«Лекарства от педофилии нет» Почему в России стало больше жестоких преступлений против детей и как их защитить?

В городе Киселевске Кемеровской области задержан 41-летний Виктор Пестерников, обвиняемый в изнасиловании и убийстве двух десятилетних девочек. В июне в Тюмени пропала восьмилетняя Настя Муравьева — ее тело нашли спустя полтора месяца. По версии следствия, бывший полицейский Виталий Бережной надругался над ребенком, после чего задушил. А в конце июля в Бийске местный житель Олег Лавкин похитил 12-летнюю школьницу и запер ее в подвале — к счастью, полицейские успели спасти ее. Эти резонансные преступления вызвали в обществе споры о том, как оградить детей от педофилов и что делать с такими преступниками. За ответами на эти вопросы «Лента.ру» обратилась к профессору криминалистики Анатолию Кустову.

«Лента.ру»: В России участились резонансные случаи нападения на детей. Это недоработка системы надзора за педофилами?

Анатолий Кустов: Действительно, эта система у нас работает очень слабо и регулярно дает сбой. Кроме того, за педофилами в России фактически нет медицинского контроля.

Конечно, такие лица периодически выявляются: их необходимо как минимум регулярно приглашать на консультации и вести с ними профилактические беседы. Необходим за ними и надзор со стороны социальных служб.

Однако медики стараются абстрагироваться от работы с такими пациентами и тем самым перекладывают всю ответственность на сотрудников полиции. Но участковые на местах, если человек ранее не был судим за половые преступления против несовершеннолетних, никак не узнают, что у определенных граждан есть такие отклонения. Кроме того, полицейские и так перегружены работой и не могут следить за всеми педофилами, что и приводит к трагедиям.

Если бы все эти ступени работали исправно, шанс на то, что педофил совершил бы свое первое преступление или рецидив, был бы ниже?

Понимаете, если у человека проявилась склонность к педофилии, его уже не переделать и не вылечить — возможно, это уровень генов. И рецидивы у человека, однажды переступившего черту, будут в любом случае. Если он и не пойдет на преступление, то тяга к несовершеннолетним половым партнерам у него в любом случае останется, а вместе с ней и высокий риск нарушить закон.

В разных странах с педофилами работают по-разному. Скажем, на Западе с ними проводят профилактические беседы, у них есть группы поддержки, как у анонимных алкоголиков. В любом случае в одиночку человек с такими наклонностями побороть их не сможет: ему нужна поддержка, чтобы интегрироваться в общество. Причем такая работа возможна лишь при личном контакте.

Если человек обращается с такими проблемами к специалистам, он фактически признается в склонности к педофилии. А педофил — это повсеместно тяжкое клеймо. Кто пойдет на такое?

Да, такая проблема действительно есть — у нас сложное общество. Но если хотя бы некоторые из таких людей обращались за помощью и пытались взаимодействовать со специалистами, это был бы прогресс. А сейчас эффект нулевой: россияне пытаются уйти от проблемы педофилии, просто отталкивая ее от себя. Подобное раньше было (да и сейчас есть, но в меньшей степени) с ВИЧ-инфицированными: без поддержки они замыкались в себе и угасали по жизни. Только вот педофилы убивают детей...

Как, по-вашему, следует поступать с теми, кто уже перешел черту и совершил преступления против детей?

Как бывший медик я считаю, что реальных выходов тут два. Первый — это кастрация, лишение мужского начала. А что еще остается, если эта проблема — на генном уровне и никак не лечится? Да, педофил может отбыть срок, но то, что у него внутри, там и останется. Никакого лекарства от педофилии сейчас нет. Второй выход — это смертная казнь, на которую у нас в стране ввели мораторий. Это тот метод, то «лекарство», страх перед которым может остановить преступника.

О возврате к смертной казни говорят после каждого громкого преступления педофилов. Думаете, эта мера реально способна изменить ситуацию?

Я думаю, что у нас в стране к высшей мере вряд ли вернутся, но в свое время она останавливала преступников. В 50-х и 60-х годах XX века, когда в СССР совершались какие-либо преступления в особо крупных размерах, фигуранты этих дел очень боялись расстрела. Они шли на все, охотно общались со следствием и сдавали всех подельников, только бы их приговор не был связан с исключительной мерой наказания.

Другое дело, что были и судебные ошибки, когда расстреливали невиновных, до конца не разобравшись в ситуации. Даже Чикатило приписали преступления, которых он не совершал, но они вошли в приговор. Эти убийства в Ростовской области до сих пор остались нераскрытыми. И случай Чикатило — далеко не единичный. На мой взгляд, пожизненное лишение свободы в России пока лучше сохранить, но рассказывать о том, как осужденные отбывают эти сроки и как им несладко. Возможно, хоть кого-то из педофилов это остановит от преступления.

Что подталкивает потенциальных педофилов к нападениям на детей, помимо психологических проблем?

Думаю, причин для этого может быть несколько. Во-первых, физиология: у таких людей периодически возникает учащенное желание идти на сексуальный контакт с молодыми девушками, иногда — с юношами. Погодная обстановка, тепло и солнце, тоже по-разному влияют на разных людей.

Во-вторых, сексуальная неудовлетворенность в семье в связи с длительным проживанием с супругой. И, наконец, третий фактор — это наркотики и алкоголь: они присутствуют более чем в трети случаев сексуального насилия в отношении несовершеннолетних.

Можно ли как-то вычислить педофила? Каков его типичный портрет?

Прежде всего, педофилы часто выбирают жертв из детей знакомых — так получилось с Настей Муравьевой в Тюмени. Я сразу предположил, что ее убил тот, кто близок к ее семье, — так и оказалось на деле. Убийца знал семью Насти, а девочка знала его. Кто-то из знакомых семьи даже рассказал журналистам, что она сидела на коленях у своего будущего убийцы, когда он был в гостях у ее родителей.

Сейчас ведь и родители, и школа приучают детей к тому, что с незнакомцами нельзя контактировать и куда-то уходить, а потому преступники понимают, что жертва должна быть знакомая, чтобы доверяла, не кричала и не плакала, не звала на помощь. Такие случаи — это примерно четверть всех преступлений против детей в России. Или дальние родственники, или знакомые семьи.

Как преступники выбирают локации для совершения преступления?

На лифты и подъезды приходится всего около двух процентов — там могут появиться ненужные свидетели, которые окажут сопротивление. Чердаки и подвалы — это тоже скорее единичные случаи: туда сложно добраться. Педофилы обычно пытаются увести свою жертву куда-то подальше от людей, в укромные, но удобные места. И где-то половина тех, кто решается на такой шаг, ведут детей в лес или за гаражи, а параллельно думают, как будут прятать тела.

Должны ли родители прямо говорить своим детям о том, что общение с незнакомцем может закончиться для них смертью?

Это обязательно нужно говорить, особенно девочкам. Конечно, такой информацией «в лоб» ребенка можно травмировать, но и серьезность ситуации уменьшать нельзя. Поэтому в идеале тут должны работать специалисты. Скажем, школьные психологи могут проводить занятия раз в неделю или хотя бы раз в месяц: собирать детей и устраивать что-то вроде семинаров.

Психолог для того в школе и существует, чтобы обеспечить контакт школьника с окружающей средой, с улицей. Но мы пока до конца не умеем пользоваться психологической помощью. А психологи часто считают, что просто отбывают в школах свою трудовую повинность.