В Мариуполе продолжаются уличные бои, но жизнь в городе не останавливается: по улицам время от времени проезжают машины, местные жители выходят из подвалов, чтобы найти продукты, приготовить еду или похоронить кого-то из соседей. Между тем гуманитарная ситуация в городе остается критической: воды, газа и света нет, а люди больше двух недель не могут покинуть укрытия и выехать из города, поскольку перестрелки не прекращаются ни на минуту. Корреспондент «Ленты.ру» отправилась в Мариуполь и узнала, как местные жители выживают в этой обстановке.
Трасса Донецк — Мариуполь. Через два часа бесконечные поля наконец-то сменяются чередой закопченных панельных многоэтажек. Проезжаем блокпост на въезде в Мариуполь. Мы в городе. Навстречу нашей машине по проезжей части медленно идут несколько человек. Сутулые и грязные, несут картонные коробки с какими-то тряпками. Это беженцы. Люди расступаются, освобождая нам дорогу — едем дальше. На обочине — разбитые белые «Жигули». Рядом с машиной лежит убитая женщина. Кто-то из прохожих накрыл ее зеленым пальто.
Едем еще минут десять в глубину микрорайона и останавливаемся. Водитель помогает вытащить из багажника бронежилет. Он тяжелый, 15 килограммов. Я ношу его почти каждый день уже две недели, и теперь у меня на плечах синяки.
— Где ты нашла эту штуку? — спрашивает меня водитель, помогая надеть защиту.
— Ахра Авидзба подарил, слышали о таком? — говорю я с улыбкой.
— У нас его все знают. Он воин, герой Донецкой народной республики!
В ДНР я приехала без защитной амуниции. Денег купить ее в Москве не было, и по приезде в Донецк я начала обращаться ко всем знакомым военным с просьбой одолжить снаряжение. Ахра — единственный, кто откликнулся, он подарил бронежилет и каску.
Из другой машины выходят военные из пресс-службы управления Народной милиции ДНР. Одного из них зовут Олег, до мобилизации он работал в Донецком краеведческом музее. Сейчас он всем известен под позывным Лось.
Идем по разрушенному жилому массиву. В глаза бросается красная вывеска магазина «Лайф». За ним — Мариуполь. Вернее то, что от него осталось. Заходим во двор на улицу Куприна. Навстречу идет женщина в серой куртке. Она машет руками и громко кричит: «Вытащите меня отсюда. Я больше не могу. Воды нет, еды нет». Но задерживаться нельзя, Олег подталкивает вперед.
«В следующий раз с самым строгим из пресс-службы поедешь. От группы нельзя отставать», — с улыбкой говорит Олег. Теперь вся наша группа вместе. Мы движемся в одной колонне, журналисты фотографируют красные детские качели напротив городских развалин. Опять отстала. «*****, ложись!» — кричит Олег. Он толкает меня в спину, а бронежилет и гравитация завершают начатое. Лежа на земле, достаю телефон и начинаю снимать.
Рядом разрывается снаряд. «Бегом!» — командует Олег. Снаряды продолжают взрываться где-то невдалеке. С трудом поднимаюсь и бегу к стене дома напротив.
Короткими перебежками добираемся до жилого дома на улице Куприна, где расположено бомбоубежище. Все живы, но китайский корреспондент Лу Юйгуан неудачно упал и поранил руку. Военные оказывают ему первую помощь.
В подвале очень сыро. На меня смотрят большие испуганные, уставшие карие глаза Анны Кировой. Ей 74 года, и больше 40 лет она прожила в этом доме.
Мужу Анны Ивановны 78 лет, у него болезнь Паркинсона — он не может ходить и лежит на третьем этаже в ванной комнате их квартире. От жилья осталось только эта комната. Иногда во время обстрелов Анна Ивановна спускается в подвал. Ее заставляет муж. Сам он остается в квартире. Спустить его вниз у соседей, оставшихся в доме, нет сил. Холод, голод и постоянный стресс отнимают последние силы.
Вдруг мне на плечо кто-то кладет руку, оборачиваюсь. На меня смотрит пожилой мужчина в меховой шапке и в сером свитере: «Девушка, а у вас не будет сигарет?» Отдаю ему оставшиеся пачки, он закуривает. «Пойдемте, я вам свою квартиру покажу. Расскажите только всем, что у нас здесь происходит», — говорит 73-летний Александр Пакмак. Поднимаемся на второй этаж.
«Мы все потеряли. Передайте остальным. Пусть живут с этим», — говорит Александр Иванович.
Снова начинается обстрел. Военные командуют покинуть здание, поэтому все выходим из подъезда, садимся в автомобили и выезжаем из опасного квартала. Следующая остановка — один из блокпостов на окраине города.
Здесь много людей. Ко мне подходит женщина с ребенком, спрашивает, откуда отправляются в Россию автобусы с беженцами.
— Куда конкретно уезжаете?
— Сейчас поедем в Вознесенск, а там на Россию. Не знаю, доедем ли мы. Я в Мариуполе все эти дни просидела с ребенком. Жили на первом этаже. Возле дома уже десять могил вырыто. Люди своих хоронят — родственников, соседей.
— Раньше уехать не пытались?
— Нет. Стреляли. Моя машина вообще осталась на украинской стороне занятой ВСУ. Ее невозможно забрать. Сюда нас сосед привез. — Она опускает глаза. Плачет. — Девушка, вы представляете, у нас люди замерзают на улицах. А когда Драмтеатр взорвали, там, говорят, больше тысячи человек заживо завалило. Все только по сарафанному радио узнаю. Мариуполь — город мертвых.
— У вас остались здесь родственники?
— Да, родители. Не захотели уезжать. Старики. Боятся, что квартиру разграбят. Здесь столько маргиналов. Только и делают, что в окна заглядывают.
— Вы останетесь в России?
— Нет.
— Вернетесь в Мариуполь?
— Не вернусь. В Европу поеду, у меня там дочь живет.
Она вытирает слезы, рядом стоит ее семилетний сын и смотрит на маму, сжимая ее руку. Отдаю ему оставшиеся в кармане конфеты.
Немало на блокпосту местных жителей с тележками. В них стоят наполненные водой банки. Вода здесь — настоящий дефицит.
Мимо проходит девочка в яркой розовой куртке. Она смотрит на бутылки с водой, плачет и падает на колени. Рядом с ней — ее мать, которая безуспешно пытается поднять ребенка. У нее нет сил. Кто-то из местных подбегает и отдает им бутылку с водой. Женщина поит дочь. Оказывается, они уже несколько дней под обстрелами пробираются к автобусу, чтобы выехать в Россию.
Вновь слышны артиллерийские залпы. Но военные успокаивают, говорят, исходящие — стреляют со стороны ДНР. Тем временем через блокпост проезжают несколько белых грузовиков. Они привезли более 150 тонн гуманитарной помощи из России. Сегодня кто-то не умрет от голода.
Машины останавливаются рядом с блокпостом, волонтеры начинают разгружать и раздавать продукты. Здесь гречка, тушенка, вода, вафли, сахар, хлебцы и предметы личной гигиены. «Когда же это все уже закончится, девушка!? — обращается ко мне Ирина, которая только что получила пакет с провизией. — У нас в городе детей погибших много. Пусть Россия уже выгонит этих козлов». С дочкой Женей Ирина уже несколько недель живет в подвале своего дома.
Мимо проходит мужчина высокого роста. Он толкает перед собой тележку из супермаркета, наполненную продуктами. Неловкое движение, и она переворачивается на бок. Помогаю поднять, знакомимся. Мужчину зовут Евгений. Еще в конце февраля в его дом попал снаряд, а потом район накрыла авиация.
До начала боевых действий у Евгения было три квартиры. Сейчас осталась одна. Там он живет с женой и трехлетним ребенком.
Неподалеку от меня стоят двое мужчин лет пятидесяти. Смотрят на меня, выпучив глаза.
— Продукты взяли? — спрашиваю у них.
— Да, только идти мне с ними некуда. Неделю назад попало в мою многоэтажку. Середины дома нет. Что делать дальше — не представляю. Я теперь бомж, — говорит один из мужчин.
— У вас есть родственники?
— У меня никого нет, я одинок.
— А у меня квартира сохранилась. Но паспорта нет, а без документов я букашка,— говорит второй.
Потерявшего документы зовут Виталий Макаренко. Ему 46 лет. В 1990-е он служил в миротворческом контингенте в Югославии, потом работал сварщиком на заводе в Мариуполе.
— Где вы живете?
— На бульваре Шевченко. Ко мне на кухню в конце февраля влетел снаряд, слава Богу, не разорвался. Я его вынес во двор.
— Как вынесли?
— На подушке. Главное, не дергать его, когда идешь. Я ж в армии служил, знаю, как с оружием надо обращаться. На контракт в Югославию пошел, когда денег в 90-х не было. Так-то служить не хотел. В 18 лет помнится за 300 баксов от армии отмазался. Так что про обстрелы все знаю. А вот без паспорта худо.
Военные говорят, что пора уезжать обратно в Донецк. Садимся в машины. Опять проезжаем разбитые белые «Жигули». Наш водитель говорит, что женщина под зеленым пальто лежит уже неделю. Первые несколько дней возле нее сидела собака. Она рычала на всех, кто пытался подойти к хозяйке. Собаки больше нет.