«Если бы была альтернатива трансплантации, я бы остановился» Паоло Маккиарини о жизни и смерти, о будущем и скандале в Нобелевском комитете

Пионер пересадки трахеи из полимерного каркаса, засеянного клетками пациентов, профессор Паоло Маккиарини стал участником крупного скандала. Поводом для этого послужил показанный по шведскому телевидению трехсерийный документальный фильм «Эксперименты», в котором хирурга-экспериментатора обвинили в нарушении этики, утверждая, что одна из пациенток не нуждалась в трансплантации. Вслед за этим последовали возобновление расследования в Каролинском институте и отставка в Нобелевском комитете. «Лента.ру» посмотрела этот документальный фильм и пообщалась с самим Паоло Маккиарини.

«Лента.ру»: Профессор Маккиарини, как вы себя чувствуете в сложившейся ситуации?

Паоло Маккиарини: Дежавю — как полтора года назад, когда против меня впервые выдвинули обвинения и я собирал доказательства невиновности. Обвинения сняли, а теперь начался новый виток. Самое страшное, что, возможно, никакие доказательства, документы, свидетельства не смогут убедить общество — зрителей, которые увидели документальный фильм «Эксперименты». Пациенты страдают, умирают, и этого достаточно. Эмоции и незнание деталей лишают людей возможности и желания разобраться.

Мало кто знает, что режиссер фильма использовал видеозаписи, сделанные компанией ARTE из Германии в Краснодаре в 2012 году, с условием, что фильм перед показом будет прислан для просмотра. Соглашение было нарушено, и автор оригинальных съемок предъявил режиссеру и продюсеру фильма «Эксперименты» обвинения в том, что кадры и слова героев вырваны из контекста и приобретают совершенно противоположный смысл. Поэтому до окончания разбирательства фильм не может быть переведен на другие языки и транслироваться где-то еще.

Мне очень неприятно и удивительно, что руководство Каролинского института вообще строит серьезные обвинения на основании фильма, предназначенного для широкой аудитории.

Один из главных посылов этого фильма, использованный впоследствии вашими шведскими коллегами в качестве обвинения, — что Юлия Туулик, которой была сделана трансплантация биоинженерной трахеи в Краснодаре в 2012 году, на самом деле не нуждалась в этом (в отличие от двух предыдущих ваших пациентов, получивших синтетические трахеи, у которых был рак). Руководство Каролинского института заявило, что если бы им был известен этот факт, оно никогда бы не одобрило вашу деятельность в России…

Прежде всего все должны знать, что мы получили одобрение этических комиссий университета и клиники перед операцией в соответствии с законами Российской Федерации. Протокол трансплантации, в котором в том числе определены критерии включения в клиническое исследование, принят этими органами. Да, пациентка не имела онкологического заболевания, ее трахея пострадала в результате аварии, но и один из пациентов, прооперированных в Швеции, тоже не имел онкологии. Каждый случай обсуждался на междисциплинарных совещаниях не один раз, в том числе с психологической точки зрения: способен ли пациент понять суть метода, возможные осложнения, как вести себя...

Более того, и это очень важно, случай Юлии Туулик обсуждался международным консилиумом 15 февраля 2012 года — за четыре месяца до трансплантации. В нем участвовали специалисты из России (Москвы и Краснодара), США (известного на весь мир госпиталя MD Anderson), Италии и Швеции — Каролинского института и клиники, в том числе и те эксперты, которые теперь выдвигают против меня обвинения. Они были осведомлены о дооперационном диагнозе и состоянии Юлии. Все они пришли к мнению о необходимости трансплантации, которая поможет справиться с многочисленными проблемами и рисками для жизни.

И что же произошло?

Здесь очень важно понять разницу между тем, что видит зритель, далекий от медицины, и тем, что в действительности происходит с пациентом. Зритель видит внешне здоровую молодую красивую женщину, которая просто не может сама дышать и говорить. А в остальном как будто бы все в порядке. Но это обманчивое ощущение. У нее была постоянная инфекция, респираторный стресс, она много раз теряла сознание из-за кратковременных потерь дыхания и обнаруживала себя лежащей на полу. В этом смысле она подвергалась ежедневной опасности.

Все симптомы были тщательно исследованы, прежде чем было принято окончательное решение. Нельзя, просто невозможно сделать такую трансплантацию всем желающим. Более того, в течение трех лет Юля перенесла восемь операций, которые перестали быть эффективными. На ней живого места не было, она сама чистила свою рану! Существуют ведь объективные критерии, на основании которых мы можем дать прогноз. Мы не занимаемся волюнтаризмом, мы отбираем пациентов по соответствующим критериям.

С другой стороны, врачи, которые ежедневно решают проблему, как лечить пациента, к примеру, больного раком, в каких дозах давать химиотерапию и давать ли вообще, стоит или не стоит оперировать и так далее, находятся в такой же ситуации, и их решения не менее ответственны. И риск для жизни и здоровья пациента также велик.

В фильме показан еще один важный момент. Когда вы приехали в Краснодар за день до трансплантации, местные врачи сказали вам, что в каркасах трахеи имеются изъяны. Один из них недостаточно жесткий, другой — наоборот. И несмотря на это было принято решение не отменять операцию. Это правда?

Это как раз то, в чем документалисты АРТЕ, записавшие эти кадры в 2012 году, обвиняют сегодня шведских коллег. Авторы фильма показали запись того диалога, не зная, что мы не использовали ни один из тех трех неудачных каркасов. Но камера не следовала за нами 24 часа! У нас были резервные — все зафиксировано и может быть проверено, у каждого каркаса ведь есть свой номер.

Мы выбрали лучший для Юлии. И, кстати, первоначальный немецкий фильм Super Cells, у авторов которого шведские продюсеры позаимствовали видеозаписи, подробно показывает процесс подготовки и тестирования каркасов. Мы приняли окончательное решение оперировать только после того, как получили все результаты тестов по биомеханическим свойствам каркаса, его взаимодействию с клетками пациента, состоянию клеток, которые были засеяны на каркас. Подумайте сами: какой смысл использовать плохой каркас, если знаешь об этом заранее (как утверждает фильм), — чтобы убить пациента? Но это нонсенс!

Юлии пришлось примерно через год делать вторую трансплантацию. Значит, каркас все-таки создавал проблемы?

У Юлии после травмы в течение долгого времени были анатомические особенности: ворота для инфекции. И ее многочисленные госпитализации после трансплантации происходили в основном из-за инфекций. Вообще, технически это был очень сложный случай. И в какой-то момент мы поняли, что вся конструкция не очень хорошо работает, мы провели ретрансплантацию, используя улучшенный каркас. Технология ведь не стоит на месте, она совершенствуется — и в этом отличие клинических исследований от рутинных методов.

Семь ваших пациентов получили искусственную трахею и десять — донорскую, так называемый биологический каркас. Получается, что пациенты с донорской трахеей дольше живут и имеют более высокое качество жизни. Означает ли это, что биологический каркас лучше?

Мы ведь не просто из-за экспериментального интереса начали использовать полимер. Донорский каркас имеет множество минусов: во-первых, мы не уходим от проблемы донорства, во-вторых, он не может быть, в отличие от синтетического, полностью «сделан» по размерам пациента, в третьих (не буду вдаваться в технические детали), его подготовка без учета времени ожидания донора занимает около трех недель.

Многим пациентам биологический каркас просто не подходит в силу разных причин. Отсюда желание и необходимость разработать хороший искусственный каркас для трахеи.

Сейчас у нас очень небольшая статистика, чтобы делать выводы. Кроме того, мы все время, от пациента к пациенту, совершенствуем технологию и хирургическую технику, и любые заключения нужно делать очень осторожно. Сейчас, после 2012 года, мы знаем гораздо больше: сколько нужно клеток для засевания искусственного каркаса, знаем, живы ли клетки и от чего это зависит, знаем, как улучшить рост сосудов, и многое другое. Но не всегда удается избежать осложнений, и я глубоко сожалею, что нам не удалось с ними справиться в случае с Юлей.

Однако не будем забывать, что это экспериментальная технология. Вспомните, сколько пациентов умирали после первых пересадок сердца, просто оттого, что тогда врачи еще многого не знали, — например, как бороться с реакцией отторжения. И вообще сердце считалось неприкосновенным, а теперь операции на открытом сердце стали рутинными.

Правда ли, что вы приостановили трансплантации в 2015-м, чтобы проанализировать ошибки и оценить метод?

Да. Прежде всего потому, что хотим оценить результаты. А кроме того, я не могу работать. Все мое время уходит на то, чтобы отражать атаки.

Ваши оппоненты считают, что вы могли бы узнать больше, если бы провели достаточно экспериментов с животными…

Если вы прочтете клинический протокол, то увидите, что материал для каркаса был тщательно протестирован. И другие исследования проведены в пробирке и на мелких и крупных животных. А в научной литературе можно найти сотни статей об имплантации искусственных трахей собакам и свиньям. Но это все равно не то же самое, что человек. Прежде всего — анатомически, и особенно если говорить о трахее.

Но для меня главная проблема — как улучшить взаимодействие каркаса с клетками. Именно поэтому мы вместе с лабораторией полимерных материалов Курчатовского института разрабатываем совершенно новый материал и сейчас исследуем его в пробирке, а потом приступим к экспериментам на крупных животных.

И все-таки вы не считаете, что немного торопитесь?

Я так не думаю. Всегда главным должно быть желание спасти пациента, помочь ему. Юлия, как я говорил, перенесла восемь операций, прежде чем оказаться в Краснодаре. Они уже не давали эффекта. А наш последний пациент из Крыма перенес 23 операции! Они не могли без этих операций жить. Мы хотели избавить их от этого и продлить жизнь. Торопились ли мы? Технология была не отработана? Я бы так не сказал. Иногда у вас просто нет времени, если больной умирает, как это было с пациентом в Исландии, и надо просто делать, иначе не будет прогресса.

Но все должно быть готово — оборудование, специалисты, протоколы, разрешения, пациенты, наконец. Только при этом сочетании можно действовать. У нас оно было.

Но главное — я не устаю это повторять, хотя обвинения против меня говорят об обратном, — соблюдать все этические и регуляторные принципы. Должен сказать, что Россия — одна из немногих стран, где это соблюдается неукоснительно. Россия — единственная страна из тех, где я работал, которая для проведения каждой трансплантации собирала этический комитет.

В Каролинском институте это не так?

Нет. В России, в Краснодаре у нас было две комиссии — в университете рассматривали протокол трансплантации в целом и все последующие изменения к нему, и в клинике, рассматривающей уже конкретный случай. Вообще, когда я начинал работать в качестве ведущего ученого в проекте, финансируемом мегагрантом, я возмущался огромным объемом бумажной работы. Мне казалось, что нигде не бывает строже, чем в Германии. Бывает — в России, и в случае с экспериментальными технологиями это совершенно оправдано. Я уважаю эти принципы и возмущен не столько критикой в отношении меня лично, сколько критикой условий и стандартов исследований в России. Они очень высоки.

И все-таки, почему это происходит именно с вами? Может быть, вы просто орудие для других целей — например, поменять руководство в Каролинском институте? Или обрушить критику на Нобелевский комитет? Ведь именно это происходит после выхода фильма «Эксперименты» в Швеции.

Не думаю. Это часто происходит с теми, кто делает что-то новое. Такие люди всегда рискуют навлечь на себя недовольство. Раньше их атаковали коллеги, научное сообщество, а сейчас даже СМИ легко могут разрушить карьеру. Особенно в медицине.

Вы будете продолжать? Многие бы остановились.

Я бы остановился, если бы была альтернатива трансплантации, если бы можно было отказаться от хирургии в принципе и с помощью одних только клеток сформировать в организме новый орган.

И каковы ваши планы?

Центр регенеративной медицины в Кубанском медицинском университете в Краснодаре работает над созданием различных органов — легких, сердца, пищевода и диафрагмы. Исследования проводятся на мелких и крупных животных, в прошлом году мы начали работать с приматами. Пожалуй, самый выдающийся успех — это тканеинженерная диафрагма. Органы были созданы в лаборатории и пересажены крысам. Некоторые прожили более полугода и живут с выращенной диафрагмой до сих пор!

Мегагрант сейчас закончился, но мы работаем по другому гранту — над созданием пищевода. Надеюсь, исследования будут продолжены, и моим сотрудникам удастся «вырастить» сердце.