30 лет назад, в марте 1992 года, началась война в Приднестровье — один из первых вооруженных конфликтов на постсоветском пространстве. Боевые действия начались вскоре после того, как власти региона заявили о праве граждан на самоопределение и выходе из состава Молдавии. Сегодня Приднестровье нельзя назвать горячей точкой, но стороны конфликта так и не пришли к компромиссу, а виновные в гибели сотен людей до сих пор не названы. О том, как разворачивались драматические события 1992 года, — в беседе с «Лентой.ру» рассказал бывший председатель Арбитражного суда непризнанной Приднестровской Молдавской Республики (ПМР) Илья Мильман.
«Лента.ру»: Как вы отреагировали на распад Советского Союза — событие, которое усугубило ситуацию в Приднестровье и привело его на грань вооруженного конфликта?
Илья Мильман
Илья Мильман: Если говорить откровенно, то к декабрю 1991 года что-то притупилось в восприятии окружающего мира. Переживал ли я, когда 25 декабря 1991 года с флагштока Кремля был спущен флаг СССР? Переживал. Но не так остро, как, казалось бы, должен был в силу своего менталитета и воспитания. Я переживал, что ни наша армия, ни люди в погонах, ни люди без погон, для которых патриотизм не был пустым звуком, не вышли защищать свою страну. На протяжении длительного времени, к сожалению, руководство страны делало все возможное, чтобы воспитать у людей недоверие к власти, оно дискредитировало себя и как государство.
Тогда я переживал за отца, который был членом Коммунистической партии Советского Союза (КПСС) с 1928 года, прошел войну, участвовал в боях за Сталинград, был тяжело ранен при освобождении Молдавской ССР на Кицканском плацдарме. И я думал: как он переживет распад СССР? Но, как ни странно, относительно спокойно, никакого всплеска эмоций у него не было, в отличие от меня...
Главную роль в притуплении сознания сыграло то, что к тому времени на территории Молдавской ССР уже два с лишним года разыгрывалась локальная трагедия. Она в какой-то степени затмила трагедию большой страны
Примерно с конца 1980-х годов начали набирать силу крайние националистические группировки, в первую очередь Народный фронт Молдавии (НФМ). Сначала все выглядело благопристойно: в городах и районах появлялись разнообразные кружки по изучению истории и культуры молдавского народа, его языка.
Постепенно ситуация радикализировалась. И мы это чувствовали и говорили об этом публично, обращались в органы власти, высказывались на партийных конференциях
Митинг в честь воссоединения Молдавской ССР с РСФСР, Бендеры, лето 1990 года
Фото: Владимир Родионов / РИА Новости
Какие настроения господствовали тогда в Приднестровье?
Становилось очевидным, что требуется жесткая реакция власти на складывавшуюся политическую ситуацию. К сожалению, наши требования не были услышаны: несмотря на предсказуемую реакцию населения, в 1989 году был принят закон «О функционировании языков на территории Молдавской ССР». Мы ответили на это сначала предупредительной, а потом длительной политической забастовкой. Считается, что ее начали шахтеры, но, к сожалению, пальма первенства принадлежит нам.
Я тогда работал юрисконсультом на Бендерском заводе электроаппаратуры, предприятии союзного подчинения.
Для меня, советского человека, коммуниста, юриста по образованию, не только принимать участие, но и в значительной степени организовывать забастовку было противоестественно. И тем не менее это случилось
Такая же психологическая драма была у многих тысяч людей, которые активизировали свое политическое присутствие в общественной жизни в это время. Мы начали по-другому воспринимать советскую власть. Не с привычным пиететом, а вполне критично, давая ей нелицеприятные оценки.
Расскажу эпизод. Во время забастовки к нам в рабочий комитет совета трудовых коллективов приезжает генерал-полковник Владимир Осипов — главнокомандующий войсками Юго-Западного направления, ставка которого находилась в Кишиневе. Он был депутатом Верховного Совета СССР от Бендер.
Осипов говорит: «Ребята, надо вывести железнодорожное депо из забастовки. Скажите, чего вы хотите». Мы отвечаем: «Хотим, чтобы была создана комиссия по положению дел в Молдавии и об этом было объявлено по центральному телевидению». После этого Осипов из своей машины связывается с [председателем Верховного Совета СССР Анатолием] Лукьяновым, разговаривает с ним и уезжает. Чуть позже нас навещают коллеги из Объединенного совета трудовых коллективов (ОСТК) Тирасполя и говорят, что забастовку на железной дороге останавливать нельзя, потому что власть реально ощущает ее последствия.
Мы ломаем голову, не понимаем, как быть. Слово-то ведь дали. А по телевидению прозвучало, что комиссия создана. Значит, все хорошо. Как мы теперь откажем Осипову? Но был среди нас один мудрый, который сказал: «Мужики, ну чего мы паримся! Нас власть 70 лет обманывала, а мы один раз ее не можем?» И нам сразу почему-то стало легче.
Продолжили забастовку?
Приезжает Осипов, говорит, что все, комиссия создана. А мы ему отвечаем: «Мы прекратить забастовку не можем». Он побагровел.
Если бы мы в форме были, он, наверное, не только погоны, но и штаны с каждого содрал бы... Но ничего с нами сделать, увы, не смог
Для нас это был определенный психологический шок: оказывается, можно прямо разговаривать и с членами ЦК КПСС, и с высшими военными чинами... Помню, как приезжал первый секретарь ЦК Коммунистической партии Молдавской ССР Петр Лучинский. Когда у него была встреча с рабочим комитетом, ему было в достаточно резкой форме высказано то, что мы думаем о политике руководства ЦК КПСС и государственных органов Молдавской ССР. Но к этом моменту было, к сожалению, уже понятно: руководство страны и республики дискредитировало себя полностью. Может, поэтому так все в декабре 1991 года и случилось.
В августе 1989 года был создан Объединенный республиканский забастовочный комитет, который стал координирующим органом политической забастовки. Объявление на проходной коврового комбината: «На фабрике политическая забастовка»
Фото: Игорь Зенин / РИА Новости
Как вам кажется, в чем была причина обострения национального вопроса в Молдавии?
Приднестровье — более русскоязычный регион, со своим менталитетом. Дело в том, что до 1940 года левобережная часть Молдавии входила в состав СССР в качестве автономной республики в составе Украинской ССР. Например, Бендеры, расположенные на правом берегу, отнюдь не были лояльны к румынам, пришедшим туда в 1918 году. В 1919 году там произошло вооруженное восстание против оккупации Бессарабии.
Поэтому румыны воспринимались на левобережной части как оккупанты. Их ассоциировали с расстрелами, концлагерями и, образно говоря, с палкой румынского жандарма
А вот на правом берегу Днестра с румынами прожили где-то с 1918-го по 1940 год. И для них этот вопрос был менее острым.
Но я считаю, что корни конфликта нужно искать и в более поздних событиях. Примерно в середине 1960-х в немногочисленных молдавских вузах начались волнения.
На спусковой крючок нажали на съезде Союза писателей Молдавской ССР, на котором впервые прозвучали требования более высокого статуса для молдавского языка, более широкой его роли в общественной жизни и критические замечания относительно власти в республике и на местах
Тогда первый секретарь ЦК Коммунистической партии Молдавской ССР Иван Бодюл железной рукой все подавил. Кого-то из студентов отчислили, некоторых преподавателей выгнали с работы. На время вроде бы все затихло...
Но националистические настроения продолжали вынашиваться среди студентов?
Прошло 25 лет, началась горбачевская демократизация. Те самые студенты стали взрослыми людьми, заняли определенные должности в системе образования, в административном и даже партийном аппарате. Но мысли, которые они вынашивали в то время, 25 лет назад, выплеснулись в конце 1980-х годов, когда им дали для этого реальную возможность.
Кстати, аналогичные процессы происходили и в Украинской ССР. Ведь был период до середины 1950-х годов, когда выходцев из западных областей не допускали на серьезные должности в центральном и республиканском аппарате. Но потом в порыве демократизации решили все изменить, и в первую очередь — кадровую политику. Уж не знаю, вольно или нет.
Если говорить о Молдавской ССР, то это привело к тому, что к концу 1980-х к власти пришли люди с немного иным менталитетом, на которых наложил отпечаток период проживания с румынами. Повторюсь, румыны на левом берегу Днестра воспринимались как воплощение оккупации и жестокости в годы Великой Отечественной войны. Молдаван с правого берега призывали в румынскую армию. Не знаю, что они рассказывали своим детям и внукам, как они их воспитывали.
Но можно предположить, что, став людьми второго сорта после войны, они, естественно, стремились к реваншу
Пограничный переход на границе СССР с Румынией в районе села Леушены. Акция Народного фронта Молдавии, лето 1990 года
Фото: Владимир Родионов / РИА Новости
Что вы имеете в виду?
Аналогичные процессы происходили в Украинской ССР. Достаточно вспомнить слова генерала армии Петра Ивашутина, который почти четверть века возглавлял Главное разведывательное управление (ГРУ), а до этого был первым заместителем председателя Комитета государственной безопасности (КГБ) СССР. До переезда в столицу он руководил Министерством государственной безопасности Украинской ССР.
Так вот, когда его провожали в Москву в 1953 году, он обратился к республиканской элите и предупредил: «Тысячами возвращаются бывшие бандеровцы, отбывшие свое наказание. Они не перевоспитались!» Это он говорил еще тогда, в далекие 1950-е годы, зная реальную ситуацию в республике — в частности, в западных областях. Итог мы знаем. Примерно то же произошло и в Молдавской ССР.
Помню, 1 апреля 1992 года я и вице-президент ПМР Александр Караман должны были лететь в командировку в Москву из Одессы. Там встретились с депутатом Верховной Рады, начали ей рассказывать о том, что у нас происходит. И она говорит, имея в виду Украину: «Да, ребята, у вас уже дом горит, а у нас еще только тлеет». Это было ощущение осведомленного, компетентного и мыслящего человека. Увы, это ощущение оказалось верным, пророческим.
На мой взгляд, клапан открыл президент СССР Михаил Горбачев. Именно он не просто предоставил местным националистам возможность для самореализации, но и обеспечил им лояльность, поддержку партийного и советского аппарата
Кончина СССР прошла, увы, незаметно, а вот ее последствия вылились в большую кровь во многих частях великой страны, в том числе в Приднестровье. Первоначально само существование Советского Союза, его силовых структур сдерживало агрессивность на местах. Когда националисты осенью 1990 года предприняли так называемый поход на Гагаузию с целью подавления там народного движения, на их пути встали Внутренние войска МВД СССР. Но уже в 1992 году, когда те же люди пришли в Бендеры, на их пути стояли почти безоружные ополченцы. К этому привела горбачевская политика примирения...
Кстати, где вы были весной-летом 1992 года? Как вы переживали те трагические события?
Они меня коснулись напрямую. Если говорить о войне, о том, что происходило 19 июня 1992 года, когда молдавские войска вошли в Бендеры, то я в это время работал в Тирасполе. Но дома лежал отец со сломанной ногой, поэтому я постоянно мотался между двумя городами. В это время мы жили вдвоем. Кроме того, я оставался одним из сопредседателей рабочего комитета Бендер (это был орган, представляющий трудовые коллективы города) и был депутатом первого созыва Верховного совета ПМР.
19 июня мне позвонили руководители рабочего комитета и попросили срочно приехать в Бендеры. Когда я оказался там, мне рассказали, что командир 2-го Бендерского батальона республиканской гвардии ПМР подполковник Юрий Костенко задержал нескольких молдавских военнослужащих в городе. Они рассказали, что армейские подразделения сосредотачиваются непосредственно в Бендерах.
Надо было что-то предпринимать. Мы позвонили в Тирасполь, оттуда приехал майор, сотрудник разведки штаба республиканской гвардии ПМР, одна из задач которого состояла в проведении допроса задержанных молдавских военнослужащих. Мы посоветовали ему проехать к казарме гвардии, предоставили для этого водителя.
Но по дороге они попали в засаду и были захвачены. Наши гвардейцы попытались их отбить, началась перестрелка
Мы, разговаривая, пошли к горисполкому — в ста метрах от него стояла моя машина. И в это время началась стрельба. Хотя она велась примерно в трех километрах от нас, в городе ощущалось это так, будто все происходило рядом...
Мы оказались в кабинете председателя городского совета Вячеслава Когута, который пытался связаться с молдавскими властями. Трубку взял министр внутренних дел Молдавии Константин Анточ, он сказал: «Люди просят о помощи, я не могу ничего сделать». В Бендеры в это время уже входили молдавские вооруженные формирования. Замечу, что ввод войск и техники в мирный, тогда еще не вооруженный город с точки зрения международного права является военным преступлением.
У водителя моей машины был маленький ребенок, он родился буквально за несколько дней до трагических событий. Я ему сказал: «Привези мне пистолет, забирай ребенка и вывози свою семью».
А я остался в горисполкоме: в белой рубашке, в светлых брюках, прицепив на пояс кобуру с «макаровым»
Участники народного ополчения Бендер патрулируют дорогу, 1 июля 1992 года
Фото: И. Зенин / РИА Новости
То есть все произошло достаточно неожиданно...
Да, ведь с апреля 1992 года безопасность Бендер обеспечивали военные наблюдатели Румынии, России, Украины и Молдавии. Не добровольческие, а именно профессиональные формирования. Велось разоружение... Но как только начались боевые действия, они тут же явились в кабинет Вячеслава Когута, председателя городского совета, и сказали, что их миссия закончена. Потом поехали в гостиницу, после чего их эвакуировали.
Надо понимать, что мы проходили тот формат, который сейчас навязывается Приднестровью, — то есть замену российского воинского контингента непонятно на кого. В конце концов, у людей есть историческая память. Своим друзьям в Кишиневе говорю так: «Молдавия своей международной правосубъектностью и независимостью обязана Приднестровью». Потому что в начале 1990-х годов нас разделил именно воинствующий национализм, то есть существующий за счет подавления кого-то другого.
Если бы в начале 1990-х годов воинствующий национализм, набиравший силу в Кишиневе и на территории вне левобережья, не столкнулся бы с нашим сопротивлением, утром мы все проснулись бы в Румынии. Население было настолько затерроризировано, что это прошло бы абсолютно безболезненно
Что происходило дальше?
Три дня мы провели в горисполкоме, находились в очень непростой ситуации. В первый вечер по площади то и дело проезжали молдавские бронетранспортеры (БТР) и вели огонь по зданиям из крупнокалиберных пулеметов. Причем в трехстах метрах от горисполкома они поставили на прямую наводку 100-миллиметровое орудие и бабахнули по зданию — прямое попадание. Мы в это время находились в подвале гражданской обороны, в одном месте на потолке даже швеллер слегка выгнулся…
Потом, после очистки центра Бендер, меня и еще двух депутатов Когут послал к командующему 14-й гвардейской общевойсковой армией Юрию Неткачеву. Поехали к нему на «Волге» с одним бронежилетом на всех — его мы растянули в машине вдоль одного борта, чтобы не получить пулю со стороны молдавских позиций в Варнице, и проскочили в Тирасполь.
Приезжаем, а там совершенно другая жизнь: свет горит, люди спокойно ходят по улицам. Я не осуждаю. Тогда мало кто осознавал, что происходит. Но потом, когда в Тирасполь, как и в другие города и села, начали приходить похоронки, восприятие кардинально изменилось
Женщина беседует с защитником Бендер, лето 1992 года
Фото: Олег Булдаков / ТАСС
Какое было отношение к молдаванам во время конфликта и в первое время после его заморозки?
По мирным договоренностям в Бендерах остался отдел полиции. Там работали в том числе бендерчане-молдаване, здесь жили их семьи. И я боялся, что будут поствоенные конфликты. Но народ наш все-таки мудр: ни разу не видел и не слышал про инциденты. Вообще, если бы не пролилась кровь в 1992 году, может быть, все противоречия зарубцевались бы быстрее. А так…
Давайте гипотетически представим, что Молдавия сейчас сливается в экстазе с Приднестровьем — братья навек. И вот приходит в администрацию Бендер бывший горожанин, покинувший родной дом во время боев, и говорит: «Ребята, я в 1992 году вас здесь клал штабелями. Мне льготы положены как участнику боевых действий». Или приднестровец приезжает в Кишинев и говорит то же самое.
Как в этом гипотетически едином государстве, к которому многие призывают, учесть разный менталитет, накопившиеся противоречия, вражду, память о жертвах?
Ведь Молдавия, кстати, до сих пор не опубликовала официальные данные о погибших во время конфликта. В июле 1992 года, когда еще шли боевые действия, я был в командировке в Москве, и меня завели в кабинет к генерал-полковнику, участнику Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) Владиславу Ачалову. В то время он был советником у Руслана Хасбулатова — председателя Верховного Совета РСФСР.
Ачалов мне сказал, что, по данным ГРУ, Молдавия потеряла около двух тысяч человек убитыми. А война тогда еще не закончилась! Дело в том, что командующий 14-й гвардейской общевойсковой армией генерал Александр Лебедь организовал мощный артудар по местам сосредоточения воинских частей, по двум основным точкам.
Это было то, что сегодня назвали бы «принуждением к миру». Со всей державы туда стянулись машины скорой помощи — вывозили трупы и раненых
А в Бендерах погибли около 500 человек, и не только военных, но и гражданских, детей. Тысячи раненых. Но реальное количество жертв неизвестно до сих пор...
Какое событие, на ваш взгляд, стало точкой невозврата к общему государству с Молдавией?
Мне кажется, все произошло даже раньше, чем пролилась кровь. Точкой невозврата стало принятие Молдавией закона о языках. В чем был его смысл? По большому счету они решили заменить русскоязычную бюрократию бюрократией национальной, приобрести материальные блага.
Не зря покойная молдавская поэтесса, народный депутат Молдавской ССР Леонида Лари говорила, что после его принятия будет и жилье, и карьера. И каждый ощущал это шкурно, как ощущали в 1937 году. Доносы-то кто писал тогда? Те, кому нужна была лишняя комната в коммуналке или «невакантное» кресло. Та же логика и здесь. Не зря у нас, кстати, активнейшее участие в забастовках принял директорский корпус, в Кишиневе акции называли «забастовкой белых воротничков». Отчасти это правда. У трудовых коллективов не было горизонтальных связей, а у директорского корпуса — были.
Но надо понимать, что без активной поддержки населения, которое почувствовало угрозу своему жизненному укладу, да и своей жизни, без политизации трудовых коллективов ничего бы не случилось: ни забастовки, ни последующего провозглашения ПМР.
После провала ГКЧП у нас тоже начались аресты
В Киеве арестовали президента ПМР Игоря Смирнова, задержали ряд депутатов. Многие из них длительное время пробыли в кишиневских тюрьмах. И только после того, как наши женщины блокировали железную дорогу, они вышли на свободу.
Причем про нас говорили всякое, использовали разные термины, вначале — «сепаратисты». Какие «сепаратисты», если мы по-другому не видели себя, кроме как в составе СССР, гражданами которого мы являлись?
Мы провели у себя референдум за сохранение Советского Союза, а Молдавия этот референдум сорвала. Так кто из нас сепаратист?
Потом нас стали называть «остатками коммунистического пережитка». Опять-таки что интересно: в руководстве Молдавии в тот период находились все члены ЦК Коммунистической партии Молдавской ССР, которые Игоря Смирнова, первого президента ПМР, исключали из партии. Парадокс!
Жители Тирасполя и Бендер перекрыли железнодорожные пути, идущие в Молдавию, в знак протеста против ареста президента ПМР Игоря Смирнова и других депутатов, август 1991 года
Фото: И. Зенин / РИА Новости
Как вы считаете, что стояло за инициативой создания государственности?
Думаю, что на тот момент сработал инстинкт самосохранения. Мы все под уголовными делами ходили. Представьте, в сентябре 1991 года Верховный совет ПМР назначил меня председателем местного Арбитражного суда. Его тогда даже не существовало. В советское время арбитраж был только на уровне субъектов, а регионального не было и близко.
Но со мной-то все понятно, потому что я был депутатом первого созыва Верховного совета ПМР — против всех участников съезда, на котором была провозглашена независимость, Молдавия возбудила уголовные дела. Поэтому было непринципиально, повесят меня чуть выше, чуть ниже. Но своим работникам я два года ничего не записывал в трудовые книжки.
Даже свою будущую жену я предупредил после окончания боевых действий: «Ты можешь стать министершей, а можешь оказаться зекшей. Как карта ляжет». Потому что моя судьба была не определена
Но если бы провозглашение независимости не получило самую широкую поддержку населения, не возникла бы ПМР. И если бы не было агрессивности, непримиримости воинствующего национализма, сторонники которого фактически взяли власть в Молдавии, наверное, не состоялась бы ПМР.
Кстати, сейчас нас часто называют «самопровозглашенной республикой».
Простите, а Соединенные Штаты кто провозгласил? Английский король или королева? А кто провозгласил любое другое признанное государство?
О признании или непризнании можно говорить, но использовать термин «самопровозглашенный», на мой взгляд, абсолютно нелогично. Тем более что у нас было уникальное основание для возникновения государственности. Провозглашению ПМР предшествовали проведенные во всех городах и районах референдумы, а в селах — сходы. Много ли вы увидите примеров такого демократического подхода?
На пограничном мосту через Днестр жители Приднестровья противостоят молдавским националистам, 1 ноября 1990 года
Фото: И. Зенин / РИА Новости
Оглядываясь на прошлое, как вы считаете, кому нужна была война в Приднестровье?
В том, что она была не нужна и невыгодна приднестровцам, нет никакого сомнения. Если же говорить о противоположной стороне, то хотя большинство молдавского населения не хотело войны, к ней были готовы радикалы-националисты.
Правда, они думали, что «восстановление конституционного порядка» станет триумфальным шествием: мол, появится один полупьяный солдатик, и «сепаратисты» поднимут руки
Но они недооценили возможности сопротивления. Надо помнить, как население Приднестровья отреагировало на молдавскую агрессию. На следующий день после того, как в Бендеры пришла беда, десятки людей приходили в горисполком и требовали оружие, буквально «брали власть за грудки». Это потом Лебедь развернул в Тирасполе 59-ю мотострелковую дивизию, заработали военкоматы, начался организованный призыв...
Замечу, что молдавские политики, на мой взгляд, еще в советское время смотрели на нас с пренебрежением. Относились к Приднестровью как к какому-то району, который сорвал выполнение плана по сдаче зерна государству. Мне кажется, эта амбициозность, самоуверенность и привела к конфликту.
Дошло до кровавой бойни, жертвами которой стали жители обоих берегов Днестра
К сожалению, пренебрежительно-высокомерное отношение присутствует и сегодня. Многие представители молдавского политического истеблишмента говорят: «Мы знаем реальное положение дел». Боюсь, что нет. Беда в том, что большинство из тех, кто способен исключить подобный конфликт в будущем, к сожалению, не осознали причин той войны и не преисполнились желанием не допустить ее повторения.