В Санкт-Петербург на Международный книжный салон приехала Анника Тор — одна из главных детских и юношеских писателей Швеции. Ее книги продаются по всему миру, некоторые экранизированы и переработаны в радиопостановки. Она — лауреат множества литературных наград в Швеции и за ее пределами. Настоящую славу Аннике Тор принесла тетралогия («Остров в море», «Пруд белых лилий», «Глубина моря», «Открытое море»), в которой описана жизнь двух маленьких девочек, еврейских беженок, прибывших в 1940-х годах из Вены в Гетеборгские шхеры. С Анникой Тор специально для «Ленты.ру» побеседовал Василий Владимирский.
«Лента.ру»: В книге «Остров в море» Стефани, она же Штеффи, еврейская девочка из среды австрийских интеллектуалов, попадает в семью набожных и добросердечных, но не слишком грамотных шведских рыбаков. Иными словами, происходит классическое столкновение модерна и традиции, нового уклада и старого. Какой выход из этого конфликта вы видите?
Анника Тор: Такой контраст — сознательно выбранный драматургический прием. Дети, которые попали в Швецию в начале Второй мировой войны, действительно нередко оказывались в семьях, живущих в сельской местности, — не обязательно на острове, как в моей книге, но часто в небольших провинциальных городках или поселках. То есть контраст между Берлином, Гамбургом, Прагой, Веной, где эти дети выросли, и средой, в которую они попали, был довольно резким. Но я верю, что встреча людей, представляющих разные культуры, разные слои общества, разные классы, если угодно, заставляет их лучше понять друг друга — это именно то, что происходит на страницах моих книг. Штеффи постепенно учится ценить тот стиль жизни и ту манеру общения, которая царит на маленьком островке, а ее приемная мама, в свою очередь, учится понимать ребенка, попавшего в рыбацкую общину из другого мира, из другой среды.
Отец Штеффи — венский врач. Первая невольная ассоциация — венская школа психоанализа, доктор Зигмунд Фрейд. Это случайное совпадение или так было задумано?
Могу вас успокоить: отец Штеффи не психоаналитик, он обычный терапевт. Традиционно сложилось, что многие венские евреи занимали на родине престижные должности, были профессорами в университетах, врачами, юристами. Мне показалось, что правильно будет сделать отца Стефани именно доктором — человеком, который помогает другим. Это и его профессиональный долг, и личностная характеристика.
Когда вы писали тетралогию о Штеффи, вы наверняка работали с документами, общались с людьми, которые помнят Вторую мировую, Холокост... Какое впечатление это на вас произвело?
Я действительно изучала документы, касавшиеся той эпохи, и разговаривала с теми людьми, которых в детстве спасли от Холокоста, вывезли в Швецию. Что меня действительно поразило, так это то, насколько плохо шведы понимали чувства этих детей и представляли себе их потребности. Считалось, что если у ребенка есть крыша над головой, еда и чистая одежда, этого достаточно — ребенок должен быть благодарен уже за то, что за ним присматривают, кормят, одевают. К примеру, дети, которые попали в Швецию из верхних слоев среднего класса, где высоко ценились знания, просто не имели возможности продолжить образование после шестого класса. Мало кто из них сумел преодолеть эти барьеры и добиться успеха.
Понимания детской психологии в приемных семьях было еще меньше. На драматические события дети могут реагировать по-разному: кто-то замыкается в себе, кто-то, наоборот, проявляет агрессию или гиперактивность. Как правило, взрослые полагают, что проблема в самом ребенке: его надо поставить на место или, наоборот, растормошить силой. А то, что это естественная реакция на разлуку с родителями, в головы как-то не приходило. С одной стороны, еврейские дети в буквальном смысле были спасены от смерти, с другой стороны — приемные родители их трагически не понимали. Именно из-за этого дискомфорта многие из спасенных детей долгое время не находили сил рассказать о переживаниях времен Второй мировой.
В вашей повести «Правда или последствия» все центральные персонажи, от красотки Сабины до аутсайдера Карины, только тем и занимаются, что более-менее успешно манипулируют друг другом. На ваш взгляд, это действительно главная черта современных девочек-подростков?
Ну, для начала, книга вышла двадцать лет назад — это во-первых. Во-вторых, в ней использованы и мои собственные воспоминания, то есть еще более ранние впечатления. Мне кажется, что проблемы, о которых идет речь в этой повести, вневременные. Конечно, нельзя сказать, что все девочки ведут себя подобным образом, но явление это распространенное. Когда я выступаю перед школьниками и мы обсуждаем «Правду или последствия», многие подростки признаются, что узнали в героях себя: либо они сами кого-то третируют, либо их преследуют одноклассники.
Насколько вообще актуальна проблема насилия среди подростков?
Физическое насилие в школе, мне кажется, почти неизбежно. Но мне всегда интереснее писать о насилии психологическом — о той самой манипуляции, об игре на более тонком уровне, которая постоянно ведется в подростковой среде — наверное, в первую очередь действительно среди девочек. Хотя на самом деле и среди мальчиков тоже.
Вы поднимаете довольно болезненные, трудные темы: война, геноцид, предательство друзей, смерть близких, непонимание со стороны взрослых... А есть ли в детской литературе табуированные темы, которые нельзя затрагивать ни при каких обстоятельствах?
Я не думаю, что такие темы существуют. Другой вопрос, как найти правильную формулу, каким образом говорить с детьми о таких вещах. Например, не могу себе представить, чтобы я сочинила книгу, где описывается насилие с точки зрения человека, который это насилие совершает. На мой взгляд, это не тот подход, который в данном случае нужен. Опять же, если говорить обо мне лично, я бы ни за что не стала писать книгу, которая завершается смертью главного героя. Да, есть прекрасные произведения, в которых действие заканчивается смертью, а иногда и самоубийством центрального персонажа. Писатель, который создал такую вещь, на мой взгляд, совершил отважный, мужественный поступок, но я лично за такую историю ни за что бы не взялась.
Фото: Keystone / Getty Images
В своих повестях вы обходитесь без головокружительных приключений и потрясающих чудес: в центре внимания, как правило, внутренняя, психологическая эволюция героинь. Иными словами, это совсем не «Гарри Поттер» и даже не «Карлсон, который живет на крыше». Какие зацепки и крючки вы используете, чтобы удержать внимание читателя-подростка?
На мой взгляд, главный прием, который позволяет захватить и удерживать юных читателей, — это узнаваемость персонажей. Если читатель может отождествить себя с главным героем, если у него возникает ощущение, что на месте этого персонажа мог быть он сам, дело сделано. Даже если в книге нет головокружительных приключений, о которых вы говорите, очень важно, чтобы читателя интересовало, что же будет дальше, как будут развиваться события. В основе может лежать какой-то жизненно важный вопрос, который изначально захватывает внимание. Например, в «Острове в море» девочек Штеффи и Нелли разлучают с родителями — и ведь действительно интересно узнать, что будет дальше, — воссоединится ли семья, увидятся ли они вновь? Если вернуться к «Правде или последствиям» — там читатель с самого начала знает, что в жизни героини произошло что-то катастрофичное, и потом мы отматываем события назад и ретроспективно смотрим, что привело к такой развязке.
В прессе упоминают, что ваши произведения включены в обязательный список чтения в шведских школах. Не кажется ли вам, что принудить ребенка читать определенную книгу — самый надежный способ отбить к ней интерес?
Я думаю, что список обязательной литературы — далеко не лучший способ приучить ребенка к чтению. Хороший учитель, мне кажется, должен понимать своих учеников, чувствовать их настроение и представлять, какие книги можно порекомендовать ребятам. С другой стороны, полезно, когда весь класс имеет возможность прочитать одну книгу, чтобы потом обсудить ее на уроке. Умение говорить о литературе, аргументированно разбирать книги, обдумывать прочитанное — на мой взгляд, навык совершенно необходимый. Кроме того, часто бывает, что по первым страницам книга кажется страшной тягомотиной, но когда ты ее дочитаешь — может выясниться, что это лучшая книга в твоей жизни.
Кстати, шведские учителя нередко читают в классе книги вслух. Могу сказать с гордостью, что мои повести нередко используют на таких уроках. Отличный способ заинтриговать даже тех школьников, которые не слишком любят читать сами. Я бы сказала так: главная задача учителя — вовлечь весь класс, дать понять школьникам, насколько это замечательное и увлекательное занятие — чтение книг.
Анника Тор
Фото: Arild Vågen / Wikipedia
В ХХ и начале XXI века скандинавские писатели особенно часто обращались к подростковой литературе. Такого количества «детских» классиков мы не встретим, пожалуй, ни в одном другом регионе мира. В чем причина этого феномена — в особенностях национального характера? Или в исторических закономерностях развития скандинавской литературы?
Я думаю, причина в том, что в Скандинавии давно уделяется серьезное внимание вопросам равенства, вопросам прав — в том числе прав ребенка. Наше общество видит в детях не просто индивидов, которых надо воспитать так, чтобы те стали хорошими, правильными взрослыми, а полноценных личностей, у которых есть свои потребности и свои права. Эти вопросы у нас активно обсуждают с 1940-х годов. Конечно, о правах ребенка много говорят и в других странах, но я могу предположить, что в Скандинавии эта тема получила больший резонанс и обсуждалась активнее, чем даже в Великобритании.
Кроме того, моему поколению повезло: около 1945 года на мировую литературную сцену вышли три крупных писателя, которые стали первопроходцами в области детской литературы, — хорошо известная в России Астрид Линдгрен, финляндская шведка Туве Янссон и выдающийся детский поэт Леннарт Хельсинг. Именно они проторили дорогу и вдохновили нас — всех тех, кто последовал по их стопам.