Экономия бумаги Книга филолога Аркадия Мильчина «Записки главного редактора»

Аркадий Мильчин в течение двух десятков лет был главным редактором московского издательства «Книга», но прежде всего он известен как автор многочисленных пособий по редактированию и справочников для редакторов и авторов. В своем труде «Человек книги» он рассказывает о своей жизни и работе, а также о советской цензуре и о том, как власть пыталась руководить литературой.

С разрешения издательства «Новое литературное обозрение» «Лента.ру» публикует отрывок из книги Аркадия Мильчина «Человек книги: Записки главного редактора».

Достоинства централизованного управления книгоизданием перечеркивались его грубыми издержками. Когда в Госкомиздате или в секторе издательств Отдела пропаганды ЦК КПСС появлялся новый начальник или инструктор, он немедленно навязывал всем свою точку зрения на работу издательств, причем часто делал это исключительно ради того, чтобы его не могли упрекнуть в бездействии. А принимая даже, в общем, необходимое решение, придавал ему такую жесткую форму, что всякое разумное и целесообразное отступление от нового правила расценивалось почти как преступление, и чтобы не провиниться, издательства совершали порой глупейшие действия.

Один пример — не из моей практики, но вполне характерный для партийного стиля руководства. М.М. Пришвин 22 февраля 1944 года записал в своем дневнике: «Оказалось, что для экономии бумаги в ЦК решили убрать все предисловия. Так и у меня из юбилейного сборника убрали, и читатель не будет знать, почему же именно и для чего сделана вермишель из моих сочинений».

А вот пример уже из жизни нашего издательства. Когда Госкомиздат СССР принялся бороться за экономное расходование бумаги, ему сразу изменило чувство меры в оценке использования бумаги издательствами. И вот издательство «Книга» подверглось жесткой критике руководства Госкомиздата СССР за множество пустых страниц в переводной книге Рудера «Типографика. Руководство по оформлению» (М., 1982), хотя если бы мы не сохранили оформление оригинального издания, оно потеряло бы всякий смысл, ведь автор показывал, как именно, на его взгляд, нужно решать ту или иную оформительскую задачу. Да и тираж книги был для того времени небольшим — 10 тысяч экземпляров. Но какой удобный пример для того, чтобы высечь издательство и продемонстрировать, что Госкомиздат всерьез взялся за экономию бумаги ради того, чтобы удовлетворить спрос на издания художественной литературы.

Для того чтобы осуществлять идеологический контроль за деятельностью издательств, главные редакции Госкомиздата рецензировали рукописи готовящихся к изданию книг и вышедшие книги. Выбор определялся заглавием, которое вызывало подозрения у сотрудников главной редакции, иногда по идиотическим причинам, как это было с книгой О.В. Рисса «От замысла к книге. О технике литературного труда».

Здесь я коснусь только основного мотива, вызвавшего тревогу: «А вдруг на эту книгу будут опираться графоманы?» Видимо, жалобы графоманов на издательства так осточертели госкомиздатовским сотрудникам, что они, обжегшись на молоке, стали дуть на воду. Подозрения вызывали любые книги для авторов как якобы плодящие графоманов, хотя на самом деле графоманов плодила выпускаемая издательствами серая литература. Внешне все в таких книгах было как надо: и тема актуальная, и герои — передовики. Вот и пример для графоманов: «Так и я могу».

Мы же, издавая книги для авторов, преследовали главным образом благую цель — помочь им представлять в издательства рукописи (в том числе и договорные) в надлежаще оформленном виде, соответствующем всем издательским требованиям. Благодаря этому могли быть сокращены сроки выпуска запланированных книг, поскольку редакторам и авторам не пришлось бы тратить время на приведение рукописи в соответствие с издательскими требованиями. Не случайно ведь чуть ли не каждое издательство старалось выпустить инструкцию для авторов о подготовке рукописи к изданию, которую можно было приложить к договору как одно из особых его условий.

Издательства стремились экономить свое и авторское время. Правда, в этом была и отрицательная сторона — опора на сложившиеся в каждом издательстве правила и традиции, далеко не всегда обоснованные и ведущие к разнобою в книгах разных издательств. И мы видели свою задачу в том, чтобы убедительно обосновать издательские требования к авторам и привести их к единообразию. А остановить графоманов запрет на литературу для авторов все равно бы не помог.

ЦК КПСС последовательно принимал решения о повышении требовательности к идейному содержанию книг, а Госкомиздат в соответствии с ними предъявлял свои требования к издательствам.

Так, издательство «Книга» подверглось в 1972 году жесткой идеологической критике председателя Госкомиздата СССР Б.И. Стукалина в его отчетном докладе на партийно-хозяйственном активе отрасли по итогам 1971 года и в решении актива за несколько, казалось бы, безобидных абзацев в книге В.Н. Ляхова «Очерки теории искусства книги».

Разбирая в главе «Литература. Иллюстрация. Книга» сложную проблему воспроизведения словесных тропов писателя иллюстратором, В.Н. Ляхов в параграфе «Выразительность слова. Тропы» писал, в частности:

«Современный читатель все более углубляется в подтекст, ищет скрытые моменты литературного повествования. И интерес к художественной форме во многом исходит именно отсюда. Без этого невозможно, например, войти в удивительный, трогательный и величественный роман М. Булгакова "Мастер и Маргарита".

В его сложнейшей художественной структуре легко обнаруживаются два смысловых и, соответственно этому, два пластических плана: бытовой (реальный) и фантастический. Прихотливо переплетая их, писатель, однако, повсюду остается верен с самого начала принятому колористическому принципу. «Земной» мир выдержан им в сером, как бы тоновом регистре, в системе точных пространственно-предметных отношений, которые не утрачиваются даже в самых острых гротесковых описаниях. А рядом, в мире, не подчиняющемся законам земной причинно-следственной зависимости, — сверкание цвета: то мрачно-таинственного, врубелевского, то идиллически мягкого, то беспощадно резкого, но всегда звучного и значимого, дающего музыкальный тон всему действию.

Вспомним, как сильно звучит переход от первой главы книги ко второй, когда в глаза прямо-таки ударяет поток света, цвета... «В белом плаще с кровавым подбоем...» Целый каскад красочных пятен будит в нас чувства, совсем не похожие на те, что возникали на первых страницах книги, где гомонила задыхающаяся от жары вечерняя Москва, где звучали слова о пиве, МАССОЛИТе, о подсолнечном масле и антирелигиозной пропаганде...

«Мастер и Маргарита» — одна из книг, которая заставляет всерьез задуматься над природой художественного издания писателя и возможных путях отражения его своеобразия в искусстве иллюстрации».

Почему же этот текст был признан руководителем Госкомиздата СССР идейно-порочным? Он сам ответил на это в своем докладе: потому что Михаил Булгаков был антисоветски настроенным писателем, а значит, всякая похвала его произведений (а в тексте Ляхова она звучала вполне отчетливо) не отвечает интересам партии и должна быть осуждена, а действия издательства, которое похвалу пропустило, могут быть объяснены только его идейной нетребовательностью.

И этой позиции Стукалин держался твердо. Когда Андрей Дмитриевич Гончаров, заведовавший кафедрой в Московском полиграфическом институте и тесно связанный с Госкомиздатом в качестве одного из самых авторитетных членов жюри конкурса искусства книги (он, кажется, даже был его председателем), вместе с В.Н. Ляховым, тоже членом того же жюри, пошли к нему и попытались отговорить от нападок на издательство и книгу (поскольку решение актива готовится загодя, об этих нападках стало известно заранее), они потерпели неудачу. Идейная неполноценность работников «Книги» была заклеймена. Думаю, что позднее Б.И. Стукалину было не очень приятно вспоминать этот эпизод преследования Булгакова, признанного, по одному из опросов, лучшим русским писателем нашего столетия.

Еще один частный эпизод, демонстрирующий стиль госкомиздатовского руководства. И.И. Чхиквишвили, бывший завсектором издательств Отдела пропаганды ЦК КПСС, стал первым заместителем председателя Госкомиздата СССР. Мне пришлось с ним общаться всего один раз и только по телефону. Осадок от этого общения остался неприятный.

С.В. Михалков очень хотел, чтобы мы выпустили сборник его басен в виде миниатюрной книги. Басни сами по себе очень подходили для такого издания. Но мы не могли сразу удовлетворить желание Михалкова, так как выпускали издания художественной литературы только в связи с юбилейными датами; ведь художественная литература не входила в профиль нашего издательства. Сегодня все это выглядит глупо, но тогда это была реалия издательской жизни.

Не получая согласия, С.В. Михалков пожаловался Чхиквишвили. Тот снял трубку и позвонил мне (вероятно, директора не было на месте, иначе он не снизошел бы до уровня главного редактора такого издательства, как «Книга»). Он представился и спросил, почему мы не принимаем заявку Михалкова. Я попытался объяснить так, как это написано выше, но он не стал слушать мой лепет, перебил меня и сказал, чтобы мы приняли к изданию сборник, а затем с явной угрозой в голосе прибавил, что он не привык повторять свои распоряжения.

Вот такое общение. Грубый, не терпящий возражений тон был весьма неприятен, но таков был стиль партийных боссов и после перехода на государственную службу.