В июле 1944 года советские войска подошли к нацистскому концентрационному лагерю Майданек. Нацисты бежали, бросив постройки и попытавшись избавиться от свидетельств массовой бойни. Тем же летом советские солдаты заняли территории, где находились уже демонтированные Белжец, Собибор и Треблинка. Спустя полгода, 27 января 1945 года, были освобождены оставшиеся узники в самом крупном лагере смерти — Освенциме. Хотя на тот момент большинство заключенных оттуда маршем смерти отправили на запад, именно этот день спустя 61 год сделают Днем памяти жертв холокоста. «Лента.ру» публикует рассказы тех, кто дождался освобождения и нашел в себе силы жить дальше.
«Берген-Бельзен был последним и худшим из всех лагерей, в которых я был. Там стояла одна водокачка, но еды не было вообще. Я помню, мы копались вокруг нее в поисках каких-нибудь корней. Люди рядом со мной просто падали замертво от голода. Случаи каннибализма я видел постоянно, но сам бы я этого сделать не смог», — рассказывает австрийский еврей Фредди Кноллер.
Он попал в Освенцим в 22 года. Там узник провел больше года, после чего его отправили маршем смерти в Гливице. По мерзлой земле и снегу он прошел более 30 километров. После того как Кноллера освободили в 1945 году, он никому не говорил о том, что происходило за стенами лагерей. Даже после того, как у него появилась семья и дом, его продолжали мучить кошмары: «Я просыпался ночью в панике оттого, что мне казалось, что я вернулся обратно в Освенцим». Бывший узник старался не обращать внимания на кошмары до тех пор, пока одной ночью дочери не уговорили его поделиться пережитым.
То, с каким стоицизмом мужчина переносил мучившие его кошмары и как упорно отказывался даже в мыслях возвращаться в концлагерь, не единственный случай. Многие из выживших в холокосте десятилетиями хранили молчание. Некоторые не хотят говорить о случившемся до сих пор спустя более полувека.
«Нет, детям я об этом никогда не расскажу», — говорит 91-летний бывший узник Освенцима Альберто Исраэль. У него трое детей, все они знают о прошлом отца, но сам он им об этом никогда не рассказывал. «Это слишком ужасно, чтобы описывать», — говорит он. «Нас в Освенцим везли товарным составом, где возят скот обычно. Двери не открывали. Открывали, только чтобы дать воду и забрать трупы. Так вот, когда мы приехали, нас пинками и волоком вытаскивали оттуда с криками: "Давайте, свиньи еврейские!" — делится Исраэль. — Но когда мы прибыли в Освенцим, мы поняли, что кошмар только начался».
Больниц в Биркенау не было, слабых сразу убивали, а тех, кто мог работать, отправляли трудиться. «У молодых женщин забирали детей и отдавали бабушкам, потому что так у них было больше шансов выжить, если бабушек отправляли в газовые камеры, то детей они просто оставляли на земле, а матери должны были идти работать. С полуночи до шести утра проходили казни в газовых камерах, с шести до часу дня были работы, потом 10 минут перерыв и снова работа до 11 вечера, а затем до утра опять проходили казни. После газовых камер трупам выдирали зубы, состригали волосы и отправляли в крематорий.
«18 января [1945 года] всех заключенных Освенцима собрали, дали кусок хлеба, и пять километров мы шли маршем смерти при температуре минус 20 градусов. Потом нас поездом отправили в Маутхаузен. В открытом вагоне нельзя было сесть, иначе ты замерз бы насмерть. Все, что мы могли есть или пить, — это наша моча. Потом уже нас освободили американцы», — вспоминает Исраэль, которому на момент заключения было 17 лет. Тогда ему повезло, ведь, если бы ему было 15, его бы сразу отправили в газовую камеру, так как он не смог бы много работать.
Психологи говорят, что отказ говорить о произошедшем не помогает пережить и забыть ужасы случившегося. После окончания Второй мировой войны жертвам холокоста пришлось возвращаться к нормальной жизни, работе и созданию семей. Однако психотерапия тогда еще не была распространенной практикой, а потому лишь у немногих была возможность проработать травму.
«Постравматическое стрессовое расстройство вошло в лексикон медиков лишь в 1980-х годах. Тогда еще общество не было таким открытым, а психотерапия вообще не была распространена, — говорит психотерапевт Джейми Хакер Хьюджес. — Выживших мучили кошмары, но они не решались об этом говорить, что делало реабилитацию еще более сложным и долгим процессом».
По словам Хьюджеса, если некоторые, как Кноллер или Исраэль, отказываются говорить о своих воспоминаниях, то другие и вовсе ничего не помнят. Он объясняет это тем, что в моменты сильнейшего стресса или ужаса некоторым удается полностью абстрагироваться от происходящего. Они словно создают у себя в голове коробку, в которой прячутся от реальности. Все воспоминания затем «хранятся» в этой коробке, а так как события прошлых дней не проходили, через отделы мозга, отвечающие за долговременную память, жертвы просто не могут «вытащить» воспоминания из головы.
Ив Каглер родилась в Германии. В конце 1930-х родители отправили ее в приют во Франции, надеясь, что там дочери не будет грозить опасность. В 1941 году Ив на корабле отправили в США. Однако Каглер ничего не помнит ни о том, как солдаты СС вламывались к ней в дом, ни о том, как она прощалась с родными и как преодолела Атлантику. «Все, что я помню, — это как меня посадили на корабль и как я приехала в Америку», — рассказывает она. Несмотря на то что сознательно женщина ничего не помнит, ее тоже иногда мучают галлюцинации и кошмары.
Чудом родителям Каглер удалось выжить в холокосте и найти дочь. Когда ей было почти 50 лет, она попросила мать рассказать, что произошло с их семьей. «Я думала, что это какой-то обман, будто слушала историю чужой жизни», — говорит она.
По словам специалистов, те, кто держит пережитое в себе, страдает от событий 70-летней давности куда сильнее тех, кто находит силы поделиться увиденным.
Сьюзан Поллок 89 лет, она живет в Лондоне и уже несколько десятилетий посещает школы, где рассказывает ученикам о холокосте. «В мае 1944 года я, моя мама и брат попали в Освенцим. Маму сразу же отправили в газовую камеру. Недавно я узнала, что там был и мой отец. Тогда мы даже близко не понимали, что происходит. Мы жили в маленьком венгерском городе, и информация из внешнего мира до нас почти не доходила, — рассказывает она. — Власти нам сказали собираться, потому что нас "переселяют", я поэтому даже взяла с собой швейную машинку. Я взяла с собой [в концлагерь] швейную машинку!»
Освенцим Поллок помнит урывками: конкретных людей, моменты, запахи. «Мы пытались отвлечь себя воспоминаниями о доме. Собирались и спрашивали друг у друга: "Что будешь есть на завтрак?" Я говорила, например, яичницу и хлеб с маслом», — говорит выжившая.
Марш смерти в Берген-Бельзен Сьюзан Поллок тоже помнит расплывчато: «Я уже такая слабая была тогда. Я помню, как выползала из барака, потому что ходить уже не могла, но лежать там среди трупов было просто невыносимо. Я тогда натолкнулась на свою бывшую соседку». Зато день освобождения она помнит намного лучше. «Британцы были спасением, для меня они были настоящими героями. Меня отправили в больницу, но я даже с кровати встать не могла, а всю еду, которую мне приносили, я прятала — боялась, что они вернутся и отберут», — говорит она.
После освобождения Поллок отправилась в Швецию, а спустя какое-то время она вышла замуж за другого выжившего в холокосте. «После того как я потеряла 50 родственников, для меня было очень важно создать свою маленькую семью, — делится она. — Мы поженились, когда мне было 18, и я очень хотела детей. Но мы с мужем всегда были очень осторожны, чтобы не рассказать им слишком многого и не травмировать их».
«То, что произошло, — всегда остается со мной, — рассказывает Сьюзан Поллок. — Мы же были людьми, и они тоже были людьми. Почему же они нас за людей не считали? Я нашла в себе силы сдерживать все эти чувства внутри, но избавиться от них я не могу. Я научилась с этим жить. До сих пор, когда даю волю эмоциям, я плачу без остановки. Даже спустя столько лет».
«Лента.ру» благодарит Европейский еврейский конгресс и его главу Вячеслава Моше Кантора за помощь в сборе информации для материала.