Ему 19, ей — ближе к 50. Они вместе играют в теннис. Спортивное партнерство перерастает в роман. Роман — в семью. Он вынужден повзрослеть раньше своих ровесников. Она — оставить мужа и оказаться в неловкой ситуации перед взрослыми дочерьми. Впервые на русском выходит «Одна история» — новейший (опубликован в Британии в феврале 2018 года) роман прославленного Джулиана Барнса, лауреата Букеровской премии, командора Французского ордена искусств и литературы, одного из самых ярких прозаиков современной Британии. Книга появится в апреле. С разрешения издательства «Иностранка» «Лента.ру» публикует фрагмент текста.
Наверное, вы предвосхищаете события, но я вас не виню. Услышав историю нового знакомства, мы привычно помещаем ее в готовую рубрику. Со стороны виднее, где общее место, где банальность, тогда как сами участники событий видят лишь то, что глубоко лично и могло произойти только с ними. Мы говорим: до чего же предсказуемо; они говорят: как неожиданно! В ту пору, да и много лет спустя при мысли о нас двоих меня вечно преследовала нехватка слов — во всяком случае, уместных — для описания наших отношений. Кстати, это, видимо, распространенная иллюзия: влюбленным свойственно считать, будто их история не укладывается ни в какие рамки и рубрики.
Моя мама, естественно, не страдала от нехватки слов.
Как уже было сказано, я подвез миссис Маклауд до дома — и ничего не произошло. Такое повторилось еще раз, потом еще. Впрочем, «ничего» можно понимать по-разному. Не было ни прикосновений, ни поцелуев, ни признаний, не говоря уже об интригах и планах. Однако уже тогда, судя по одним лишь нашим позам, еще до того, как миссис Маклауд со смехом бросила мне пару фраз, прежде чем уйти по дорожке к дому, между нами зрел сговор. Заметьте: не сговор о каких-либо действиях. А просто сговор, в силу которого и она, и я в большей степени становились самими собой.
Будь у нас на уме интрига или план, мы бы держались иначе. По всей вероятности, назначали бы тайные встречи, шифровали свои намерения. Но мы были сама невинность, а потому меня поразило, когда мать, нарушив невыносимую скуку домашнего ужина, вдруг спросила:
— Мы теперь подрабатываем частным извозом?
Ответом ей был мой недоуменный взгляд. Мать вечно прижимала меня к стенке. Отец по характеру был мягче и не судил слишком строго. Всегда надеялся, что проблемы рассосутся сами собой, не будил лиха, пока оно тихо, и не гнал волну; мать же, напротив, смотрела правде в глаза и не заметала мусор под ковер. Именно таким набором затертых клише я и характеризовал скрипучую телегу родительского брака в свои бескомпромиссные девятнадцать лет. Впрочем, коль скоро берешься судить, надо признаться, что «скрипучая телега» — тоже затертое клише. Но в студенческие годы я ничего такого не признавал, а потому испепелил мать молчаливой враждебностью.
— Миссис Маклауд того и гляди растолстеет, если ты не оставишь ей возможности ходить пешком, — желчно гнула свое моя мать.
— Она постоянно играет в теннис. — Я изобразил небрежность.
— Миссис Маклауд, — продолжала мама. — Как ее по имени?
— Понятия не имею, — солгал я.
— Ты знаком с Маклаудами, Энди?
— В гольф-клуб ходит некий Маклауд, — сказал отец. — Коротышка, толстяк. По мячу бьет с ненавистью.
— Не пригласить ли нам их на бокал хереса?
От такой перспективы я содрогнулся, но папа ответил:
— Да как-то повода не предвидится.
— Ладно, там видно будет. — Но мать не собиралась отступаться. — Мне казалось, у нее велосипед есть.
— Сколько ты всего о ней вдруг знаешь-то! — фыркнул я.
— Ты как со мной разговариваешь, Пол? — Мать залилась краской.
— Оставь парня в покое, Бетс, — беззлобно сказал отец.
— Это не я должна оставить его в покое.
— Мамочка, можно, пожалуйста, выйти из-за стола? — заскулил я тоном восьмилетнего мальца.
Если со мной тут обращались как с ребенком, то...
— А может, и стоит позвать их на бокал хереса.
Я не понял: то ли отец вообще ничего не соображает, то ли причудливо иронизирует.
— И ты придержи язык! — взвилась мать. — Он не от меня нахватался дерзостей.
Назавтра я опять пошел в теннисный клуб и через день тоже. Без всякого настроения играя микст с двумя Каролинами и одним Хьюго, на корте позади нас я заметил Сьюзен. Пока она была у меня за спиной, все шло обычным порядком. Но когда мы поменялись сторонами и я сквозь пару соперников увидел, как она раскачивается с пятки на носок, готовясь к приему подачи, счет нашей партии тут же перестал меня интересовать.
Потом я предложил ее подвезти.
— Только если ты на машине.
Я промямлил нечто маловразумительное.
— Чтоский, мистер Кейси?
Стоим лицом друг к другу. Мне не по себе — и одновременно легко. На ней все то же теннисное платье, и меня гложет вопрос: эти зеленые пуговки действительно расстегиваются или нашиты для красоты? Такие женщины мне прежде не встречались. Наши лица — на одном уровне: носы, губы, уши. Она явно думает о том же.
— На каблуках я бы возвышалась над сеткой, — говорит она. — А так мы на равных: глаза в глаза.
Не могу взять в толк: это с ее стороны уверенность или нервозность, обычная ли это манера или адресованная мне одному. Судя по разговору — флиртует, но тогда я этого не ощущал.
Складной верх своего «моррис-майнора» я опустил. Если, черт побери, я занимаюсь частным извозом, пусть Деревня, будь она трижды проклята, полюбуется на пассажиров. Точнее, на пассажирку.
— Да, кстати, — начинаю я, сбрасывая скорость и переключаясь на вторую передачу. — Мои родители, кажется, хотят пригласить вас с мужем на бокал хереса.
— Силы небесные! — Она зажимает рот ладонью. — Мистера Слоновьи Брюки я никуда с собой не беру.
— Почему вы его так называете?
— Да как-то само собой вышло. Развешивала его одежду, и в глаза бросились эти серые шерстяные брюки, причем несколько пар, широченные, я подняла перед собой одну пару и подумала, что в таких штанах он может изображать на маскараде заднюю часть слона.
— Он бьет по мячу с ненавистью, как говорит мой отец.
— Да, пожалуй. Что еще говорят?
— Мама говорит, что вы располнеете, если я постоянно буду вас подвозить.
Ответа нет. Я торможу возле ее дома и смотрю вдаль. Она сидит с озабоченным, если не мрачным видом.
— Порой я забываю о других. Об их существовании. То есть о посторонних. Прости, Кейси, быть может, мне следовало... ну, не то чтобы... господи...
— Ерунда, — твердо заявляю я. — Вы же сами сказали, что у молодого человека вроде меня должна быть хоть какая-то репутация. Похоже, сейчас у меня репутация таксиста. На лето ее хватит.
Она все еще подавлена. Через некоторое время тихо произносит:
— Прошу, Кейси, не ставь на мне крест.
Да с какой стати, если я по уши втюрился?
Вообще говоря, какие слова можно подобрать в наше время для описания отношений между девятнадцатилетним юнцом, еще даже не вполне зрелым мужчиной, и сорокавосьмилетней женщиной? В таблоидах мелькают штампы типа «любительница свежатинки» и «карманный мальчик». Но в ту пору этих выражений еще не было, хотя почва для них готовилась заблаговременно. Можно вспомнить и французские романы, в которых немолодые женщины обучают юношей — о-ля-ля! — «искусству любви». Однако ничего французского в наших отношениях, да и в нас самих не наблюдалось. Взращенные Англией, мы использовали только эти морализаторские именования: блудница, распутница. Но в Сьюзен не было ровным счетом ничего от блудницы, а впервые в жизни услышав слово «распутница», она подумала, что это искаженное «распутица».
Сегодня мы свободно обсуждаем коммерческий секс, рекреационный секс. В прежние времена рекреационного секса не было. То есть, может, и был, только назывался по-другому. В то время, в том месте была любовь, был секс, а порой встречалось их сочетание, иногда неуклюжее, иногда гладкое, у кого-то удачное, у кого-то наоборот.
Вот мой разговор с родителями (читай: с матерью), типично английский разговор, в котором абзацы враждебности ужимаются до пары фраз.
— Но мне девятнадцать лет.
— Вот именно — всего девятнадцать.
Каждый из нас оказался у другого вторым: по сути, мы хранили квазицеломудрие. Я прошел инициацию — обычную смесь уговоров, тревог, суеты и оплошностей — с университетской подружкой в конце первого курса; Сьюзен, которая четверть века была замужем и родила двоих детей, не намного опередила меня в этом плане. Оглядываясь назад, можно сказать, что, будь у нас больше опыта, все могло бы сложиться иначе. Но кто из влюбленных станет оглядываться назад? И вообще, что я подразумевал: «больше опыта в сексе» или «больше опыта в любви»?
Впрочем, не буду опережать события.
В тот первый день, когда я в белоснежной форме вышел на корт с ракеткой «Данлоп максплай», в тесном помещении клуба устроили чаепитие. Как я понял, «костюмчики» все еще оценивали меня с точки зрения приемлемости. Проверяли, с учетом всех деталей, на степень принадлежности к среднему классу. Кто-то прошелся насчет длины моих волос, прихваченных головной повязкой. И почти сразу вслед за этим мне задали вопрос о политике.
— К сожалению, политика меня даже отдаленно не интересует, — ответил я.
— Значит, ты из консерваторов, — заключил один из членов правления, и мы все посмеялись.
Пересказываю этот разговор Сьюзен: она кивает и говорит:
— Я голосую за лейбористов, но помалкиваю. Вернее, помалкивала до этой минуты. Что вы скажете на сей счет, пернатый мой дружок?
Отвечаю, что меня это никак не касается.
Перевод Елены Петровой