.
Инициаторов запретов и штрафов называют гомофобами, позорят, упрекают в том, что им не нравятся радужные флаги просвещенной части человечества. Лично я же считаю, что их просто никто не понимает. Устраивая свои тихие игры в кабинетах, они ждут знака или письма от того, кто разделит их безнадежное ожидание. Такое письмо, весьма личное, я написал петербургским законодателям. Но кому его адресовать? Всем им? Лучше я опубликую его здесь.
…Депутат, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Де-пу-тат: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по небу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Де. Пу. Тат.
Он был был Д., просто Д., по утрам, ростом в пять футов (без двух вершков и в одном носке). Он был Парламентарий в длинных штанах. Он был Член Собрания на совещаниях. Он был Депутат Законодательного Собрания Санкт-Петербурга на пунктире бланков. Но в моих объятиях он был всегда: Депутат.
Пять порталов здания петербургского заксобрания темными аллеями ведут в теплые коридоры, где гремят ложки в стаканах, подтянутые румяные секретари разносят чай, а в полукруглом зале сидят похожие на пингвинов господа в костюмах.
Знал бы ты, милый, как я соскучился. Твои невинные шалости, записки на полях толстых кодексов, лежащих в библиотеках, ямочки на розовых щеках, трогательный интерес к вопросам пола, пренебрежение мнением старших, детские капризы задевают самые глубины моей души.
"Мужеложство", "лесбиянство", "бисексуализм", "трансгендерность" - ты смакуешь эти малознакомые слова, примеряя их на себя, и со смехом отбрасывая. Дама в корсете, туго охватывающем стати, прошептала тебе о запретном, и ты, внезапно согласившись, разломал слова, раскидав их по улочкам вокруг здания Собрания.
Все, что тебе противно, что омерзительно и непонятно, можно лишить жизненных соков, наложить на него штраф, выписать и вручить повестку, приказать замолчать и разлюбить весь мир. Мне так светло от твоего маленького бунта, от кисти, выводящей на гербовой бумаге требование штрафовать за пропаганду лесбиянства должностных и юридических лиц, наказывать агитирующих за ночь безумств и запах здорового мужского пота тремя тысячами рублей. О, некоторые бы дали больше, вдыхая запах сирени на городской площади, играя нагими в свои невинные игры, перекатывая под кожей шарики мускулов.
Пе. До. Фил. Ты ставишь это слово в ряд с гомосексуалистами, трансгендерами и всем тем, что тебе непонятно, как непонятны резные тени на тротуаре в полночь, когда золотистые язвы фонарного света притворяются солнцем, бьющим с беспощадных синих небес.
Депутат. У тебя на столе сложен вдвое и прижат пресс-папье листок с поправками, ждущий подписи губернатора, эта детская библиотечная шутка, бесстыжие каракули на полях административных предписаний. Если ты решишь довести до конца свою борьбу, если в тебе горит еще огонь штрафных санкций, пожалуйста, пообещай мне. Пообещай мне.
Пообещай передать губернатору, что я готов полюбить и его.