История 13-летней берлинской девочки, похищенной и изнасилованной мигрантами, уже несколько дней не сходит с первых полос отечественных газет и эфиров телеканалов. Русская диаспора (пострадавшая семья — переселенцы из России) на митингах требует найти и наказать виновных, обвиняя полицию в том, что та покрывает убийц и насильников. Полиция Германии заявляет, что девочку никто не похищал и не насиловал, а немецкие СМИ обвиняют российских коллег в развязывании пропагандистской войны и нагнетании ненависти. «Лента.ру» попыталась разобраться в этой запутанной истории.
Существует ли девочка в реальности?
Да. Известно, что ей 13 лет, ее зовут Лиза (немецкие издания до сих пор упорно именуют ее Леной, чтобы не допустить утечки личных данных, хотя настоящее имя давно не тайна), она из семьи выходцев из России. Те, кто давали комментарии российским СМИ, — дядя Лизы Тимофей и ее тетя Марина — реальные люди.
Какова версия самой Лизы и ее семьи?
Утром девочка отправилась в школу. На автобусе она добралась до станции электрички, но вместо того, чтобы сесть в поезд, оказалась в машине, водитель которой предложил довезти Лизу до школы. Вместо этого ее привезли в неизвестную квартиру, где трое мигрантов ее неоднократно насиловали. Через 30 часов ее, избитую и изнасилованную, выбросили на улицу.
Почему нельзя более подробно опросить Лизу, Марину и Тимофея и установить все обстоятельства произошедшего?
Семья девочки дальнейших комментариев прессе не дает, сама Лиза — и подавно.
Если девочка существует, возможно, обстоятельства похищения — выдумка российских СМИ?
Что нам известно достоверно: после инцидента девочка в сопровождении родителей дала показания в полиции. Она рассказала о том, как в районе вокзала неизвестные заманили ее в машину, чтобы якобы отвезти в школу, а вместо этого изнасиловали. Нашли ее лишь сутки спустя. После этого девочка давала показания уже без родителей, и ее версия, как говорится в полицейском пресс-релизе, «несколько изменилась»: она якобы отправилась с мужчинами добровольно. Сложно понять, где именно в данном случае нестыковка.
Что по этому поводу говорят родители Лизы?
Они возмущены и обвиняют полицию в том, что на их дочь оказывали давление. Полицейские возмутились тоже и в ответ пригрозили «не оставить клевету без ответа».
Что в итоге заявляет полиция?
«В результате расследования специальный комиссариат уголовной полиции Берлина установил, что девочку не похищали и не насиловали. Прошу с пониманием отнестись к тому, что в целях защиты человека, а также принимая во внимание, что речь идет о 13-летней девочке и ее семье, мы не можем сообщить какую-либо дополнительную информацию» (Карстен Мюллер, заместитель пресс-секретаря полиции Берлина в интервью русской службе Deutsche Welle, 19 января 2016 года). Кроме того, полиция утверждает, что расследование дела Лизы продолжается, его не закрыли — хотя бы потому, что у полиции в принципе нет таких полномочий.
Может быть, все именно так и было?
Возможно. Однако родственники Лизы и русскоязычные жители района Марцан, где компактно проживают представители русской диаспоры, полиции не верят. Виной тому новогодняя кельнская история: полиция также до последнего отрицала какие-либо эксцессы, и утром 1 января на сайте городского управления было опубликовано сообщение о том, что прошедшая ночь прошла спокойно. Понятно, что доверия правоохранительным органам это не прибавило.
Как реагирует на произошедшее русская диаспора в Берлине и в Германии вообще?
В целом инертно: русская диаспора в Германии — достаточно размытое понятие, и в отличие от других диаспор внутренние связи в ней развиты слабо. Острее всего переживает происходящее район Марцан, где проживает семья Лизы: там прошел митинг, собравший сотни человек. Писатель и сценарист Дмитрий Вачедин, побывавший на митинге, так описывает происходившее у себя в Facebook: «На вчерашний митинг пришло 300-400 человек. 80 процентов — русскоязычные. Обычные жители спального района. Были подозрительные группы крепких немцев — мне кажется, представители правых движений. Организации как таковой не было. На митинге работали четыре съемочные группы российских телеканалов, под камеры подходили люди, делились своими страхами, больше не происходило ничего. Вы их сами увидите в новостях — это люди, которые никогда не говорили на камеру, сами себя накручивали и наболтали немало глупостей. Корреспонденты обращались с ними как с детьми. Полиция пыталась разогнать мероприятие. Был русскоязычный сотрудник, просивший всех разойтись, но — наверное, из-за мороза — громкоговоритель не работал, так что его не было слышно... Если бы на митинге была запись в добровольные дружины, записалась бы пара сотен человек. Если бы кто-то отправился громить общежитие для беженцев, нашлись бы люди и для этого».
Что пишет немецкая пресса?
Почти ничего, в основном просто цитирует слова полиции, а также возмущается тем, как эту историю освещают российские масс-медиа. Никаких специальных репортажей немецкие СМИ на эту тему не делали. Единственным исключением является русская редакция Deutsche Welle, которая показала в своем сюжете и реакцию жителей Марцана, и разъяснения полиции.
Разве этого недостаточно?
Жители Марцана считают, что нет. Ситуация с немецкими медиа напоминает им ситуацию с немецкой же полицией. Полиция в Кельне бодро рапортовала, что все под контролем, а в поле зрения медиа кельнская история попала лишь 5 января. В свое оправдание СМИ заявили, что полиция их дезинформировала.
Чем объясняется такая позиция немецкой прессы?
Как только начался миграционный кризис, немецкая пресса заняла позицию не беспристрастного наблюдателя, а активного участника процесса. Именно благодаря немецким СМИ, сотрудники которых наверняка руководствовались самыми благими побуждениями, в общественном мнении Германии стала считаться неприличной любая критика мигрантов.
Тем не менее объективно миграционный кризис способствовал росту популярности правых: начались поджоги убежищ и нападения на беженцев. В итоге в немецких СМИ возник феномен самоцензуры: информацию о криминальном поведении мигрантов не то что не афишируют — ее либо вообще не пускают в печать, либо дают в разделе «разное». С моральной точки зрения позиция журналистов неуязвима: они всеми силами минимизируют агрессию в отношении беженцев и пытаются не допустить роста популярности ультраправых. Но при этом нередко перегибают палку: любой намек на криминал со стороны мигрантов встречается в штыки.
Как немецкие СМИ реагируют на освещение событий российскими коллегами?
Очень болезненно. Репортажи «Первого канала», с их точки зрения, способствуют росту ненависти к приезжим с Ближнего Востока и из Северной Африки — то есть как раз тому, чего они всеми силами пытаются избежать. Позицию немецких масс-медиа лучше всего выразил адвокат Мартин Лютле, подавший в суд на корреспондента «Первого канала» Ивана Благого: «Очевидно, он провоцирует ненависть к беженцам. Репортаж обращен в том числе и к шести миллионам русскоговорящих жителей Германии. И этих русскоговорящих подстрекают к каким-либо действиям, провоцируя насилие».
Как на упреки немецких СМИ реагируют российские СМИ?
Пока никак. И, скорее всего, никаких извинений не последует. С точки зрения немецких масс-медиа репортажи российских каналов разжигают в Германии межнациональную рознь, с точки зрения российских журналистов — они всего лишь беспристрастно описывают факты, а выводы каждый сделает сам. Ситуация чем-то напоминает картину, сложившуюся полтора года назад во время войны в Донбассе, только с обратным знаком: тогда российские журналисты упрекали немецких коллег в том, что те, не дождавшись результатов расследования, возложили вину за гибель «Боинга» на ополченцев, а также бездоказательно писали о том, что на территории непризнанных республик присутствуют российские войска. Бумеранг вернулся, и теперь российские журналисты топчутся по больной мозоли немецких СМИ, но радоваться по этому поводу не стоит: взаимные упреки и обиды только помешают установлению истины.