Средневековый мир был сформирован мощными силами, которые актуальны и сегодня: изменение климата, пандемии, массовая миграция и технологические революции. В своей книге «Силы и престолы: Новая история Средних веков» историк Дэн Джонс рассказывает, как взаимосвязаны между собой все эти обстоятельства и к каким изменениям приводит их взаимодействие. «Лента.ру» с разрешения издательства «КоЛибри» публикует фрагмент книги.
В конце лета 1314 года на Северо-Западную Европу обрушились проливные дожди. Дожди шли почти не переставая всю осень. Реки вышли из берегов, поля затопило, дороги и тропы размыло. Когда зима закончилась, зерно пришлось сеять в залитые водой поля, и было сразу ясно, что урожай будет плохой.
В мае 1315 года снова начались дожди, и на сей раз они шли все лето.
Урожай действительно оказался неудачным, а следующая зима выдалась крайне холодной.
К Пасхе 1316 года люди начали голодать. Английский летописец зафиксировал ужасные условия жизни простых людей в то время, когда цены на зерно резко и непредсказуемо колебались, временами достигая 400 процентов от своего нормального уровня. «Наступил великий голод, — писал он. — Такой нужды еще не видели в наше время и не слышали о ней уже сто лет».
Но это было только начало. В 1316 году повторилось то же самое: хронические дожди с весны и до осени, холодное лето и морозная зима. В 1317 году положение несколько улучшилось, хотя зерна едва хватило для посева. Только в 1318 году наконец удалось получить более-менее приличный урожай. Однако бедствия еще не кончились. Те сельскохозяйственные животные, которым удалось пережить сырость, холод и голод, сильно ослабли и стали жертвами смертельной, крайне заразной болезни, быстро распространившейся по всему Западу. Вероятно, это был вирус, который мы теперь называем чумой крупного рогатого скота — он вызывал у коров и волов страшную лихорадку, диарею и гнилостные воспаления в носу и во рту и чаще всего оканчивался гибелью животного в течение двух-трех недель.
Вирус появился в Монголии, распространился на запад и вскоре уже косил стада в Центральной Европе, Германии, Франции, Дании, Нидерландах, Англии, Шотландии и Ирландии. В среднем он уничтожил в каждой названной области около 60 процентов скота. Пик чумы пришелся на 1319 году. А в 1320-1321 годах снова случились проливные дожди и наводнения, и погиб еще один урожай зерна.
За одно только лето 1316 года во фламандском Ипре погибло десять процентов жителей. Это был не единственный случай.
Один летописец так описывал ужасное положение Англии, помимо голода и падежа скота страдавшей от безудержной инфляции, войны с Шотландией и бездарного правления Эдуарда II: «Годного в пищу мяса стало совсем мало, люди начали питаться кониной и воровать жирных собак. Рассказывали, будто мужчины и женщины во многих местах тайно поедали собственных детей».
Другой летописец соглашался:
Последний автор, очевидец Великого голода, составил свою хронику в 1325 году или ранее. Вряд ли он догадывался, что худшее еще впереди.
XIV век стал временем катастрофических перемен, особенно для жителей Западной Европы. Первыми дали о себе знать климатические изменения. Начиная с Х века глобальная температура повысилась и несколько веков оставалась сравнительно высокой — наступил так называемый Средневековый климатический оптимум.
Однако примерно в начале XIV века температура снова стала падать, причем довольно быстро. Резкое охлаждение было спровоцировано интенсивной вулканической активностью по всему миру: сейсмические взрывы выбросили в стратосферу большое количество диоксида серы и взвешенных частиц, отражающих солнечный свет.
Стабильное существенное похолодание климата привело к тому, что водные пути от Балтийского моря до Темзы и даже залив Золотой Рог в Константинополе начали замерзать зимой. Из-за этого явления период между 1300–1850 годами называют Малым ледниковым периодом.
Конечно, наступление Малого ледникового периода само по себе было не единственной причиной Великого голода 1315–1321 годов. Человеческие катастрофы почти всегда становятся результатом тонкого взаимодействия между обществом и окружающей средой, а в начале XIV века на Западе сложился сразу целый ряд предпосылок для катастрофы.
Начавшийся примерно с XI века рост населения в Европе способствовал повышению экономической активности, развитию новых технологий и торговли. В то же время эти процессы привели общество в крайне неустойчивое положение.
Технологический прогресс в области сельского хозяйства и производства продуктов питания (тяжелые плуги, водяные и ветряные мельницы, системы многопольного севооборота) позволил земледельцам максимально использовать потенциал почвы, а вырубка лесов и осушение болот открыли огромные новые участки пахотных земель.
Однако у развития были пределы, и примерно к началу XIV века западное общество их достигло. Проще говоря, людей оказалось слишком много для существующего уровня развития технологий. Население Англии увеличилось с 1,5 млн человек во времена Нормандского завоевания примерно до 6 млн человек накануне Великого голода.
Примерно так же обстояло дело в других местах, особенно в городах Европы и Ближнего Востока, которые с середины XII века выросли в четыре и более раз и где десятки тысяч человек проживали бок о бок в неизбежной тесноте и антисанитарии. Тем временем в сельской местности пахотные участки становились все меньше, а люди все интенсивнее осваивали окраинные земли.
Результатом стало постепенное и в конечном итоге хроническое перенаселение, из-за которого страны Запада крайне болезненно реагировали на любые перебои в продовольственном снабжении. В то же время благодаря активному росту мировой торговли и дальним путешествиям, начавшимся после монгольских завоеваний XI–XIII веков, болезни незаметно получили возможность распространяться по миру с такой же легкостью, как шелк, рабы и специи.
Панзоотия чумы крупного рогатого скота показала, на что способно инфекционное заболевание, передающееся между многочисленными подвижными носителями. Как оказалось, люди XIV века были так же беззащитны перед болезнью, как и их коровы.
Как уже упоминалось, возбудителем чумы служили бактерии чумной палочки (Yersinia pestis, Y. Pestis), передававшиеся человеку от степных грызунов, таких как крысы и сурки, через блошиные укусы. За восемьсот лет до этого, в VI веке Византию опустошила юстинианова чума, погубившая миллионы человек. Болезнь, появившаяся в XIV веке, оказалась еще хуже: это была новая, гиперинфекционная мутация, очевидно способная с необычайной легкостью передаваться между крысами, кошками, собаками, птицами и человеком.
Попав в человеческий организм, болезнь вызывала те же ужасные симптомы, что и в VI столетии: лихорадку, опухоли-бубоны в паху, подмышках и на шее, внутренние кровотечения, неудержимую рвоту и через несколько дней смерть. Кроме того, тогда развился пневмонический штамм чумы, способный передаваться от человека к человеку через дыхание.
Эта гибридная бубонно-легочная чума, вероятно, возникла и начала циркулировать среди монголов Центральной Азии в начале 1330-х годов. За десять лет она прошла по всему Востоку через Мавераннахр, Китай и Персию, хотя, по-видимому, почти не затронула Индию. К середине 1340-х годов она свободно распространялась среди монголов Золотой Орды, и именно они, согласно традиционным источникам, передали ее жителям Запада в 1347 году во время осады генуэзского порта Каффа на Черном море.
Итальянский юрист из Пьяченцы Габриэль де Мюсси в отчете об осаде писал, что болезнь обрушилась на монгольскую армию, «словно стрелы, дождем сыплющиеся с небес… и все советы и заботы докторов оказались напрасны: стоило появиться первым признакам болезни, как татары вскоре умирали. Болезнь проявлялась опухолями в подмышках или в паху от коагуляции гуморов и гнилостной лихорадкой».
Согласно колоритному описанию де Мюсси, «татары приказали сложить трупы в катапульты и забрасывали их через стены в надежде, что невыносимая вонь погубит жителей. В городе выросли горы мертвых тел, и христианам некуда было прятаться и бежать, чтобы спастись от них, хотя они постарались сбросить в море столько, сколько смогли. Вскоре разлагающиеся трупы испортили воздух и отравили воду… никто не знал и не мог отыскать средства от этого».
Трудно сказать, много ли правды в этом рассказе. Чума 1340-х годов, несомненно, была ужасающе заразной, но само по себе зловоние не способствует передаче болезни. Как бы то ни было, вскоре после осады Каффы в Генуе и Венеции стали отмечать случаи чумы, завезенной на торговых и военных судах, которые вполне могли приплыть из Черного моря.
В переполненных городах с узкими улицами, где огромные семьи жили в тесноте под одной крышей и где в изобилии водились крысы и другие переносящие блох животные, остановить распространение болезни оказалось невозможно.
«Один человек, подхватив заразу, передавал ее всем своим родным, — писал де Мюсси. — Мертвых было так много, что мест для могил не хватало, приходилось хоронить их в общих ямах. Священники и врачи едва успевали обойти все дома и позаботиться обо всех больных. Увы, уходя от больного, они нередко уносили заразу с собой и вскоре отправлялись в могилу вслед за умершими».
Это был настоящий Апокалипсис. Летописец в Ирландии оставил в конце своей хроники пустые страницы на случай, если каким-то чудом в будущем найдутся люди, которые смогут продолжить его труд.
«Прошлое поглотило нас, настоящее грызет наши внутренности, будущее грозит еще большими опасностями», — горестно писал де Мюсси. Он был прав. Любой, кому довелось жить во времена смертоносной пандемии, сможет в общих чертах узнать ту атмосферу тревоги и смятения, которая воцарилась в средневековой Италии, когда распространение болезни перевернуло нормальную жизнь с ног на голову.
Казалось, Черная смерть обладала собственной волей и разумом. Она перемещалась от одного народа к другому, переносилась из города в город и из страны в страну, пока не оказалась повсюду. В 1347 году она устремилась через Черное море в Константинополь и Италию, а оттуда разнеслась по всему Средиземноморью.
Купцы-мореплаватели привезли ее в Святую землю, на Кипр и греческие острова. Сухопутные путешественники перенесли ее через Альпы в Священную Римскую империю, где она дошла до Чехии. Весной 1348 года чума свирепствовала во Франции, тем же летом она появилась в Англии, в 1349 году отправилась на север в сторону Шотландии и на другой берег моря — на восток в Скандинавию и на запад в Ирландию.
Средневековые авторы находили для эпидемии десятки самых разных объяснений: гнев Божий, засилье пороков, пришествие Антихриста, скорое воскрешение Фридриха II Гогенштауфена, слишком откровенные женские платья, неблагоприятное расположение планет, содомия, дурные испарения, дожди, еврейский заговор, чрезмерное пристрастие к плотским утехам и ваннам, а также неспелые овощи, вызывавшие, по авторитетному мнению докторов медицины, «ветровые язвы».
Отчаявшиеся люди перепробовали все мыслимые и немыслимые профилактические средства, начиная от карантина и слабительных препаратов и заканчивая кровавым самобичеванием и специальными молитвами против чумы. Однако печальный факт заключался в том, что распространение чумы как ничто иное проиллюстрировало глубокую взаимосвязь между средневековыми сообществами и их ужасающую беззащитность перед инфекцией, благоденствующей в условиях человеческой мобильности, перенаселенности и сниженных гигиенических стандартов.
У чумной палочки был только один биологический императив: размножаться в новых носителях. А у людей в отсутствие микробиологии и вакцинации не было никаких эффективных медицинских способов борьбы с ней: им оставалось лишь соблюдать строгий карантин и терпеливо ждать, пока болезнь сама сойдет на нет. Как только Черная смерть вырвалась на свободу, ее уже ничто не могло остановить.
Это был ошеломляющий уровень смертности, и потрясенные летописцы по понятным причинам еще преувеличивали эти данные: некоторые предполагали, что к концу пандемии в живых остался лишь каждый десятый человек.
Черная смерть уносила не только бедняков. Конечно, у богатых было больше возможностей уехать из охваченных эпидемией городов и соблюдать карантин в относительно безопасной сельской местности. Великий итальянский писатель Джованни Боккаччо увековечил подобный исход в «Декамероне» — сборнике из ста коротких историй, которые по сюжету рассказывают друг другу десять состоятельных юношей и девушек, бежавших из Флоренции на загородную виллу, чтобы спастись от болезни.
Однако само по себе богатство не гарантировало иммунитета от болезни и не избавляло выживших от психологической травмы. В 1348 году Иоанна Английская, любимая дочь короля Эдуарда III, умерла от чумы в Бордо, когда ехала в Кастилию на собственную свадьбу. Эта трагедия заставила ее отца задуматься о том, что смерть «уносит равно молодых и старых, не щадит никого и низводит богатых и бедных на один уровень».
От чумы умер и несостоявшийся свекор Джоанны Альфонсо XI, и королева Элеонора, супруга арагонского короля. Византийский император Иоанн VI Кантакузин потерял младшего сына. Папа Климент VI всего за год с небольшим лишился троих кардиналов и почти четверти домашних слуг, когда чума поразила папский двор в Авиньоне.
Петрарка, современник Боккаччо, оплакал многих близких, в том числе свою любовь и музу Лауру. В письмах Петрарки, написанных в Италии во время пандемии, ясно чувствуется вина выжившего, которую, вероятно, в те годы испытывали многие. В одном послании он проклинал 1348 год, который, по его словам, «оставил нас в одиночестве и лишениях, отнял у нас сокровища, вернуть которые не сможет все Индийское, Каспийское и Карпатское море».
В другом послании, написанном после потери еще одного друга, потрясенный Петрарка писал, словно бы в забытьи: «Жизнь наша — сон, и все, что мы делаем, — сновидение. Лишь смерть прерывает сон и пробуждает нас от сновидений. Хотел бы я проснуться раньше». Однако Петрарке не удавалось «проснуться» еще добрых четверть века, и он прожил достаточно долго, чтобы увидеть возвращение Черной смерти.
Масштабные вспышки чумы случились в Европе в 1361 и 1369 годах, затем в 1370-х и в 1390-х годах. Последняя особенно тяжело подействовала на мальчиков и юношей. Эти вторичные волны были не такими сильными, как первая, но они точно так же вызвали повсеместную гибель и нищету и мешали восстановлению численности населения, которая оставалась крайне низкой до конца Средних веков и далее.
Даже с чисто эпидемиологической точки зрения Черную смерть никак нельзя считать ограниченным во времени разовым эпизодом.
Она на десятки лет омрачила народное воображение и привела к радикальному изменению демографии, политических и социальных структур, взглядов и идей.
Хотя чума в каком-то смысле была уникальным явлением, «черным лебедем» среди катастроф, она обнажила многие слабые места западного общества XIV века и прямо или косвенно зародила в выживших стремление изменить тот мир, в котором им чудом удалось удержаться. Черная смерть стала не только косой мрачного жнеца, но и метафорической новой метлой. Она решительно прошлась по всему XIV столетию, выметая старые порядки, и после нее жизнь уже не могла оставаться прежней.