«Американцы чувствуют себя уязвимыми и напуганными» Крис Хеджес об американской элите, войне в Югославии и будущих революциях

Крис Хеджес — легенда современной американской журналистики, лауреат Пулитцеровской премии. Он известен как жесткий критик истеблишмента и внешней политики США, предупреждающий об опасности зарождения тоталитаризма и фашизма в Соединенных Штатах. Теории Хеджеса регулярно подвергаются критике со стороны его коллег, придерживающихся иных политических взглядов и считающих его маргиналом, но очень популярны среди американской молодежи, симпатизирующей левым идеям. Крис Хеджес любезно согласился ответить на несколько вопросов «Ленты.ру».

«Лента.ру»: Вы работали репортером-международником во время гражданской войны в Югославии. Не секрет, что западные СМИ заняли в том конфликте достаточно однозначную позицию, осудив сербов и поддержав хорватов. На ваш взгляд как человека, непосредственно освещавшего войну и работавшего с ее участниками, — справедливы ли вердикты Гаагского трибунала? Помогут ли приговоры, вынесенные в Гааге, примирить различные этнические и религиозные группы в бывшей Югославии?

Хеджес: Не уверен, что американские СМИ поддерживали хорватов, но в немецкой и вообще европейской прессе такая тенденция явно прослеживалась. Да, журналисты обычно выбирают какую-то сторону, и в данном случае они проявили солидарность с мусульманами в Сараево, но ведь именно сербы совершали почти все чудовищные преступления в Боснии. Конечно, это не значит, что журналист должен становиться пропагандистом и представлять какую-то одну сторону.

Любой корреспондент сталкивается с искушением описывать мир таким, каким он его видит или хочет видеть. Поэтому повстанцев в Никарагуа, мусульман в Сараево и даже лидеров сербской оппозиции в Белграде мы часто показывали такими, какими хотели видеть. Это наша профессиональная болезнь, которая протекала особенно остро, потому что за такую репортерскую работу нас благодарили люди, находившиеся в осаде, чьей похвалы мы так страстно желали.

Но если мы активно сочувствуем одной стороне, освещая боевые действия, то не можем объективно представить этот конфликт. Мы дискредитируем такие ценности, как толерантность и снисходительность, приписывая их людям, которые эти ценности вовсе не разделяют.

Международные трибуналы, расследующие военные преступления, играют важную роль — к примеру, Комиссия правды и примирения в ЮАР, которая после долгой кровавой войны смогла предложить народу общую единую версию истории. Я надеюсь, что Гаагский трибунал открыл сербам глаза на события, происходившие в Боснии. Я считаю вынесенные решения справедливыми. Но на мой взгляд, расследования и вердикты носят избирательный характер — в этом я вижу основную проблему. К ответственности по другим делам стоило бы привлечь и некоторых западных лидеров — Джорджа Буша-младшего и Дика Чейни, например, которых никто не судил за военные преступления. В конце концов, превентивная война — это тоже военное преступление. Такая избирательность — пятно на репутации трибуналов и основание для обвинений в необъективности.

Вы известны как один из авторов материалов о помощи иракского правительства в подготовке терактов против США в 2001 году. Ваши материалы в числе прочих использовались для оправдания вторжения в Ирак в 2003-м. Но позже вы выступили как один из самых резких критиков американской интервенции в Ираке и Афганистане. Сейчас, по прошествии 15 лет, как вы оцениваете последствия американского вторжения для народов Ирака и Афганистана и для самих США? Как повлияли эти войны на внешнюю политику Вашингтона?

Мы проиграли войну в Ираке и Афганистане. Ирак перестал быть единым государством, распавшись на несколько воюющих между собой анклавов. Страна уже никогда не воссоединится. Вторгнувшись на территорию Ирака, распустив его армию, полицию и чиновничий аппарат, мы превратили его в несостоявшееся государство (failed state). По глупости мы решили, что можем одержать верх, применив силу, в том числе используя шиитские «эскадроны смерти», которые терроризировали суннитов. В итоге иракские повстанцы, «Аль-Каида», а потом и «Исламское государство» (обе группировки запрещены в РФ — прим. «Ленты.ру») легко смогли завербовать сторонников среди тех, чьи семьи лишились всего, пострадали из-за американского вторжения 2003 года. С раннего детства эти люди столкнулись с ужасной бедностью, страхом, отсутствием возможностей получить образование и удовлетворить другие базовые потребности, а также чудовищными актами насилия. Естественно, они не видят для себя никакого будущего при американской оккупации. Сейчас «Исламское государство» контролирует территорию размером с Техас, захватив сирийские и иракские области. Все наши удары с воздуха не смогут изгнать экстремистов оттуда.

В Афганистане ситуация ничуть не лучше. Сейчас талибы контролируют больше территорий, чем до американского вторжения 15 лет назад. Трусливое марионеточное правительство в Кабуле, которое мы вооружаем и поддерживаем, погрязло в коррупции и наркоторговле. Оно ни на что не способно, народ его ненавидит, а талибы активно действуют по всей стране. Как только мы уйдем из Афганистана, режим в Кабуле треснет по швам. Триллионы и триллионы долларов, а также сотни тысяч жизней потеряны зря. И это при том, что человечеству грозит гораздо более серьезная опасность — изменения климата.

Мы ввязались в конфликты, сути которых не понимали. Нас толкали вперед наши иллюзии. По задумке, оккупировав Ирак, мы должны были предстать освободителями. Мы намеревались внедрить демократию в Багдаде, чтобы она потом распространилась по всему Ближнему Востоку. Нас кормили бредовыми обещаниями, что доходов от продажи нефти хватит на восстановление страны. Вместо этого наше безрассудство привело к политическому, социальному и экономическому коллапсу, повсеместной бедности, миграционному кризису и распространению радикального джихадизма в Ираке и по всему региону.

Дезинтеграция Ирака, Сирии и Афганистана заставила нас фактически заключить негласный союз с Ираном для борьбы с «Исламским государством» и «Талибаном». Она помешала нам выполнить поставленную задачу: свергнуть режим Башара Асада в Сирии. Теперь наши ВВС, по сути, выступают в качестве суррогатной авиации Асада. Поскольку в составе армии Асада есть и бойцы «Хезболлы», которую США и Израиль считают террористической организацией и обещают уничтожить, то мы также выступаем в качестве суррогатной авиации «Хезболлы». Иракский режим находится под контролем иранских мулл. Цели, которые мы выдвигали в оправдание участия в этих конфликтах, включая обещание искоренить радикальный джихадизм, так и не достигнуты. Эти войны, пожалуй, самый страшный стратегический провал за всю историю США.

В своем эссе «Подъем американского фашизма» вы пишете, что американские элиты невольно взрастили правые настроения среди белых бедняков, и именно эти бедняки объединяются вокруг Трампа сейчас. При этом вы критикуете также Клинтон, заявляя, что она не может противостоять Трампу из-за своего двуличия. Реальной альтернативой виделся Сандерс, но сейчас он практически вышел из гонки, и остались только двое — Трамп и Клинтон. Что, по вашему мнению, произойдет со страной в случае победы Трампа? В случае победы Клинтон?

Большинство населения апатично, многие даже не ходят на избирательные участки. Некоторые, особенно среди низших слоев белого населения, готовы поддержать кого угодно, хоть паяца, если он пообещает изгнать из властных кругов нахлебников и льстецов. Подобная смесь недовольства и апатии — верный путь к тоталитаризму.

Половина американцев живет в бедности. Эти люди беспомощно наблюдали за тем, как массовые сокращения рабочих мест загоняли их районы в нищету. Америка все больше напоминает одну из развивающихся стран. Малочисленная олигархическая элита неприлично богата, а большая часть населения живет среди заколоченных досками витрин магазинов, обветшавших домов, дорог с выбоинами, заброшенных фабрик и складов, разваливающихся школ. Многие люди не видят для себя будущего. Они уже ни на что не надеются. А теперь этой безысходностью заражается уменьшающийся и отчаявшийся средний класс. Американцы чувствуют себя изолированными, уязвимыми и напуганными. Они жаждут морального и экономического возрождения, восстановления величия и реванша. Многие отчаянно ищут спасителя за пределами установленного политического порядка.

Либералы и секуляристы, а также социальные группы, интересы которых продвигались в попытках добиться культурного многообразия (например, феминистки, афроамериканцы или гомосексуалисты) воспринимаются не как политические игроки, а как досадные примеси в общем организме. Это способствует росту фашистских настроений, замешанных на культе оружия, проявлениям расизма, сексизма и религиозной нетерпимости. Если не провести радикальные реформы и не встроить обездоленных обратно в экономическую жизнь, нас ждет распространение фашизма в Америке. Если не остановить натиск корпораций, расползание отчаяния и нищеты, то это приведет к разрушению страны. В такой ситуации наверняка появятся демагоги, эксплуатирующие накопившееся в обществе раздражение. Они поддержат самосуды, творимые белыми, и репрессии по отношению к общественным движениям, которые так удобно обвинить в упадке государства, — будь то защитники прав негров, борцы за право на аборт, экологи или противники капитализма.

Республиканцы и демократы заигрались. Раньше на публику демонстрировался четкий антагонизм: демократы отстаивали культурное разнообразие, республиканцы были убеждены, что оно подрывает устои американского общества. Сейчас этот механизм дал сбой. Мы вступили в новую опасную стадию политического развития. Вряд ли Клинтон или Трамп могут серьезно изменить сложившуюся структуру корпоративного государства. Правящие политические элиты оказались не кем иным, как шарлатанами. Гнев низших слоев, особенно белых, нарастает все больше и больше. Если новый президент не сможет решить проблемы населения (половина которого живет в бедности), политический и экономический кризис в стране будет лишь углубляться.

В свое время в эссе «Правила революции» вы описали действия протестовавших на площади Тяньаньмэнь в 1989 году. Там вы отметили, что «восстание или революция обычно следуют за периодом относительного процветания и либерализации», а также назвали мифом кажущуюся монолитность китайских элит. Как вы считаете, сложатся ли сейчас, когда экономика КНР сбавила темпы роста, или в обозримом будущем условия для дестабилизации ситуации в Китае? Выгодна ли она США?

В случае Китая мы имеем дело с формой капиталистического тоталитаризма. Сейчас рыночная конъюнктура не благоволит китайской экономике. Я не считаю себя экспертом по внутренним делам Поднебесной и не могу утверждать наверняка, но и без того очевидно, что на пороге — торговая война между США и Китаем. Поводом к ней станет образование Транстихоокеанского партнерства без участия КНР. Китай определенно испытывает экономические проблемы, и это очень опасно. Я не думаю, что внутренняя нестабильность в Китае или в любом другом регионе сыграет на руку США. Мир станет менее устойчивым и более опасным. Но несомненно одно: мир неизбежно придет к этому из-за изменений климата и остановки глобализации.

Вы поддерживали движение «Оккупируй Уолл-стрит» и вообще, судя по вашим текстам, верите в революцию как средство решения накопившихся проблем, когда коррумпированные и связанные с корпорациями элиты отказываются уйти от власти. Как вы, сторонник революций, относитесь к так называемой «арабской весне», которая во многих странах закончилась кровавым хаосом и всеобщей межэтнической войной? К украинской революции, которая напрямую привела к власти крупных олигархов? Как, по-вашему, можно избежать подобного развития событий?

Сторонники «арабской весны» забыли, что власть находится не в руках Хосни Мубарака или других политиков, а в руках военных. В результате восстаний поменялись лишь фигуры у кормила власти, но сама система осталась неизменной. Это стало роковой ошибкой, которая привела к хаосу и развалу.

Судьбой революции распоряжаются нереволюционеры. Сила реакции общества зависит от действий системы. Она использует все более жесткие способы, пытаясь удержать ситуацию под контролем, и однажды обязательно последует взрыв насилия со стороны притесняемых. Я не виню революционеров. В конечном итоге именно государство определяет специфику восстания. Но насилие, даже во имя якобы справедливой цели, всегда заканчивается трагедией.

Кроме того, революции могут, как мы увидели на примере Украины (и как, по моему мнению, произошло в случае захвата власти большевиками), быстро превращаться в контрреволюции. В результате контрреволюций власть концентрируется в руках партийной, военной или олигархической элиты. Вероятность такого сценария существенно возрастает в случае революции с большим количеством жертв. Этого можно избежать, но тогда революция должна быть ненасильственной.

Во время работы корреспондентом за границей я освещал восстания и революции в разных частях света — конфликты в 1980-х в Центральной Америке, гражданские войны в Алжире, Судане и Йемене, две интифады палестинцев, революции в ГДР, Чехословакии, Румынии, войну в бывшей Югославии. Я видел, как деспотические режимы рушатся под внутренним давлением. Как только солдаты элиты — полиция, суды, чиновники, пресса, интеллектуальный класс и, в конечном счете, армия — решают, что хватит защищать режим, ему приходит конец. С помощью ненасильственных восстаний легче перетянуть эти силы на свою сторону. Когда бойцы режима отказываются исполнять приказы, требующие применения насилия — выгонять людей из парков, арестовывать или расстреливать демонстрантов, — режим мгновенно рушится. Фасад власти до революции кажется нерушимым, но не видимая окружающему миру гнильца при этом может подтачивать госаппарат изнутри. Крушение любого отмирающего режима происходит с головокружительной скоростью. Грядут серьезные перемены, и люди должны быть к этому готовы. Если мы будем готовы, у нас есть шанс.