Первые дни Берлинского фестиваля пока не радуют прорывным кино в основном конкурсе — что компенсируется представительной внеконкурсной программой. Так, в Берлине прошли европейские премьеры сиквела культового «На игле» и пока лучшего американского фильма года «Золотые выходы», а также мировая — фильма об Олеге Сенцове.
«Посмотри, какая яркая жизнь без наркотиков», — гласила одна легендарная социальная реклама. «Т2: Трейнспоттинг», сиквел одного из главных фильмов 1990-х «На игле», начинается с нарезки, более-менее иллюстрирующей этот призыв. Красочные, цветастые виды Амстердама, пара фирменных голов сборной Голландии по футболу, пышущие жизнью обыватели, качающие тела в фитнес-клубе. Именно среди последних обнаруживается Марк Рентон (Юэн Макгрегор), 20 лет назад счастливо удравший от триады своих порочных привычек (героин, кореша, Эдинбург), а теперь наматывающий километры на беговой дорожке голландского спортзала. Надо ли говорить, что ему здесь не совсем место, а те призраки прошлого, от которых он бежал, вообще-то, определяют все его существо? Вот и режиссер Дэнни Бойл вместо лишних слов сбросит Рентона с тренажера (сердечный приступ), чтобы уже в следующей сцене отправить его на родину (смерть матери). Встреча со старыми, когда-то обчищенными им друзьями — Обрубком (Юэн Бремнер), Больным (Джонни Ли Миллер) и Бегби (Роберт Карлайл) — не задержится.
Кадр: фильм «На игле 2»
Кадр: фильм «На игле 2»
Кадр: фильм «На игле 2»
Кадр: фильм «На игле 2»
Героин уже не определяет существование героев «Т2» — ну, почти. Но и без самого хмурого наркотика персонажам Ирвина Уэлша есть, чем убиться. И речь не только о кокаине, на котором плотно сидит герой Джонни Ли Миллера, или криминальных затеях отмороженного Бегби. Главным, не жалующим никого убийцей в сиквеле «На игле» оказывается возраст и сопутствующие ему болезни: горечь и сожаление, старые обиды и новые страхи, всплывающие здесь колючими флешбэками из первого фильма былые грехи и шалости, зуд понимания, что пришло время раскаяться, но перезревший юношеский максимализм по-прежнему не дает этого сделать. Бойл не скрывает ностальгической природы «Т2». Вокруг цитат фильм выстроен и визуально, и на слух — кадры из оригинала иногда буквально накладываются на современные, благо улицы исторической части Эдинбурга изменились лишь косметически, а за кадром регулярно вступают ремиксы на те же песни Underworld, Leftfield и Игги Попа. Погружен в прошлое он и структурно — к чему располагает сюжет о возвращении на родину блудного сына, каким здесь выступает Рентон. То же с темами — друзья все еще психуют из-за предательства двадцатилетней давности, все еще выдают тирады о том, как и когда их жизни были близки к перемене участи, а Обрубок даже становится евангелистом этой несвятой компании.
Вообще, ориентация на прошлое сиквелы обычно губит. В случае объекта такого культа, как первый «На игле», это прошлое еще и настолько славно, что его трудно было бы не замечать и не учитывать. Поэтому Бойл и его сценарист Джон Ходж, напротив, превращают предысторию в главную ценность той истории, которую рассказывают в этот раз. «Вы, парни, живете только в прошлом. Осталось лишь дождаться, когда вы начнете трахаться от восторга перед друг другом», — говорит Рентону с Больным единственная по-настоящему новая героиня «Т2», молодая болгарская проститутка Виктория (Анжела Недялкова), лучшая находка сиквела, без которой вся его конструкция могла бы и развалиться. Фокус в том, что произносит она это по-болгарски и остается стареющими шотландскими наркоплейбоями не услышана — в отличие от зрителя, которому этим, среди прочего, намекают на то, кто именно идет к успеху в сегодняшней Европе, в отличие от Европы 1990-х. Важнее, что «Т2» своей рефлексией даже обогащает первый фильм, заставляет посмотреть на него по-новому. «На игле» оказывается прежде всего историей о сладкоголосом безрассудстве молодости. «Т2» в этом плане уже смотрится трагедией столкновения с побочными эффектами этого безрассудства. И что скрывать — они будут побольнее побочных эффектов героина, а главное, настигают всех без исключения, даже трезвенников.
Кадр: фильм «Золотые выходы»
Кадр: фильм «Золотые выходы»
Кадр: фильм «Золотые выходы»
Возрастными, поколенческими вопросами озабочены и «Золотые выходы» Алекса Росса Перри — пока, пожалуй, лучший американский фильм 2017-го. Предыдущие ленты Перри («Королева земли», «Послушай, Филип») при этом были решительно не совершенны, но «Выходы», после премьеры на «Сандэнсе» названные бергмановской работой режиссера, выглядят свидетельством взросления большого автора. Лишенный нервности, неуверенности прошлых картин Перри, фильм с впечатляющей мудростью, иронией наблюдает за жизнями нескольких нью-йоркцев в возрасте от 35 до 45. Всех играют звезды американского инди (Мэри-Луиз Паркер, Джейсон Хоровитц, Хлоэ Севиньи) и даже примкнувший к ним в ключевой роли Эд-Рок из Beastie Boys. Перри коротко обрисовывает характер отношений в двух богемных бруклинских семействах — чьи жизни оказываются связаны из-за появления в них молодой австралийки (Эмили Браунинг), которую одни местные нанимают на работу, другие — хотят, а третьи — ревнуют.
«Почему никогда не снимают кино об обычных людях, которые не делают ничего интересного?» — замечает в начале фильма героиня Браунинг. «Золотые выходы» — кино, впрочем, именно такое; его герои заняты либо не самым эффектным трудом, либо робко, неловко, не всегда внятно жалуются на жизнь, пытаясь определить свое место в этом мире и степень близости с теми, кто их окружает. По вниманию к внутренним процессам людских душ «Выходы» действительно вполне могут считаться бергмановскими по духу — но Перри отдает себе отчет, что времена изменились, а современные 35-40-летние не заслуживают разговора в той драматической, богоборческой интонации, какую сохранял в своих психологических драмах сам Бергман. Поэтому его камера и даже его манера монтажом переключаться между эпизодами и персонажами постоянно ищут в персонажах слабые места, смехотоворные проявления эго и жалкое, чаще всего, одиночество. То же делает и сценарий — но вместо того, чтобы подчеркивать эти слабости своих героев, «Золотые выходы» их, через иронию, воспевают, находя именно в них смысл человеческой природы.
Олег Сенцов
Фото: Сергей Пивоваров / РИА Новости
Размышления о том, какой может быть человеческая природа, о различиях в мотивированности и принципиальности, в смелости, наконец, оказываются и самым главным, что можно вынести из злободневного нон-фикшна Аскольда Курова «Процесс», посвященного суду над режиссером Олегом Сенцовым. Куров, конечно, симпатизирует Сенцову — хотя и сохраняет относительно нейтральную интонацию, пересказывая обстоятельства ареста, обвинения в терроризме и последующих мытарств автора «Гамера» в российской судебной системе. Абсурдный, чудовищный характер происходящего не укрываются от зрителя и так — а последнее слово упрекающего российское общество в слепоте и трусости крымчанина и вовсе служит фильму кульминацией. Выбранный нашей властью символической жертвой, оговоренный незнакомыми и получивший 20 лет сибирских лагерей Сенцов предсказуемо и убедительно предстает самым свободным человеком во всей этой истории.
Другое дело, что то же не совсем касается режиссера «Процесса» — свободы приема и метода фильму, в отличие от его героя, отчаянно не хватает. Куров опирается на кадры с заседаний суда — но ничего, что уже не было бы растираживано медиа, не сообщает. Разговаривает с близкими Сенцова — но не может придумать, чего этими разговорами добиться от зрителя, кроме элементарного сочувствия. История Сенцова, безусловно, располагает к тому, чтобы сделать на ее основе какие-то глобальные, глубокие выводы — но Куров не решается сам выйти на территорию политического высказывания. «Процесс» поэтому получается хоть и сокрушительным (только в силу выбора сюжета и харизмы героя), но сигнализирующим лишь о растерянности. В ее торжестве в современной России, впрочем, никакой новости нет.