«К тундре я быстро привык». Россиянин провел годы с современными кочевниками. Что он узнал об их жизни?

За последние 30 лет число проживающих в России представителей коренных малочисленных народов увеличилось на 20 процентов. Общая их численность составляет более 300 тысяч человек. Большинство из них живет в Арктике, Сибири и на Дальнем Востоке. Впрочем, их жизнь с годами неизбежно меняется. Преданность традициям сочетается с активным внедрением современных технологий. О переменах в жизни коренных народов Севера «Лента.ру» поговорила с социологом, заместителем директора по научной работе МАЭ РАН Владимиром Давыдовым.

«Лента.ру»: Сколько существует коренных народов?

Владимир Давыдов: Есть разные группы народов, они разбиваются на подгруппы, поэтому число не будет точным.

Некоторые эксперты оценивают общую численность в 300 тысяч человек.

Да, но важно понимать, что числовой критерий часто становится предметом манипуляций. Потому что как считать? Если родители или бабушка — представители коренной национальности, то любой человек, у которого есть родственники, может заявить себя представителем этой группы.

Количество людей, относящих себя к коренным народам, постоянно меняется, потому что очень много метисов входит в это число. Это фиксируется переписью. Отдельно составляются списки в ассоциациях, потому что это связано с льготами, и часто это тоже становится предметом дискуссий и манипуляций, означая определенные права на территорию. Например, льготы на вылов рыбы. Сюда же можно отнести охотничьи квоты и распределение территорий, где можно заниматься традиционными видами хозяйства.

Стоит ли бояться исчезновения народов?

Исчезновение сложно операционализировать, скорее исчезает культура. Происходит ассимиляция, прежде всего меняется язык, и тогда уже меняется представление о традициях, формах одежды, праздниках.

Да, в школах преподают национальные языки, многие специалисты изучают их в Институте народов Севера в Университете Герцена в Петербурге, потом приезжают по распределению. В России есть и другие вузы, где изучают национальные языки коренных малочисленных народов. Например, в Улан-Удэ, Якутске.

Но чтобы полноценно говорить, надо язык не просто изучать в школе, а разговаривать на нем в семье.

Некоторые родители считают, что знание русского языка поможет с поступлением в вуз. Дело в том, что в советское время во многих местах на Севере язык не преподавался, и целое поколение не общалось на национальном языке, для него родным стал русский язык. Некоторые говорили, что их детям лучше изучать английский или какой-то еще иностранный. Но в целом знание национального языка приветствуют, он дает определенный колорит.

Но восстанавливать исчезающие языки сложно — это превращается в изучение языка, на котором никто не разговаривает, как если бы он был иностранным. Для освоения надо заниматься языком с детства.

Можно ли как-то предотвратить исчезновение языков?

Когда большое количество населения проживает на определенной территории и есть те, кто говорит, это позволяет сохранить язык. Например, многие кочевники говорят на национальном языке.

Но ситуация везде разная. И не всегда дело в русском языке. Например, в Якутии якутский язык вытесняет эвенкийский. Но если много представителей народа живет на территории, то язык можно поддерживать. С эвенкийским сложнее, потому что эвенки рассеяны по разным территориям, и хотя их больше 30 тысяч в России, язык постепенно вытесняется.

Люди сами должны поддерживать традиции: если в семье говорят на национальном языке, то и дети будут его знать, с ними надо заниматься этим.

А экономическое развитие региона как-то влияет на ситуацию?

Языковая ситуация зависит от территории — если это моноэтничный регион, то язык сохраняется. Это касается долган на Таймыре, у которых моноэтничные села. Конечно, если исследователи приезжают, то местные жители могут перейти на русский, но им будет комфортнее с национальным, и приходится какие-то слова схватывать, изучать. Долганский язык близок к якутскому, поэтому есть возможность говорить с соседними группами, это влияет на поддержку. Например, много локальных терминов, касающихся оленеводства, и некоторые слова будут похожи, но с разным произношением.

Насколько представители народов открыты чужакам?

По-разному — зависит от региона. Но в целом люди гостеприимны, потому что в условиях Севера без посторонней помощи не выжить. У долган есть обычай обязательно накормить гостя обедом. Гость, соответственно, должен съесть приготовленное, иначе это неуважение.

Деятельность исследователей там, где я работал, всегда вызывала интерес: люди охотно рассказывали о себе, показывали какие-то вещи, получался живой разговор.

Может ли туризм создать у людей ощущение, что их быт похож на какой-то аттракцион, не получат ли они травмирующий опыт?

В туризме важна продуманность политики, потому что при больших потоках может разрушиться местная экосистема, может быть и другое негативное воздействие. У людей действительно может сложиться ощущение, что они какой-то экспонат, а ведь не всем хочется выступать в такой роли. Здесь возможны альтернативные способы — например, организация национальных деревень, которые не являются постоянными поселениями, но в их рамках можно восстановить традиционную архитектуру, создать музей под открытым небом, новые рабочие места.

Подобный опыт есть в Амурской области, этнографический комплекс «Эвенкийская деревня» неподалеку от села Первомайское — он ориентирован на туристов, и местные жители там работают. Это несколько иное, чем просто поток туристов. На севере Байкала оленеводческие общины работали с французами — несколько раз в год к ним приезжали группы. Такие разовые посещения в целом позитивно влияют на местное сообщество, происходит обмен традициями. Я наблюдал, были интересные разговоры: эвенкам было интересно узнать, как живут во Франции, они обменивались с гостями продуктами.

Можно ли улучшить уровень жизни народов, сохранить их промыслы и не нарушить традиции — есть ли какая-то золотая середина?

Это сложный вопрос, потому что если мы будем воссоздавать промыслы, сохранится форма, но нужно сохранить и содержание. Люди должны понимать, что они делают и для чего, меры должны быть комплексные. Навыки изготовления традиционных орудий труда и одежды нужно осваивать с детства.

Промыслы поддерживаются — есть разные гранты. Например, в Хабаровском крае нанайцы организуют разные кружки, группы. Господдержка есть, и интерес населения тоже — в местных домах культуры много разных секций. Среди эвенков, где я работал, это тоже существует. В рамках секций такие промыслы сохраняются, но этим уже интересуются и русские. Это способствует лучшему взаимодействию, пониманию другой культуры.

11 марта стало известно, что умерла последняя носительница алеутского языка. Но язык продолжают изучать — значит, он не полностью исчез?

Да, есть ученые, которые говорят на алеутском языке. Язык можно изучить, но сложнее будет проводить исследования — остаются только словари, записанные источники. Материалы придется восстанавливать, спросить напрямую не у кого. В быту язык уже не услышать. Хотя на Командорских островах сохранятся определенные слова, характерные для местных жителей. Исчезновение языка не означает, что все слова ушли, — какие-то останутся, их в том числе будет употреблять русское население.

Но нельзя отрицать, что изменился сам образ жизни. Многие элементы культуры уходят.

Но кочевники продолжают жить в чумах и одеваться в национальную одежду.

Не всегда современность вытесняет традиции, да. На Крайнем Севере люди часто носят одежду из меха — это то, что выверено веками, она теплее современной.

То же касается и национальных жилищ, но происходит постепенная трансформация. На Чукотке используются и яранги, и палатки. Это не ведет к полному исчезновению — у палаток делаются покрышки из меха, и пространство организовано как в яранге, но меняется форма.

На Чукотке при этом люди продолжают устанавливать яранги. Такое жилище устойчиво, выдержит сильную пургу. Современные варианты не могут конкурировать с традиционным жилищем, хотя ведутся дискуссии о замене его каркаса на алюминиевый. Но в случае поломки для него сложно найти детали. Из меховых покрышек можно шить обувь, а шкуры, на которых сидели, могут стать покрышкой — этот круговорот позволяет постоянно обновлять жилье и экономить на материалах. Шесты уже не обязательно изготавливать из дерева — можно из досок, которые есть в деревне. Какие-то детали можно заменить или выставить не все — это такой своеобразный конструктор.

Все это меняется за счет появления новых средств передвижения, снегоходов, печек. Происходит потеря навыков, потому что люди привыкают к новым возможностям, быстрым перемещениям. Они часто ездят в поселок, и маятниковое движение происходит чаще — люди возвращаются в точки распределения ресурсов. В поселке можно оставить вещи, и при кочевании в яранге их будет меньше. Для этого используются металлические ящики, сараи, иногда оставляют на квартирах. Но вот коттеджи, построенные по программе реновации жилья, менее приспособлены для хранения — в них нельзя закопать продукты в прихожей или подсобном помещении, так как они стоят на сваях. Там нельзя хранить шкуры, потому что они действуют как термос.

Если посмотреть старые фотографии — функцию опоры в ярангах выполняли нарты, их ставили рядами. Сейчас нарт осталось совсем немного, снаружи их ставят редко. Но они используются для хранения.

Собачьи упряжки мало где сохранились — перемещение на собаках есть только в некоторых поселках. На Таймыре их используют на небольшие расстояния — например, для поездки на рыбалку или за водой. То же самое касается и езды на оленях — во многих поселках уже почти не используются верховые олени, чаще всего для поездок с туристами. Это достаточно трудоемкий процесс — обучить животное, но у долган эта традиция сохраняется. У киндигирских эвенков женщины и дети ездили, а мужчины пешком ходили, потому что их сложнее возить — они тяжелые, но сейчас на Северном Байкале нет верховых оленей, а 15-20 лет назад они были.

А как вообще народы ощущают себя — гражданами России или исключительно представителями своей группы?

Там, где я работал, они ассоциировали себя с нашей страной. Это касалось в том числе и праздников — многие представители малых народов участвовали в Великой Отечественной войне, среди них есть герои. Например, снайпер Иван Кульбертинов — эвенки его знают. Для людей эта память остается живой.

При этом у них есть чувство достоинства, они ценят свои обычаи, способы передвижения, элементы национальной одежды. Россия многонациональная — это часть государства, его особенность. Богатство России — это народы, многообразие культур. Освоение пространства происходило с представителями местных народов, которые показывали пути, места с полезными ископаемыми. Многие месторождения открывались с помощью оленного транспорта в тех местах, где не проходили машины.

Есть ли разница между кочевниками и поселковым населением?

Это способ организации среды, умение использовать множество точек ландшафта. Эвенки-охотники могут использовать от 4 до 15 зимовий на участке. У них представление о ландшафте такое: дом там, где я. Нет отдаленной точки, которая представляется домом, другая точка отсчета. Сейчас очень мало кочевников, у которых нет домов в селе, но на Чукотке у некоторых оленеводов основным жилищем остается яранга. При этом в квартирах они практически не живут — только хранят там вещи. Когда я попал в тундру, я быстро привык: то, что вначале казалось некомфортным, через некоторое время стало удобным.