«Я же вождь!» Как Ким Ир Сен разрушил экономику Северной Кореи и привел страну к полной изоляции

Северная Корея — это бедность, голод и диктатура, а Южная — технологии, кей-поп и демократия. Примерно так рассуждают люди, знакомые с жизнью двух Корей по публикациям в СМИ. Между тем реальность куда сложнее и интереснее. Специально для «Ленты.ру» известный российский кореист Константин Асмолов написал цикл статей об истории Корейского полуострова и двух государств, бывших некогда одним целым. В прошлый раз мы рассказывали, как «южнокорейский Горбачев» Ро Тхэ У вел страну к демократии, но не собирался расставаться с властью. На этот раз речь пойдет о смерти великого вождя Северной Кореи Ким Ир Сена и тяжелейшем кризисе, который охватил страну в последние годы его жизни.

В 1992 году Конституция КНДР подверглась изменениям, главным из которых было создание Государственного комитета обороны с весьма широкими функциями. Точнее, если до правок этот орган являлся структурой Центрального народного комитета, то после он стал ведущим органом управления страной не только в военное, но и в мирное время. Конституция определяла его как «руководство и командование всеми военными силами страны». Ранее эту функцию выполнял президент.

Многим представлялось, что новая конституция отражает ухудшение здоровья тогдашнего лидера Северной Кореи Ким Ир Сена и передачу в связи с этим части его полномочий другим функционерам. Он сам в 1992 году в интервью газете The Washington Post отмечал, что пока занимается внешней работой, практически все внутренние дела делает его сын Ким Чен Ир. В апреле 1993-го он вступил в должность председателя «высшего руководящего органа военной власти».

Были в конституции и другие интересные изменения: из нее исчезли формулировки, посвященные марксизму-ленинизму, упоминания о пролетарском интернационализме и диктатуре пролетариата. Теперь идеологию чучхе (в переводе означает «самость, самобытность») трактовали исключительно как гениальную и самобытную, продолжение традиционной корейской философской мысли.

Окончательное вытеснение марксизма-ленинизма из идеологии КНДР сопровождалось усилением традиционалистского, националистического компонента. С этого же времени началась пропаганда взгляда, согласно которому Северная Корея обладает не только большей легитимностью, но и большей национальной идентичностью, чем Южная.

В конце 1990-х ученые Пхеньяна развивали и идею так называемой Тэдонганской культуры. Они называли ее одной из пяти или семи колыбелей человечества и одной из древнейших цивилизаций наряду, например, с египетской и месопотамской. А в 1993 году, после заявления Ким Ир Сена о том, что могила легендарного основателя корейской нации Тангуна должна находиться рядом с Пхеньяном, северокорейские археологи раскопали так называемую «могилу Тангуна» в Кандоне, в провинции Пхёнан. При этом игнорировался тот факт, что рассказы об этой могиле имели народную этимологию.

Затем было объявлено, что в могиле найдены кости человека и золоченый бронзовый гроб и что обладатель этих костей, согласно радиокарбонному методу датировки, жил примерно за три тысячи лет до нашей эры. Появление «могилы Тангуна» должно было подтвердить, что именно район Пхеньяна является «вечной столицей корейской нации». Ученые из Южной Кореи, однако, полагают, что это захоронение более позднего времени.

Параллельно на Севере началось совершенствование административной системы по нескольким направлениям. Во-первых, с начала 1990-х повысилось внимание к выработке правильных методов партийной работы, борьбе с чванством и бюрократизмом. Это говорило как о стремлении учитывать опыт событий в Восточной Европе (где крах коммунистических режимов объяснялся тем, что партийная верхушка потеряла связь с массами), так и очевидно возросшим уровнем двоемыслия, который начал негативно влиять на работу административной системы. Понятно, что когда власти говорят о необходимости совершенствовать моральный облик чиновников, это означает, что проблема «замаранных» бюрократов уже вышла за рамки «отдельных проявлений» и становится массовой.

Во-вторых, началась борьба с коррупцией, каковая появилась в КНДР довольно давно — на это северокорейцы жаловались аж с начала 1980-х. В мемуарах известного перебежчика Кан Чхоль Хвана, посвященных стране после кризиса 1995-1997 годов, часто упоминаются взятки представителям власти как общепринятая форма общения с ними. Поймавший мелкого правонарушителя «человек при исполнении» бурно проявляет «революционный пыл», однако быстро успокаивается, получив мзду. А за право жить в столице бывшие ссыльнопоселенцы платили цветным телевизором, после чего все вопросы снимались.

Кореевед Андрей Ланьков в связи с этим обращает внимание на то, что именно в то время во власти, и особенно в ее среднем эшелоне, произошла смена поколений. До начала 1980-х основная часть среднего чиновничества состояла из лиц, вступивших в партию в 1945-1950 годах и, как правило, отличившихся в ходе Корейской войны. Эти кадры искренне верили вождю и родине. На смену им пришло поколение конформистов, начавших делать карьеру уже в послевоенные времена, не прошедших военных испытаний, но более образованных и потому более склонных к двоемыслию.

Начало экономических проблем

С установлением дипломатических отношений между СССР и Республикой Кореей (РК) для КНДР закончился «режим наибольшего благоприятствования». Затем распался и восточный блок, на который в основном была ориентирована внешняя торговля КНДР.

В принципе, обе Кореи вынуждены были существовать за счет импорта, но если Юг обеспечивал себе ввоз необходимых товаров благодаря экспортно ориентированной модели экономики, то Север стремился обеспечить себе импорт за счет идеологических связей, в ущерб реальному экономическому сотрудничеству. Это дало о себе знать, когда идеология уступила место прагматизму.

По мнению американского историка Брюса Камингса, Северная Корея, как и РК, в значительной степени строила свою экономику за счет «плохих кредитов», только в данном случае речь идет о льготных условиях, на которых Северная Корея получала оборудование, и о периодическом списании ее долгов. Пока Москве был необходим форпост на Корейском полуострове, КНДР продавали нефть и другие стратегические товары по заниженным ценам и прощали выданные ранее кредиты.

Затем Советский Союз потребовал, чтобы Пхеньян расплачивался с ним не по льготным ценам, и импорт из СССР резко сократился (на 50-75 процентов), особенно — по энергоносителям. Очередной удар северокорейской экономике нанесло отсутствие свободно конвертируемой валюты: после распада СССР Россия предложила платить за энергоносители валютой и по принятым международным ценам. Уже в 1991-1992 годах экспорт нефти в КНДР упал до 30 процентов от предыдущего объема, что вызвало замораживание большей части строек в стране.

Положение усугубил приход к власти Бориса Ельцина, который в открытую заявлял сотрудникам российского МИД, что вообще не желает слышать о Ким Чен Ире. В июле 1992 года президент России посетил Сеул и наговорил там много неприятного о КНДР, объявив в том числе, что сотрудничество между странами иссякло.

Потеря СССР как ведущего торгового партнера лишила КНДР возможности справляться с ухудшающейся ситуацией. С начала 1990-х Северная Корея оказалась практически в полной международной изоляции — не только политической, но и экономической.

В сочетании с отсутствием в стране стратегического сырья (углеводородов) эта изоляция стала одной из причин масштабного кризиса. Острейшая нехватка нефтепродуктов, которые нельзя было больше закупать по льготным ценам, ударила не только по энергетике и транспорту, но и по химической промышленности, выпускающей удобрения, что через некоторое время начало сказываться на урожайности.

Кроме того, в середине 1990-х у Северной Кореи кончился запас валюты, за которую теперь она была вынуждена покупать продовольствие в России и Китае. Еще с 1992 года на Севере стали проявляться признаки продовольственного кризиса, например, в форме движения за двухразовое питание.

В декабре 1993 года на Пленуме ЦК ТПК (последнем, на котором присутствовал Ким Ир Сен) констатировалось, что задания третьей семилетки не выполнены. В новогодней речи Ким Ир Сен объявил 1994-1996 годы «периодом корректировки в области социалистического и экономического строительства». В течение этого трехлетнего периода переходной экономики предполагалось смягчить дисбаланс между отраслями промышленности, направив усилия на развитие сельского хозяйства, легкой промышленности и внешней торговли.

Что делалось для изменения ситуации? В начале 1990-х в стране появились крестьянские рынки, но цены на них были слишком высокими для общей массы населения, а торговать там рисом было запрещено. В декабре 1993-го были приняты законы об иностранных инвестициях, совместных предприятиях и свободных экономических зонах. В январе 1994 года власти пересмотрели «Закон о совместном предпринимательстве» так, чтобы он еще более благоприятствовал инвестициям иностранцев, и создали специальную экономическую зону в районе Раджин-Сонбон.

Впрочем, относительно сравнения КНДР и РК с точки зрения качества жизни следует помнить, что не все поддается прямому или количественному сравнению. Многое зависит от того, какие приоритеты выдвигает сравнивающий. К примеру, на Севере нет безработицы, но нет и свободы выбирать или менять работу; нет инфляции, но нет и свободного распределения продуктов; есть бесплатное образование, но оно не свободно от идеологических догм. По темпам урбанизации Северная Корея, где численность городского населения составляла 74 процента, не сильно отставала от Южной, где этот показатель был равен 78 процентам. А по темпам охвата детей прививками КНДР опережала даже США.

Кстати, характерной чертой режима того времени была либеральная валютная политика. Еще в конце 1980-х в стране появились магазины типа «Березка» («Наквон»), где можно было купить даже костюм от Gucci. А с середины 1990-х «империалистические деньги» заметно потеснили местную валюту в качестве платежного средства как при крупных сделках, так и в повседневном обращении. Иностранная валюта, особенно евро и юани, достаточно широко используется и ходит по рукам.

Ядерный виток

Помимо экономических проблем, последние годы правления Ким Ир Сена ознаменовались и внешнеполитическим обострением, связанным с тем, что на сцене впервые появилась ядерная карта.

В сентябре 1988 года — накануне Олимпийских игр в Сеуле — США распространили информацию о том, что, по данным космической разведки, в КНДР строится ядерный объект, предположительно предназначенный для переработки ядерного топлива и извлечения из него плутония. Специалисты МАГАТЭ подтвердили факт наличия таких мощностей и предложили открыть их для контроля. Пхеньян отказался, ситуация обострилась, и СССР, решив не рисковать, срочно отозвал всех своих специалистов, которые работали на строительстве АЭС.

В то же время никто не обращал внимания на северокорейский реактор собственной конструкции в Йонбёне. Это продолжалось до тех пор, пока первая война в Персидском заливе не наложила свой отпечаток на международный миропорядок, окончательно сформировав понятие «страны-изгоя», в списке которых оказалась и КНДР.

В начале 1990-х в США начались дискуссии о том, есть ли в Северной Корее ядерная программа, и если есть — насколько она успешна. Средства массовой информации поголовно приняли на веру то, что КНДР уже смогла создать ядерную бомбу, и стали призывать к необходимости превентивной атаки.

При этом журналисты постоянно писали об отказе Северной Кореи сотрудничать, хотя в течение мая 1992 — февраля 1993 годов Пхеньян разрешил шесть инспекций на объекте в Йонбёне по линии МАГАТЭ.

Для США и их союзников первый виток ядерного кризиса, продлившийся 18 месяцев, начался 12 марта 1993-го. Тогда Северная Корея заявила, что собирается выйти из Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), после чего была объявлена главнейшей угрозой американской безопасности.

Однако для КНДР кризис начался раньше: 26 января, когда новый президент США Билл Клинтон заявил, что США и Южная Корея (в нарушение межкорейской договоренности, достигнутой в 1991 году) будут продолжать военные маневры Team Spirit. Кроме того, в конце февраля того же года стало известно, что началась переориентация части стратегического ядерного оружия США с СССР на Северную Корею.

Напомним, что атомную бомбу Соединенные Штаты собирались применять против Северной Кореи еще во время Корейской войны 1950-1953 годов. Причем это были не теоретические разговоры, а отработка пробных вылетов экипажей бомбардировщиков, которые затем должны были нанести по территории КНДР несколько ядерных ударов. План был отменен во многом из-за противодействия союзников США, в первую очередь — Великобритании, а также из опасений, что применение ядерного оружия превратит Корейскую войну в третью мировую.

Непосредственно на территории Южной Кореи американцы начали размещать свое ядерное оружие с января 1958 года — в виде тактических ракет, снарядов и атомных мин, которые собирались использовать против танковых прорывов. А в 1980-е, согласно планам американского Генштаба, в случае войны ядерное оружие должно было пойти в ход через час после старта военных действий, как только северокорейская армия начнет пересекать демилитаризованную зону.

Американское ядерное оружие покинуло Корейский полуостров только в начале 1990-х, и связано это было не столько с процессом разрядки, который тогда уже закончился, сколько с изменением военной стратегии США. В это же время американские ракеты были выведены и из Европы.

В связи с этим стоит рассмотреть и юридическую сторону вопроса, имела ли КНДР право выйти из ДНЯО. Механизм выхода из него предусмотрен: статья Х, часть 1 позволяет покинуть договор в том случае, если дальнейшее пребывание в нем противоречит интересам национальной безопасности: «О таком выходе он (участник) уведомляет за три месяца всех участников договора и Совет Безопасности Организации Объединенных Наций. В таком уведомлении должно содержаться заявление об исключительных обстоятельствах, которые он рассматривает как поставившие под угрозу его высшие интересы».

В 1996 году Международный суд в Гааге признал применение или угрозу применения ядерного оружия «безусловным злом». Поэтому целый ряд ученых — как российских, так и зарубежных — полагает, что раз условия ДНЯО не исключали возможность разорвать его в случае ядерной угрозы суверенитету страны, КНДР имела право так поступить.

К новому витку активных действий Пхеньян подтолкнуло желание США провести еще одну серию инспекций в сочетании с активной демонстрацией неверия в его искренность. Американцы и их союзники заявляли, что проведенные в 1992-1993 годах инспекторами МАГАТЭ проверки северокорейских ядерных объектов выявили большие расхождения между данными властей и полученными результатами. Оказалось, что заявленный КНДР плутоний не соответствует отходам, которые были получены при его производстве. Кроме того, северные корейцы отказались показать международным инспекторам два сооружения, находившиеся недалеко от инспектировавшихся ядерных объектов.

На этом фоне обе стороны обменялись чрезвычайно резкими заявлениями. А в мае 1993 года КНДР испытала ракету «Нодон-1», и ощущения военных и госчиновников напоминали те, которые испытывали их старшие коллеги или они сами во время Карибского кризиса.

Когда Билл Клинтон уже был принципиально готов к военному конфликту, ему представили прогноз о предполагаемых потерях. По оценке, в течение первых трех месяцев войны убиты и ранены были бы 52 тысячи американских солдат, 490 тысяч южнокорейских плюс «громадное количество» населения КНДР — как военного, так и гражданского. Финансовые потери за этот же период были оценены более чем в 61 миллиард долларов, с крайне малой вероятностью того, что разрушенное будет восстановлено.

После этого «югославский сценарий» был пересмотрен, начались первые шаги к решению проблемы. Они привели к Женевским переговорам и подписанию 21 октября 1994 года Рамочного соглашения. Это очень важный документ для понимания дальнейшей ситуации.

Рамочное соглашение не является официальной формой дипломатического договора. Его было бы правильнее именовать договоренностью (о чем говорит и его английское название Framework): слово «соглашение» создает ложное впечатление того, что это был ратифицированный договор. Тем не менее подписание этого документа было очень важным этапом для межкорейского диалога и определенного потепления в регионе в целом.

Сама по себе идея Рамочного соглашения казалась наилучшим вариантом урегулирования ядерного кризиса: Северная Корея сохраняла право на мирную ядерную энергетику и получала столь нужные ей для интеграции в международное сообщество политические гарантии. Но дьявол прятался в деталях.

Во-первых, договоренность так и не была ратифицирована Сенатом США. Во-вторых, формулировки типа «примем все возможные меры к...», «будем двигаться к...», «обеспечим гарантии...» не содержали каких-либо конкретных обязательств. Так, строительством реакторов должны были заниматься не США, а созданный консорциум, за удачи или неудачи которого Вашингтон прямой ответственности не нес. При этом в тексте cоглашения не был прописан механизм разрешения споров на тот случай, если строить будут медленно или не будут вообще.

В-третьих, специально созданная международная Организация по развитию северокорейской энергетики (КЕДО) оказалась организована по принципу «у семи нянек дитя без глазу». Изначально основные ответственность и расходы должны были лечь на Южную Корею, а США и Япония с самого начала не собирались особенно вкладываться в это довольно дорогостоящее предприятие. Но финансовый кризис 1997 года существенно подкосил возможности участия Сеула, никак не компенсированные другими сторонами.

Смерть Ким Ир Сена

На фоне урегулирования ядерного кризиса активизировались и межкорейские контакты. Президент РК Ким Ён Сам очень хотел оседлать волну и провести саммит на северокорейской территории. Ким Ир Сен пошел навстречу этой инициативе, возможно, рассчитывая повторить опыт 1972 года и начать процесс «национальной консолидации». Увы, этого не произошло.

Ким Ир Сен умер вскоре после встречи с бывшим американским президентом Джимми Картером, во время инспекционной поездки в горный район. Он лично осматривал место предполагаемой встречи с Ким Ён Самом, подготовка к которой уже вошла в техническую фазу. После целого дня, проведенного в горах, лидеру КНДР стало плохо с сердцем, а специальная бригада врачей добраться до него не успела: дороги развезло, а сильный ливень не позволил воспользоваться вертолетом. Когда помощь наконец подоспела, было уже поздно.

Смерть Ким Ир Сена породила определенные слухи из-за цепочки совпадений, связанных с отсутствием врача. Настораживал и тот факт, что за безопасность вождя традиционно отвечал именно Ким Чен Ир, который в это время занимал отдельную позицию по поводу визита Ким Ён Сама. Если лидер КНДР считал, что договоренности, которые будут достигнуты в ходе встречи, важнее развевающихся в стране южнокорейских флагов, то его сын был против приема президента РК как равного его отцу и организации визита по всем правилам международной дипломатии.

После смерти Ким Ир Сена, находившегося у власти 49 лет, в стране началась массовая истерия. Автору нередко приходилось сталкиваться с комментариями, в которых сцены массового народного «горевания» в Северной Корее после смерти Великого Вождя объявлялись срежиссированными и политыми соусом рассказов о том, какие репрессии, скорее всего, ожидали тех, кто отказывался рвать на себе волосы. Конечно, европейцу сложно представить себе такую спонтанную реакцию масс на смерть государственного деятеля.

Россиянам проще: страна помнит смерть и похороны Иосифа Сталина и жуткую давку на них. Тогда даже государственная машина оказалась неспособна предусмотреть масштаб народного горя и желания лично попрощаться с вождем. Возможно, пять-десять лет спустя те же люди критиковали режим Сталина, но в 1953 году их порыв был абсолютно искренним, равно как и последовавшее разочарование.

В заключение стоит рассказать о том, что представлял собой Ким Ир Сен как человек. Он, как и южнокорейский диктатор Ли Сын Ман, очень долго жил вне Кореи. Его семья достаточно рано перебралась на северо-восток Китая, в Кандо, и даже свой «Союз свержения империализма» Ким основал из числа соучеников из китайской школы. Конечно, он знал корейский куда лучше, чем Ли Сын Ман, но при этом к моменту назначения на пост главы государства прекрасно говорил по-китайски и неплохо изъяснялся по-русски. Однако на международных переговорах глава государства предпочитал общаться через переводчика.

Ким Ир Сен плохо знал работы Карла Маркса, Владимира Ленина, Георга Гегеля, но помнил наизусть конфуцианские тексты и неплохо владел традиционным стихосложением. Так и не усвоив марксизм-ленинизм в полной мере, он ставил на первое место идею. Он был уверен: если массам дать правильную идею, они сделают что угодно, невзирая на любые объективные преграды.

Представляется, что людей Ким часто мерил по себе, так как был по-корейски упрям и не сворачивал с выбранного курса. Когда ему делали замечания, он внимательно их выслушивал, но делал по-своему. Во время ланча с иностранными журналистами в апреле 1994 года в ответ на вопрос, когда Северная Корея поведет свою экономику по китайскому пути, Ким Ир Сен разразился достаточно пространной речью:

По словам бывшего короля Камбоджи Нородома Сианука, Ким пользовался таким доверием народа, которому мог позавидовать руководитель любой страны. Даже британский историк Майкл Брин отмечает отсутствие слухов о коррумпированности вождя и то, что он пользовался общенародной любовью настолько, что многие родственники репрессированных винили в этом не его, а неких «исполнителей».

При этом, по свидетельствам многих людей, общавшихся с Кимом, он не был человеком косным и самовлюбленным. Он воспринимал свой культ скорее нейтрально, считая его своеобразной данью традиции, элементом статуса верховного правителя и необходимым дополнением к сану вождя.

Вадим Медведев, отвечавший за эскорт Ким Ир Сена во время его визита в Москву в 1986 году, вспоминал: он был удивлен, что Ким Ир Сен вел себя как человек, с которым можно было спокойно общаться на равных и разговаривать не только на политические темы. В его поведении совсем не ощущалось того, что в шоу-бизнесе зовется звездной болезнью, — он был прост и внимателен, общаясь с гостями дома. С другой стороны, его взаимодействие с руководителями партии и правительства КНДР трудно назвать общением: великий вождь давал инструкции, а подданные внимали ему с почтением.

В последние годы правления Ким Ир Сен относился к культу своей личности с определенным юмором и, в отличие от Ли Сын Мана, не страдал гипертрофированным эгоизмом или мессианскими комплексами. Бывший сотрудник ЦК КПСС Вадим Ткаченко рассказывал о забавном эпизоде на одном из официальных обедов с участием Кима. Стол был заказным, и когда подали первое блюдо, оказалось, что Ким Ир Сену единственному принесли борщ. Кто-то из советских чиновников спросил: «А почему Ким ест что-то другое?». «Ну я же вождь!» — рассмеялся Ким.