«Воспоминание будущего» Чем удивил мир Всеволод Мейерхольд и почему его творческий метод до сих пор остается загадкой

Иван Судаков, актер, режиссер, эссеист, продюсер. Работал куратором в Международном фонде Станиславского, на театральном фестивале «Сезон Станиславского». Окончил ГИТИС. Автор двух сборников прозы и стихов, основатель собственного театра KTO studio

Мы все в детстве читали и смотрели сказку «Золотой ключик» Алексея Толстого. Этот «красный граф» был очень остер на язык, и после его смерти по очень узким кругам творческой интеллигенции стали ходить слухи, что в этой сказке не все так просто и что это достаточно точная пародия на современников автора.

Фаина Георгиевна Раневская позже отмечала, что в некоторых персонажах театральные деятели видели четкие образы современных знаменитостей и, например, даже Мейерхольда. Да, автор собственного театра, уникального метода театральной игры, идущего от психофизики актера и потому казавшегося окружающим чистым формализмом, — Всеволод Мейерхольд, по мнению сплетников и досужей молвы, удостоился длинной бороды, плетки-семихвостки и злобного громогласного насморка. Так почему он был такой одиозной фигурой, этот Мейерхольд?

Карл Казимир Теодор Мейергольд родился в городе Пенза Российской империи и по окончании Пензенской гимназии поступил на юрфак Московского университета, а в 1896 году — в класс Владимира Немировича-Данченко в Московском филармоническом обществе (теперь — ГИТИС). В это же время он принял православие с именем Всеволод в честь любимого писателя Всеволода Гаршина. Окончив класс Немировича, Мейерхольд поступил как актер в только что сформированный Художественный общедоступный театр и играл главные роли в премьерах пьес Антона Чехова.

В 1905 году гений начинает собственные режиссерские работы. Основывает труппу сначала в Тифлисе, потом по разрешению Станиславского — в Москве, на Поварской улице. Но выпустить почти готовые спектакли под своим именем Константин Сергеевич ему не разрешил. «Талантливый режиссер пытался закрыть собою артистов, которые в его руках являлись простой глиной для лепки красивых групп, мизансцен, с помощью которых он осуществлял свои интересные идеи», — писал он.

Дальше это соперничество учителя и ученика будет постоянным, хотя, возможно, не всегда очевидным. Но не сказать об истоках мейерхольдовских работ, об их пружине, было нельзя. Так, Мейерхольд отправился в провинцию и затеял спектакль на свежем воздухе, у Финского залива. Технически идея провалилась, спектакль сыграли в помещении при свете факелов. Но суть в том, что Мейерхольд всегда хотел экспериментировать в творчестве и список его попыток можно продолжать и продолжать.

На календаре был 1917 год. В страну нагрянула революция, а на улицах царила нищета, неразбериха, и Мейерхольд это видел. Он первым заговорил о том, что спектакль не может существовать отдельно от времени и пространства, в котором он играется, отдельно от зрителей, которые этот спектакль смотрят. Тогда в Александринском театре Мейерхольд поставил «Маскарад» Лермонтова. Лучший художник его времени, Александр Головин, нарисовал невероятной яркости костюмы, броские, пестрые, помпезные. И, выходя из зала, зритель с бала Энгельгардтов попадал на бал смерти.

Революцию Мейерхольд встретил и принял. В разговоре с эмигрировавшим уже Михаилом Чеховым много позже он признавался, что всегда носил революцию в самом широком смысле этого слова в своем сердце и что он понимал, насколько сильно государство извратило красивую идею революции. Но он никогда не бросал своей родины. И своих идей.

Каждый спектакль он ставил по-новому. Когда брал новую пьесу, заклеивал все ремарки, пометки автора о возрасте и действиях героя, актер и Мейерхольд заново сочиняли сюжет. Он брался только за то, что казалось ему современным духу эпохи, тем, что волновало его зрителей и его самого именно в тот момент времени. Залы бушевали, критика восхищалась и спорила, закулисье сплетничало о том, что он увел жену у Есенина и что этой бездарной актрисе он слишком сильно доверяет. Но все это его волновало мало.

Он считал, что актер должен сродниться с музыкой, с публикой, но что важнее всего — должен научиться владеть своим телом и правильно перемещать его в пространстве. Мейерхольд придавал движениям огромное значение и старался научить этому своих студентов.

Мейерхольд был гений. Этого никто не отрицал. Но жаль, что это понимал он сам. Его ученик Сергей Эйзенштейн писал: «Счастье тому, кто соприкасался с Мейерхольдом как с магом и волшебником театра. Горе тому, кто зависел от него, как от человека». В 1923 он начал руководить Театром революции, который уже при его жизни стал Государственным Театром имени Мейерхольда. Мейерхольд творил, творил, творил...

Познакомившись с Маяковским, он стал первым постановщиком его пьес. Услышав музыку молодого Шостаковича, он брал его в соавторы. Когда время стало более опасным, он решил уйти в красивый театр, как бы перестать высказываться на злобу дня. Он поставил «Даму с камелиями», но поставил ее по-мейерхольдовски.

Сцена была заполнена атрибутами времен парижских импрессионистских салонов, однако не из бутафорских, а подлинных вещей — стильной мебели, канделябров с зажженными свечами, эмалевых ларчиков, женских вееров, мужских тростей, цилиндров и перчаток. Свечи горели по-настоящему, трости, цилиндры — все это использовалось актерами по максимуму. Но на дворе стоял уже 1934 год. Кроме красоты духовной требовалось соответствовать повестке дня, чего Мейерхольд позволить себе не мог.

Его расстреляли. Приемным детям выдали в НКВД два свидетельства о смерти отчима: в первом было написано, что он умер 2 февраля 1940 года в результате сердечной недостаточности, во втором стояла дата смерти 17 марта 1942 года и прочерк вместо причины. До этого они несколько лет носили в Бутырскую тюрьму передачи с продуктами и только потом узнали от знакомых, что отца давно уже нет в живых. В прессе режиссера называли троцкистом, формалистом, последователем мещанской эстетики… И потом забыли на долгие годы.

А все это время, вплоть до самой войны на сцене шел «Маскарад»… Потом он был закрыт, театр пришел в упадок, костюмы Головина сочли утраченными. Российский театр жил свою особую жизнь, без Мейерхольда. Лишь в восьмидесятых годах родственникам режиссера разрешили доступ к его делу, в Пензе открыли памятник. И то — медленно, как будто нерешительно.

Старая, дореволюционная эстетика была спрятана рабочими сцены во время эвакуации театра еще в Великую Отечественную и теперь вернулась, видимо, к достойным потомкам. Мастер, смелый, чересчур революционный при жизни — счел необходимым потихоньку приоткрыть свои тайны своим наследникам. Гений вернулся. А «Маскарад» в Александринке идет и сейчас. Как воспоминание будущего.

О Мейерхольде написано немало статей и даже научных работ — многие эксперты, критики брались оценивать его творения, но метод гения по-прежнему считается малоизученным. Хотя бы потому, что, как уже говорилось выше, в каждом своем спектакле он раскрывался по-новому. О его таланте и уникальности подхода можно говорить и читать вечно, однако ничто так красноречиво не описывает вклад Мейерхольда в развитие искусства как его наследие. Он воспитал не один десяток талантливых актеров, специалистов разного уровня и даже самого Эйзенштейна, который, будучи его студентом, придумал новый подход к монтажу, сразивший весь мировой кинематограф. Поэтому, не будь Мейерхольда, не было бы ни театра, ни кино таким, каким мы его знаем сейчас.

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора