«Наконец-то этот ад закончился» Очереди за едой, допросы и руины городов. Каким увидели Донбасс российские волонтеры

В результате боевых действий на Украине миллионы людей остались без крова и были вынуждены покинуть родину. Многие украинцы предпочли перебраться в Россию, хотя не имеют здесь ни родственников, ни друзей. Те, кто не уехал, выживают в тяжелейших условиях, зачастую без элементарных благ цивилизации. Власти оказывают поддержку переселенцам, но их усилий пока недостаточно для преодоления столь масштабного гуманитарного кризиса, поэтому на помощь беженцам и тем, кто до сих пор живет под обстрелами, приходят волонтеры. Добровольцы закупают медикаменты и продукты, помогают беженцам обустроиться, а самые отчаянные выезжают в зону боевых действий. Корреспондент «Ленты.ру» побывал в Таганроге, куда стекается поток переселенцев со всей юго-восточной Украины, и поговорил с волонтерами о том, что им довелось увидеть и услышать за последние несколько месяцев.

«Была стрельба и бесконечный ужас»

Олег Подгорный, координатор волонтеров на пограничном КПП Весело-Вознесенка:

Как только беженцев видишь, сразу все понятно: люди голодные, в недоумении, в состоянии шока и стресса. Тем более сама процедура прохождения границы для жителей Мариуполя связана с многочасовыми проверками и томлением на пункте пропуска.

Они проходят паспортный контроль, досмотр багажа, с отдельными людьми представители спецслужб общаются и задают им какие-то вопросы. Эта процедура может занимать от трех часов и более. И 12, и 14 часов некоторые люди проводили, по которым возникали вопросы. То есть волонтеры, которые встречают этих людей, могут не только их напоить и накормить, но и прояснить ситуацию с тем, что их ждет здесь.

Даниил Махницкий, руководитель гуманитарного проекта движения «Общество.Будущее»:

Надо понимать, что беженцам пришлось оставить свой дом, у кого-то он был разрушен, кто-то понимает, что он будет разрушен, кто-то потерял родных и друзей. Все эти люди глубоко травмированы. Но многие не теряют бодрости духа, они верят, что их жизнь наладится — и, возможно, даже в России. Они пытаются найти варианты трудоустройства, прикрепиться к детским садам и школам, чтобы уже как-то остаться на той земле, куда их, откровенно говоря, перераспределил случай.

По моим ощущениям, примерно процентов 60 останутся в России, но для этого нужны нормальные интеграционные программы, которых сейчас довольно мало. Пока только Хабаровский и Приморский края запустили нормальные интеграционные программы — с подъемными, с выделением земли, с льготной ипотекой, то есть организовали все по-людски.

Дмитрий Бастраков, основатель гуманитарного проекта «Тыл»:

Самое сложное в работе в Донбассе — это нехватка информации. Как проехать, куда проехать... Еще очень часто встает проблема выбора — это, наверное, самое сложное: осознать, что ты не можешь помочь всем. Сейчас, например, в Мариуполе есть очаги, где все плохо, а раньше в таком состоянии был весь город. И в такой ситуации ты не знаешь, кому важнее помощь оказать.

Для обеспечения безопасности у нас есть бронежилеты, каски, рации, чтобы мы были на контакте, так как в зоне боевых действий нет мобильной связи. Также мы недавно приобрели бронированный инкассаторский автомобиль, в нем мы тоже чувствуем себя спокойнее. Если это непосредственно прилегающая к боям зона, мы находим военное сопровождение, чтобы с нами были один-два солдата, которые бы знали оперативную обстановку, и если вдруг что-то изменилось, мы бы могли быстренько эвакуироваться, потому что мы не бойцы.

Люди в Мариуполе еще две недели назад сидели в подвалах и боялись выходить. У них не было интернета, связи, у них были только слухи от военных. До них не доходит информация, они не в курсе, что все плюс-минус закончилось. И это очень важно иметь в виду, когда с ними работаешь. Поэтому, например, мы развозили новоазовские газеты. Клали их в продуктовые наборы, чтобы у людей была хоть какая-то информация о том, что происходит. В целом Мариуполь — это огромный город, в котором нет однородного контингента.

Условия жизни в Мариуполе — почти первобытные. Хотя уже есть электричество местами, уже началась торговля. Там налаживается жизнь, работает все больше больниц, рынок заработал. Казалось бы, что такого в том, что работает рынок? Но надо понимать, что два месяца там не было ничего: просто были подвалы и гуманитарка от таких, как мы. Была стрельба и бесконечный ужас.

Тимур Венков, волонтер, основатель гуманитарного проекта «Тыл»:

Одно из самых первых ярких впечатлений у меня было не о Мариуполе, а о Волновахе, которая пострадала не меньше. Я сам вырос в похожем небольшом городке. И для меня увидеть город, похожий на мой родной, настолько разрушенным — это было совершенно ужасно! По кадрам, которые видел до этого, я не представлял, что характер разрушений именно такой: город практически потерял человеческий облик, он будто на тысячу лет остался без людей.

Во время поездки в Мариуполь в мае, когда город уже начал восстанавливаться, меня поразило, насколько быстро он возвращается к мирной жизни. И это еще эффектнее выглядело на фоне весны. Так же, как природа расцветала и зеленела, — так и город расцветал. На улицах начали появляться люди. Я видел военных, которые не стреляли, не перебегали от позиции к позиции, а спокойно стояли на посту. Я видел людей, которые уже начали принимать спокойную жизнь вне военных действий.

Главное впечатление от последних трех месяцев — это стоическое принятие несправедливости жизни, которое в условиях боевых действий ощущается особенно остро. Особенно когда занимаешься гуманитарной помощью и видишь рядом и обездоленных, и сытых.

«Им за это никто ничего не доплачивает»

Михаил Попов, волонтер:

Сложности наши в основном организационного характера: сначала нужно найти, где непосредственно расположились беженцы, потом узнать у людей, что именно им нужно, а потом найти все это при ограниченном бюджете. Мы в своей работе взаимодействовали в основном не с органами власти, а с конкретными людьми. И могу сказать, что россияне охотно идут навстречу беженцам, это прямо массовое явление. Каждый старается помочь, как он может. Люди у нас очень добросердечные.

Семен Попов, волонтер:

У нас были небольшие сложности с прохождением границы, так как мы везли большую партию медикаментов. Таможенники нам старались всячески помочь, чтобы мы поскорее проехали. И на блокпостах в приграничной зоне Ростовской области к нам относились с пониманием и полиция, и внутренние войска. Я ни разу не встретил такого, чтобы нам вставляли палки в колеса.

Когда мы закупали помощь для беженцев, размещенных в Ростове-на-Дону, у нас постоянно спрашивали, куда нам столько одежды, детских кроссовок и всего остального. Мы говорили, что для беженцев, и все нам старались помочь, сделать скидку. В одном детском магазине, где мы покупали какое-то невероятное количество детских кроссовок — сто пар, почти все забрали, что там было, — владелец магазина, когда узнал, что мы беженцам их покупаем, еще и отгрузил кучу игрушек в довесок для детей.

Когда мы волонтерили на КПП Весело-Вознесенка, там было очень много как местных волонтеров из Таганрога, так и приезжих. Были ребята из Москвы, очень много людей, которые приезжали и привозили необходимые продукты и другие вещи на КПП. И, собственно, в самих пунктах временного размещения — мы побывали в четырех, — сотрудники и все причастные делают все, чтобы помочь беженцам.

Олег Подгорный, координатор волонтеров на пограничном КПП Весело-Вознесенка:

Пограничники и таможенная служба сначала относились с настороженностью, а потом, когда действительно увидели, что мы приехали не пиариться, а спокойно делать свое дело, они увидели эффект от нашей работы лично для них, для пограничников. Когда человек поел, когда уделяют внимание ему, его детям и домашним животным, которых с собой люди везут, эмоциональный градус снижается, и пограничникам легче выполнять свою работу.

Даниил Махницкий, руководитель гуманитарного проекта движения «Общество.Будущее»

Таганрогские эмчеэсники — это абсолютно золотые люди. У них нет техники, денег, нет абсолютно ничего, но они продолжают работать без ресурсов. Хотя им за это никто ничего не доплачивает, люди на сочувствии и на чувстве ответственности делают свою работу. В администрации пунктов временного размещения все, с кем мы взаимодействовали, — очень хорошие люди. Они забросили свою жизнь и последние три месяца занимаются тем, что обустраивают жизнь эвакуированных, которые тоже разными бывают с точки зрения каких-то человеческих качеств.

Поэтому к каждому, кто занят во всем этом огромном процессе, у меня нет ни одного негативного слова. Мне кажется, что все это очень экстраординарные обстоятельства, и люди слишком много себя отдают, чтобы это никак не было поощрено и никак не было замечено. Будет совсем несправедливо, если государство не поощрит этих людей какими-нибудь памятными штуками, чтобы сказать: «Было такое, давайте об этом не забывать».

«Если военные говорят "лежать!" — надо лежать»

Дмитрий Бастраков, основатель гуманитарного проекта «Тыл» (Москва)

В проекте «Тыл» мы занимаемся поставками медикаментов, в том числе и в зону боевых действий, развозим питание и хозяйственные наборы. Основная наша задача — приезжать туда, где не работает МЧС, где людям надо «день простоять и ночь продержаться» — то есть дождаться полноценной государственной помощи. Наши медики-добровольцы оказывают первую помощь раненым мирным жителям. Например, в Мариуполе они вытаскивали осколок у женщины, ребенку оперировали гноящийся палец, потому что люди не хотели эвакуироваться. У военных свои врачи, но им, по большей части резервистам из ДНР, мы помогаем снабжением.

Наш проект — частный, он никак не координируется с властями РФ. Есть контакты с госорганами и госорганизациями ДНР, мы помогаем деньгами или снабжением, а они нам помогают административными ресурсами — где-то достать пропуск, где-то обойти лимиты по закупкам. Или вот помогали прифронтовому штабу движения «Донецкая республика»: там работают исключительно женщины, всех мужчин мобилизовали, поэтому мы одалживаем им наших волонтеров-мужчин для поездок в зону боевых действий или перетаскивания тяжестей.

Тимур Венков, волонтер, основатель гуманитарного проекта «Тыл» (Москва):

До того как мы отправились работать в Донбассе, я помогал создавать сайт «Тыла», потом занялся сбором гуманитарных грузов. Деньги присылали через сайт наши читатели, многие из которых уже восемь лет наблюдали за темой Донбасса и не могли остаться равнодушными. Наше издательство «Черная сотня» стало для них организацией, которой они доверяют. Сейчас я выступаю как оператор во время поездок в Донбасс.

В начале спецоперации закупки были большой сложностью: очень быстро опустели аптечные склады, так как все собирали гуманитарную помощь. В общем, наскребли везде по чуть-чуть на первый груз из Москвы. Но уже в Донецке оказалось, что часть продуктов и медикаментов проще и дешевле будет закупить здесь, на месте. В общей сложности мы отправили около десяти тонн из Москвы и еще, я думаю, тонн шесть-десять было собрано в Донецке.

В Донбассе у нас такой распорядок дня: вставали около семи часов утра, около девяти утра отправлялись на выезд. На подъезде к позициям надевали бронежилеты и каски. В зоне боевых действий чрезвычайно важна техника безопасности, четкая иерархия. Нужно четко понимать, кто главный в группе, прислушиваться к нему и быть последовательным в исполнении задач. Когда в сопровождении есть военные, нужно строго слушаться их приказов. Если они говорят двигаться определенным строем — значит, двигаемся определенным строем, на определенной дистанции, с определенной скоростью. Если военные говорят «лежать!» — надо лежать, не разбредаться, не приседать, а ложиться и прикрывать голову руками.

На местах мы либо пытались сами собрать людей, либо они нас уже встречали, в зависимости от обстановки. Когда приезжали в Волноваху, там уже было спокойно, и люди просто подходили и спрашивали у нас то, что им нужно. В поселке Степное, который в то время находился практически на линии боевых действий, было поначалу пусто.

Еще мне как оператору нужно было знать, что можно снимать, а что нельзя. Это очень жестко регламентируется: если просто достанешь камеру перед военными, сурово поплатишься долгими и мучительными разговорами в министерстве госбезопасности ДНР. Естественно, нельзя публиковать кадры, на которых есть военные. Ну и без опыта сперва непросто было снимать людей в бедствии, обездоленных, в отчаянии.

Даниил Махницкий, руководитель гуманитарного проекта движения «Общество.Будущее»

Буквально вся гуманитарная работа — это одна большая сложность, и я бы сказал, что гуманитаркой в России можно заниматься не благодаря, а вопреки. Мы своей работой закрываем провалы, связанные с хреновым администрированием процесса, с недостаточностью ресурсов, с дебильнейшей системой бюджетирования помощи беженцам. Но давайте разделять государство как бюрократический аппарат и как людей, работающих в нем.

Я как руководитель проекта нахожу деньги, занимаюсь фандрайзингом через свои публичные ресурсы и публичные ресурсы «Общество.Будущее», нахожу волонтеров, моя команда находит заявки на помощь. Все это женится, и я своим публичным имиджем отвечаю за всю эту историю. Мне сейчас помогают многие люди, много людей прошло через проект — возможно, несколько сотен человек.

Семен Попов, волонтер:

В мае я ездил в Донецк с медикаментами для трех медучреждений. Нашим основным получателем был Институт неотложной и восстановительной хирургии имени Гусака. Там лежали и граждане ДНР, пострадавшие от обстрелов, и гражданские из Мариуполя, дээнэровские военные, и целый этаж был отведен под украинских военнопленных, которые получают точно такое же лечение. Трудимся своими силами и средствами: закупили по списку, сколько влезло в мою легковую машину — столько и повезли.

Олег Подгорный, координатор волонтеров на пограничном КПП Весело-Вознесенка:

Мы встречаем людей, прибывающих на границу России. В большинстве своем это беженцы из Мариуполя и его окрестностей. По сути, мы первые россияне, которых они видят. Соответственно, мы — лицо нашей страны, и от того, как мы встретим беженцев, у них дальше складывается впечатление обо всем остальном, что их ждет здесь. Органы власти выполняют только те функции, которые прописаны в их инструкциях, формулярах и ведомостях. На мой взгляд, поэтому мы, волонтеры, и появились. Мы смягчаем недоумение и даже агрессию у людей, когда они попадают на границу и маринуются там много часов, вырвавшись, по сути, из ада.

Что заставило волонтеров помогать беженцам

Семен Попов, волонтер:

Заняться волонтерством меня сподвигло желание как-то помочь действием, а не просто сидеть и размышлять на актуальные темы. Хотелось быть причастным. Я рад, что съездил, потому что я почувствовал себя таким живым, что ли... На этом фоне какие-то твои житейские сложности уже не кажутся такими уж большими и важными. У меня будет свободное время летом, и я думаю, что поеду еще раз. Пока помощь там требуется, насколько я вижу, и люди там действительно сейчас нужны.

Олег Подгорный, координатор волонтеров на пограничном КПП Весело-Вознесенка:

Я приступил к этой работе по зову сердца, и на мой зов откликнулись другие люди. Откликнулись люди, которые готовы приехать волонтерствовать, участвовать финансово, перевозить все необходимое для помощи беженцам.

Дмитрий Бастраков, основатель гуманитарного проекта «Тыл»:

С самого начала, с 24 февраля, как только началась специальная военная операция, сразу было понятно, что надо что-то делать, в стороне оставаться невозможно. Я неделю примерно размышлял, в какой форме я буду участвовать. Понятно было, что отсидеться не получится. Это моя личная история с 2014 года.

Михаил Попов, волонтер:

Начать помогать беженцам меня заставила, наверное, совесть. Смелости, чтобы пойти контрактником и взять в руки автомат, у меня пока не хватает, но я могу помочь тем людям, которые в этом реально нуждаются.

Даниил Махницкий, руководитель гуманитарного проекта движения «Общество.Будущее»:

Для меня самая важная внутренняя мотивация делать мою работу — это ответ на вопрос «где ты был во время этого конфликта, что ты делал, кому ты помогал?». Учитывая свои политические взгляды и родственные отношения — а у меня куча родственников на Украине, ну буквально все мои родственники с Украины, — я нашел единственно верным ответ «занимался гуманитарной помощью». У меня была возможность запустить гуманитарный проект — я и запустил. Кто, если не я?