Суд вынес приговор по громкому делу Василия Трофимова — сотрудника колонии №7 управления ФСИН по Омской области. По данным следствия, Трофимов организовал группу осужденных, многие из них занимались единоборствами. Эти «активисты» издевались над осужденными-новичками и унижали их, чтобы сломить волю и отбить всякое желание защищать свои права. Трофимов лично присутствовал на экзекуциях и поощрял своих бойцов: за это суд отправил его в колонию на два года. Корреспондент «Ленты.ру» выяснил подробности громкого дела, расследуя которое следствие столкнулось с беспрецедентным сопротивлением омских тюремщиков.
В основу этого уголовного дела легла видеозапись, сделанная неустановленным лицом, скорее всего — из числа осужденных. Камера, судя по всему, была спрятана в одежду — либо замаскирована под пуговицу, либо вмонтирована в часы. Сам оператор в кадр так ни разу и не попал. Таймер на записи показывает далекое будущее — 5 августа 2132 года.
22 марта 2017 года в Генеральную прокуратуру обратилась жена одного из осужденных, отбывавших наказание в Омске в колонии строгого режима в Доковом проезде. Она принесла видео и рассказала, что ее муж был жестоко избит и сейчас находится в больнице. А запись ей передал какой-то мужчина — с просьбой от супруга написать жалобу в Генпрокуратуру, поскольку в Омске никто никаких мер не принимает.
На кадрах видно, как короткостриженные люди в черных робах обыскивают других короткостриженных людей. Первые заставляют вторых раздеваться догола, обнаженными танцевать друг с другом, представляться женскими именами, нецензурно себя называть... Несколько раз в кадр попадает мужчина в полевой форме сотрудника внутренней службы. Он играет в основном пассивную роль — просто соглашается с предложениями «Пора потанцевать?» или «Теперь следующего?»
Лишь однажды объектив фиксирует, как человек в форме подходит к голому мужчине, сидящему на полу в позе зайчика (на корточках, руки над головой, ладони подняты вверх, словно длинные уши), приказывает ему встать, после чего начинает наступать на ногу, требуя беспрекословного подчинения. Самые яркие кадры происходящего невозможно продемонстрировать в СМИ из-за юридических и этических ограничений.
Для посвященных загадок в этом видео почти не было: ясно, что в каком-то из учреждений ФСИН принимают очередной этап. Причем делают это люди из так называемого актива — группы заключенных, сотрудничающих с администрацией и имеющих за это определенные поблажки. Раньше таких людей объединяли «секции дисциплины и правопорядка», но в 2013 году они были ликвидированы как антиконституционные.
Но оставалось непонятным, в какой именно колонии проводилась съемка. Так как женщина указала на Омскую область, то материал отправили в региональную прокуратуру. А в июле 2017 года он попал в областное следственное управление Следственного комитета России (СКР) и затем — в следственный отдел по Советскому административному округу города Омска, именно на его территории и находится колония.
Здесь стоит сделать небольшое уточнение: по данным «Ленты.ру», запись женщине передали в марте 2016 года, и она сразу же обратилась в прокуратуру — но почти год ей под разными предлогами отказывали. В первую очередь потому, что съемку называли незаконной. Только ее настойчивость вынудила федеральных правоохранителей в марте 2017 года отправить материалы в Омск. Но руководство колонии странным образом узнало о видео уже после первого заявления. Увы, но поговорить с женщиной нашему корреспонденту так и не удалось — на телефонные звонки она не отвечает, а в квартире никого застать не удалось.
Единственной реальной отправной точкой для следствия была сама запись. Но о ней ничего не было известно: ни место, где она производилась, ни день, ни месяц, ни год. Даже лица тех, кто попал в кадр, не были никому известны. Ниточка была только одна: опознать того самого офицера ФСИН, который попал в кадр. Однако на запрос в управление ФСИН по Омской области был получен официальный ответ: ни интерьеры, ни лица людей, изображенных на записи, опознать не представилось возможным.
Формально эта бумага давала следователю право отправить дело оперативникам, поручив установить лица, — тем самым фактически его похоронив. Видимо, именно на это и надеялись во ФСИН.
— Но к тому моменту мы с коллегами уже несколько раз просмотрели запись и сумели разобрать на ней фамилии девяти осужденных, ставших жертвами издевательств, — вспоминает майор юстиции Илья Лесовский, следователь-криминалист следственного отдела СКР по Советскому округу Омска. — Оперативным путем установили: все они прибыли в исправительную колонию №7 (ИК-7), причем одним этапом, 10 декабря 2015 года. Собственно, то, что мы, посторонние люди, за короткое время выяснили то, что не смогли выяснить в управлении ФСИН, и стало первым сигналом: будет противодействие. Серьезное противодействие.
Вообще, информация о том, что в ИК-7 есть нарушения, новостью для следователей не стала: не раз им приходилось проводить проверки по заявлениям об унижениях и пытках, которые с попустительства администрации творил актив. Интересная деталь: практически все заявления приходили в Омск из других регионов, от лиц, которые были переведены в другие места лишения свободы либо освободились. Но, так как дело проходило в режимном учреждении, то, естественно, все свидетели были заключенными.
Все они говорили следователю одно и то же: ничего подобного не было, все спокойно, все хорошо, наши права не нарушаются — я, во всяком случае, ничего подобного не видел. А сотрудники ИК-7 — «ангелы», которые с нами разговаривают вежливо и строго в соответствии с требованиями Уголовно-исполнительного кодекса. Да, кстати, и актива никакого в колонии нет — он же запрещен. Ну а так как свидетели не подтверждали фактов нарушения конституционных прав, уголовных дел не было. Хотя число жалоб к июлю 2017 года возросло настолько, что стало, мягко говоря, тревожно...
— Пока мы ждали ответа на запрос из ФСИН, я сумел найти осужденного, освободившегося из ИК-7, и вместе с ним посмотреть эту запись, — говорит следователь Лесовский. — Поэтому уже знал: съемка проводилась именно в этой колонии на третьем этаже штаба жилой зоны в помещении 12-го так называемого адаптационного отряда. К тому же осужденный безоговорочно опознал сотрудника УФСИН, который был виден на кадрах: инспектора отдела безопасности Василия Владимировича Трофимова. Среди коллег и части заключенных он был известен как Лыжник — так как много лет занимался этим видом спорта и даже до поступления на работу во ФСИН был членом областной сборной. На тот момент он продолжал часто выступать за команды ведомства.
Поэтому, несмотря на отрицательный ответ из омского областного управления ФСИН, было принято решение возбудить уголовное дело. Но дальше произошло ожидаемое: все до одного осужденные, отбывавшие наказание в колонии, заявили, что никаких противоправных действий в отношении них не было. И на записи они никого и ничего не узнают. Тогда следователи отправились в колонию с обыском: надо было своими глазами посмотреть на интерьеры того самого третьего этажа штаба, где располагался 12-й адаптационный отряд.
Они убедились лично: интерьер помещений, зафиксированных на видео, кардинально отличается от того, что есть в ИК-7. На съемке полы в черно-белую клетку, а в колонии — гладкий линолеум. На записи по периметру этажа установлена решетка от пола до потолка — а в колонии такой решетки нет. На видео видна дверь в каптерку — а в колонии даже нет такого помещения. На видео потолок подвесной, а в колонии — крашеный. На видео видны водопроводные трубы — а в колонии этих труб нет. Практически ничего общего.
— Вот видите, мы же вам говорили!.. — заявили следователю в колонии. — Эта запись сделана не у нас. Ничего похожего!
Но кое-что все же дало следователям повод усомниться в показаниях тюремщиков. В колонии повсюду были следы недавнего ремонта, и даже еще пахло краской. Но самое главное: автор той самой видеозаписи в какой-то момент спустился с третьего этажа на первый, в помещение карантина, и прошел по нему с работающей камерой. И если новые интерьеры 12-го отряда были совсем иными, то первый этаж ничем не отличался от того, что следователи увидели на записи. А это уже было фактом: экспертиза показала, что запись сделана одним кадром (то есть камера ни на секунду не выключалась), и признаков монтажа на представленном видео нет.
— Параллельно мы начали вывозить осужденных из колонии в следственный изолятор, — говорит майор юстиции Лесовский. — И вот там, вдалеке от администрации, стали получать результаты: вслух нам продолжали говорить, что ничего противоправного не происходит, а вот шепотом, на ушко, а то и записками, начали сообщать, что начальник колонии каждый день проводит среди осужденных разъяснительную работу, суть которой: следователи живут снаружи, а вы — внутри. Смотрите, каждое слово может реально аукнуться.
В этих условиях следователю удалось найти трех свидетелей: двух действующих сотрудников ИК-7, у которых внезапно проснулась совесть, и одного бывшего заключенного, прошедшего через тот самый этап 10 декабря 2015 года. Все трое дали одинаковые показания: видео полностью и весьма правдиво запечатлело порядки, которые существуют в колонии. Все трое опознали актив — которого, по словам администрации, в ИК-7 не было, и все трое однозначно и безоговорочно опознали Трофимова. Но его самого следствие пока решило не трогать.
Во время обыска в колонии были изъяты финансовые документы — из них однозначно следовало, что ремонт в здании проводился в 2011 году, и с тех пор интерьеры не менялись. К делу приобщили даже поэтажные планы эвакуации в случае пожара — они отражали ту картину, которая была зафиксирована во время обыска, и отличалась от видео. Руководство колонии, видимо, решило, что эти доказательства необходимы для прекращения уголовного дела с формулировкой «за отсутствием события преступления». И жестоко просчиталось.
— В строительно-архитектурном управлении города мы изъяли черновые планы БТИ — их в свое время готовили специально для ремонтно-строительных организаций. И на них с точностью до миллиметра были зафиксированы и те самые решетки, которые есть на записи и которых не оказалось во время обыска, и уничтоженные коммуникации, и заделанные проемы, — говорит следователь-криминалист Лесовский. — То есть следствие уже располагало неоспоримым доказательством проведенного в помещении ремонта. Причем незаконного ремонта: ведь колония — казенное учреждение, и на каждый гвоздь, забитый в стену, должны быть приказ, согласование и акт. А их не оказалось.
Параллельно в деле появились и другие материалы. Так, на запросы о составе дежурной смены, принимавшей этап, начальник колонии дал три разных письменных ответа. В самом первом сообщалось, что дежурным был старший лейтенант Трофимов. Во втором — что Трофимов 10 декабря работал до 16:00, а потом убыл на тренировку. А в третьем — что Трофимова в тот день вообще в колонии не было... В итоге материалы уголовного дела показали: каждое слово, произнесенное или написанное администрацией колонии, опровергаются собранными доказательствами. Или, проще говоря, сотрудники ИК-7 откровенно врут следователю во время допросов. И заставляют врать осужденных.
Вся ситуация вокруг ИК-7 возникла из-за грубейшего нарушения уголовно-исполнительного законодательства России — ведь любые действия и осужденного, и сотрудников колонии строго регламентированы.
Формально порядок такой: сразу после прибытия в колонию для отбытия наказания заключенные (это, как правило, полтора-два десятка человек, которых доставляют одним автомобилем) должны пройти процедуру опознания — их лица сверяют с фотографиями в личном деле, уточняют фамилии, имена, отчества, статьи, по которым они осуждены, и сроки наказания. Затем проводится личный обыск и досмотр вещей (ищут запрещенные предметы), медицинский осмотр (в первую очередь ищут телесные повреждения), санитарная обработка (баня и стрижка). Затем заключенные получают одежду и маркируют ее — подписывают каждый предмет. Если этап поступает после 22:00, то все эти действия проводят максимально быстро, откладывая все что можно на утро.
Принимать этап могут только сотрудники колонии, причем — под видеозапись. После этого каждый осужденный попадает в карантин, где проводит 14 дней. За это время с ним проводят беседы, разъясняют правила и предупреждают об ответственности. Но на практике в ИК-7 все происходит абсолютно по-другому.
Из материалов судебного следствия, реконструкция процедуры поступления заключенных в ФКУ «ИК-7 УФСИН России по Омской области»:
ИК-7 является исправительным учреждением строгого режима, для отбытия наказания в нее направляются лица, неоднократно совершавшие тяжкие и особо тяжкие преступления. Для исключения возможных случаев массового неповиновения, бунтов с осужденными с первой минуты проводится жесткая профилактическая работа, суть которой — сломить и унизить поступившего для отбытия наказаний.
Эта задача реализовывалась в нарушение существующих законов, с существенным ущемлением конституционных прав граждан. Для работы с вновь прибывшими был специально создан 12-й, так называемый адаптационный отряд. Место его дислокации было определено на третьем этаже трехэтажного корпуса штаба жилой зоны.
Задачей отряда фактически были физическое и моральное унижение человека, подавление его воли, сбор компрометирующих материалов всеми доступными способами. Для выполнения этой задачи сотрудниками колонии привлекались лица, активно сотрудничавшие с администрацией — так называемый актив. Все его действия контролировались одним сотрудником колонии, как правило, — дежурным инспектором отдела безопасности. Медработники и оперативники привлекались редко.
При поступлении информации о прибытии очередного этапа дежурный инспектор уведомлял об этом шесть-семь человек из числа актива — физически крепких или владеющих приемами единоборств. Их выводили в помещение адаптационного отряда, где они ожидали вновь прибывших.
По прибытии этапа всех новичков, минуя санпропускник и баню, сразу поднимали в помещение 12-го отряда, не обращая внимание на время суток. Их с личными вещами выстраивали вдоль стены, после чего принуждали раздеться догола, высаживали на колени головой к стенке в позе «зайчика». Затем осужденных по очереди выводили в изолированные помещения и начинали проведение обыска и досмотра, причем в грубой форме: вещи вываливали на пол, по ним ходили, их мяли, могли разрезать якобы в поисках спрятанных запрещенных предметов. Все эти действия осуществлялись заключенными из числа актива. Практиковался отбор понравившихся вещей, обязательно отбиралась вся пища, которая потом съедалась активом. Осужденных заставляли писать заявления о вступлении в секцию дисциплины и порядка, которая в настоящее время уже упразднена, или в актив отряда.
В это время тех, кто оставался в коридоре — ожидающих и уже освободившихся — заставляли попарно танцевать голыми, приседать со свернутыми матрасами на плечах, лежать на полу, обниматься, перемещаться по коридору, прыгая «зайчиком». Каждый из прибывших обязан был в присутствии свидетелей назвать себя нецензурным словом и женским именем. Все действия сопровождались применением физической силы.
В адаптационном отряде вновь прибывшие проводили около суток, и только после этого их переводили в карантин. При этом даты в документах умышленно изменялись для придания видимости законных действий с первой секунды поступления в ИК-7. Лица, несломленные в течение карантина, могли вновь перемещаться в адаптационный отряд, где все эти действия многократно повторялись. В помещениях же карантина физическая сила, как правило, не применялась.
Окна в помещениях адаптационного отряда перед прибытием этапа завешивались одеялами, а в самом помещении включалось только аварийное освещение. Это делалось для того, чтобы снаружи нельзя было рассмотреть происходящее внутри и для затруднения проведения съемки, в том числе — негласной, со стороны контролирующих органов.
При всех этих действиях обязательно находился сотрудник отдела безопасности, который должен был следить, чтобы во время «мероприятий» осужденные из актива не переусердствовали.
Изложенный порядок противоречит действующему законодательству и содержит признаки состава преступления, предусмотренного частью 1 статьи 286 УК РФ («Превышение должностных полномочий»). Так как актив все действия выполнял только по команде сотрудника колонии и в повседневной жизни был полностью зависим от его воли, в действиях заключенных из числа актива состава преступления не усматривается, они подлежат дисциплинарной ответственности.
Только после того, как все доказательства по делу были собраны, следователь Лесовский вызвал Трофимова на допрос: до этого сам факт того, что офицера опознали, не афишировался. На допросе было предъявлено обвинение в превышении должностных полномочий. Своей вины Трофимов не признал. Но в тот момент он еще не знал, какими доказательствами располагает следствие. Не знал об этом и начальник колонии полковник Михайлищев — он был убежден, что ему опять все сойдет с рук.
Теперь собранные доказательства стали известны руководству колонии. Но ключевые свидетели были зашифрованы под псевдонимами и повлиять на них сотрудники ФСИН не смогли — они просто не знали, на кого влиять. Тем более для них стало полной неожиданностью, что показания дали два действующих сотрудника ИК-7.
— Адвокат обвиняемого сразу же потребовал, чтобы процесс был закрытым, мотивируя это тем, что свидетели — осужденные, и они могут использовать суд для провокаций, — вспоминает следователь-криминалист Илья Лесовский. — Защита пыталась доказать, что все собранные доказательства — результат подтасовок и оговора, но показания свидетелей, специалистов и экспертов эти доводы опровергли. А допрос засекреченных свидетелей проводился в таких условиях, чтобы их невозможно было рассекретить.
Один из свидетелей, бывший заключенный ИК-7, показания давал по видеосвязи, при этом лицо его было скрыто маской, а голос изменяла специально разработанная программа. Причем связь устанавливалась таким образом, чтобы никак нельзя было проследить, в каком городе он находится.
— Двое других свидетелей находились в здании суда, но в специальной комнате, куда никто, кроме судьи, не мог войти, — объясняет следователь-криминалист Илья Лесовский. — Судья допрашивала свидетеля, возвращалась в зал заседаний, оглашала его показания, записывала вопросы обвинения и защиты, вновь шла в тайную комнату, задавала вопросы, записывала ответы, возвращалась и оглашала их. И так — много раз подряд. А самих свидетелей я лично вынужден был привозить в суд и увозить из него, используя все доступные средства маскировки. Только в этих условиях нам удалось максимально снизить давление на суд. Несмотря на то, что шел он в закрытом режиме.
К началу суда из 22 прибывших этапом заключенных в колонии продолжали находиться 17 человек. Все они дали одинаковые показания: нас не били, нарушений закона не было. Но суд критически отнесся к их словам: все они запечатлены на той самой записи. Такие же показания давали и сотрудники колонии, в том числе — полковник Михайлищев. Причем сотрудники колонии и под присягой утверждали: никакого ремонта в здании не было с 2012 года.
Они лжесвидетельствовали, решил суд.
Старший лейтенант Трофимов признан виновным и приговорен к двум годам лишения свободы. Под стражу его взяли в зале суда. Специального звания он лишен не был — понятно, что он просто следовал порядку, установленному много лет назад. В адрес ФСИН направлено частное определение, которое требует полностью исключить факты нарушения прав осужденных.
Начальник колонии полковник Михайлищев в приговоре упоминается только как свидетель. Как и другие руководители колонии и областного УФСИН. Но вопросы к ним остались.
Процесс показал: руководство омской ИК-7 не может гарантировать порядка законными методами — и поэтому использует для давления на осужденных актив, реализуя тем самым древний лозунг «разделяй и властвуй». Но такое часто встречается и в других местах. И пока по сути своей является дисциплинарным проступком.
Но для того, чтобы остаться при должностях и работе, руководство колонии совершило действия, которые содержат признаки уголовных преступлений. Фальсифицировались процессуальные документы, по указанию руководства и с его ведома в здании был проведен незаконный ремонт с перепланировкой, причем так и неизвестно, кто его финансировал. В колонии регулярно проводились специальные совещания, в ходе которых сотрудникам колонии давали указания, что можно говорить следователю и на суде, а что нельзя. С ведома руководства сотрудники ИК-7 принудили заключенных лжесвидетельствовать.
Все это отражено в материалах следствия и суда. Иначе говоря, офицеры омского управления ФСИН организованно и с заранее обдуманными намерениями, с распределением ролей и функций, то есть организованной группой, осуществили комплекс мероприятий по противодействию правосудию. Сложно предположить, что все это было возможно без ведома начальника ИК-7 полковника Михаила Михайлищева.
И в материалах уголовного дела, и в приговоре слово «пытки» не встречается ни разу. Хотя в заявлениях осужденных и в их письмах на волю из ИК-7, как и из других колоний (не только в Омской области), оно упоминается постоянно. Как еще расценить прыжки «зайчиком», приседания с матрасами на руках в ночное время, причем полностью обнаженными, как расценить понуждение голых мужчин танцевать парами и называть себя женскими именами и матерными словами?
Раньше руководство ФСИН могло говорить — «это не доказано». Сейчас оно может говорить «приговор обжалуется, в законную силу не вступил». Но и мы, и они понимают — такое есть.
Видео в ИК-7 было сделано задолго до громких событий в ИК-1 Ярославской области с пытками осужденного Макарова, хотя столь широкого резонанса и не вызвало. Но сейчас официальным лицам все труднее говорить «никто осужденных не пытает». Тем более, что на прошлой неделе сама ФСИН направила в СКР 42 записи с видеорегистраторов сотрудников, на которых зафиксированы противоправные действия.
Вот только интересно — а сколько они НЕ направили?
А еще очень любопытно — откуда все-таки взял деньги на ремонт (читай — фальсификацию вещественных доказательств) начальник ИК-7, полковник внутренней службы Михаил Михайлищев?
P.S. Этот материал — официальное обращение в Генеральную прокуратуру России с просьбой провести комплексную проверку управления ФСИН по Омской области и ФКУ «ИК-7», в ходе которой дать оценку финансово-хозяйственной деятельности исполнителей наказаний и их противодействия правосудию. А также по другим возможным нарушениям закона, установленным в ходе судебного следствия.