В Центре документального кино в рамках совместного проекта Фонда Егора Гайдара и Вольного исторического общества «Исторический момент» состоялась дискуссия на тему «Первая русская революция: провал или пролог?», участниками которой стали доктор исторических наук, профессор РАНХиГС Константин Морозов и доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН Кирилл Соловьев. Ведущим беседы выступил историк и телеведущий Николай Сванидзе. «Лента.ру» публикует основные тезисы выступлений историков.
Константин Морозов:
Революция 1905 года стоит в одном ряду с другими европейскими революциями, которые привели к падению обветшалых и неспособных ответить на новые исторические вызовы абсолютных монархий. Консервация устаревших общественных отношений, нежелание учитывать интересы новых классов (буржуазии, интеллигенции, пролетариата) имела для дореволюционной России тяжелые последствия. То, что самодержавие было анахронизмом и мешало дальнейшему развитию страны, осознавала даже высшая аристократия. Важно понимать, что любая революция сначала происходит в головах людей и лишь потом осуществляется на практике, хотя период ее вызревания может длиться очень долго.
Революция 1905 года стала неожиданностью для всех, хотя к ней Россия шла давно. Например, американский историк Ричард Пайпс считает ее прологом студенческие волнения 1899 года. Министр иностранных дел Александр Извольский полагал, что царский режим стал рушиться еще при Александре III, а публицист Марк Вишняк вел отсчет конца самодержавия от середины 1870-х годов, когда Александр II остановил Великие реформы и решил «подморозить» страну. Россию и правящую династию от революции могло спасти только введение конституционной монархии. Но последние Романовы в стремлении сохранить незыблемыми самодержавные основы своей власти в итоге все потеряли и привели страну к катастрофе 1917 года.
Кирилл Соловьев:
Революция — это, прежде всего, диагноз правящего режима. Главной движущей силой русской революции была сама власть, чьи коренные пороки порождали недовольство в обществе. Историк Александр Степанский справедливо говорил, что никто так не способствовал ей, как Николай II (естественно, сам того не желая). Причиной любого восстания становится не сила общественного давления, а внезапная слабость верховной власти, когда она неожиданно обнаруживает вокруг себя вакуум и пустоту, и ей не на кого больше опереться. Подобная ситуация сложилась в октябре 1905 года, когда главной оппозиционной силой стало ближайшее окружение императора, ведь разговоры о конституции в России велись в течение многих десятилетий, и многие представители высшей бюрократии тоже стремились к переменам.
После революции Россия стала качественно иной страной. Появилось выборное представительство, свободная пресса, и самое главное — монархия перестала быть неограниченной. Конечно, манифест от 17 октября 1905 года по своей сути был не конституцией, а декларацией о намерениях, но сам Николай II в частной переписке признавал, что подписал именно конституционный акт.
Кирилл Соловьев:
Любая революция подобна большому взрыву, после которого вся система вновь собирается по элементам. Но после первой русской революции новый политический механизм Российской империи создали из старых архаичных элементов, поэтому в нем было множество анахронизмов и противоречий. Его главной отличительной чертой стала постоянная борьба между либералами и революционерами с одной стороны, посчитавшими уступки Николая II недостаточными, и консерваторами с другой стороны, полагавшими эти новшества чрезмерными.
Конечно, думская монархия в России после 1905 года была больной системой, хотя и не безнадежной. Она имела все шансы выздороветь, но этому помешала Первая мировая война, до крайности обострившая все ее пороки и противоречия.
Константин Морозов:
Политическая система страны после первой русской революции осталась недореформированной, поэтому нельзя говорить о каком-то ее новом качестве. Государственная дума так и не стала полноценным парламентом, хотя была больше на него похожа, чем нынешняя.
Не хватало одного шага — позволить Думе утверждать назначение министров, но именно на это Николаю II не хватило политической воли. После 3 июня 1907 года он опять попытался «подморозить» ситуацию, отказавшись от диалога с обществом и дальнейшего пути по превращению России в конституционную монархию. После этого события 1917 года стали неизбежными.
Константин Морозов:
Оппозиционный терроризм, сильно проявивший себя в ходе первой русской революции, возник на гребне революционного движения, охватившего Россию во второй половине XIX века на фоне противостояния власти и интеллигенции. Почему интеллигенция шла в революцию? Люди гуманитарных профессий не могли реализовать себя без творческой свободы, неотделимой от свободы политической, которую власть не спешила предоставлять.
Эти противоречия, вызревавшие в течение нескольких десятилетий, привели в итоге к всеобщему ожесточению, итогом которого стал революционный терроризм. Он подпитывался как государственным террором в виде ответной реакции, так и широкой общественной поддержкой. Почему интеллигенция во многом сочувствовала террористам? К тому времени все устали от власти, которая своей бесконтрольностью и неэффективностью вызывала всеобщую ненависть и презрение.
Кирилл Соловьев:
Если говорить о столыпинских репрессиях против революционеров, о пресловутых «столыпинских галстуках» и «столыпинских вагонах», то их масштаб был несоизмерим с разгулом оппозиционного терроризма. За все время существования военно-полевой юстиции в России казнили около 2800 человек (для того времени колоссальная цифра), но жертв революционного террора было в несколько раз больше.
Безусловно, Петр Столыпин во многом воплотил идеи своего предшественника, Сергея Витте, хотя, в отличие от него, Столыпин был публичным политиком и вполне органично смотрелся на трибуне Государственной думы. Трагедия Столыпина была в том, что он стал жертвой собственных идей, поскольку главным препятствием задуманных им системных преобразований стала та самая Дума, которая должна была быть их главной опорой. Поэтому наиболее важные реформы (судебная, местного самоуправления) потерпели неудачу или были существенно искажены.
Кирилл Соловьев:
Революции всегда происходят неожиданно, поскольку чаще всего власть не обрушивается под ударом мощной общественной стихии, а осыпается под грузом собственных ошибок, пороков и противоречий. Беда России в том, что у нас изменения общества всегда опережали эволюцию правящего режима. Такая асинхронность развития страны постоянно создавала ситуацию вечного противостояния между властью и обществом, которое в начале XX века закономерным образом завершилось революцией.
Проблема была и в сущности русского самодержавия. Вопреки распространенному представлению, роль монарха в императорской России была не столь существенна. Государь во многом был лишь игрушкой в руках различных придворных олигархических группировок. Поскольку ему зачастую приходилось легитимировать решения, принимаемые не им, эту систему невозможно было изменить изнутри. Самодержавие в начале XX века оказалось неспособным самостоятельно поделиться частью своей власти с обществом, поэтому революция была неизбежна.
Константин Морозов:
История России так сложилась, что правящая династия в течение многих десятилетий не могла решиться на коренные преобразования, хотя необходимость их была очевидна еще Екатерине II и особенно Александру I, который предоставил конституцию Польше, Финляндии и даже Бессарабии, но никак не всей империи. Бесконечное затягивание решения насущных социально-экономических и политических проблем в конечном итоге привело Россию к трагедии.
Главный урок русских революций состоит в том, что руководство страны всегда должно адекватно воспринимать реальность, не пытаясь игнорировать ее или подстраивать под свои корыстные интересы. Неспособность власти отвечать на новые исторические вызовы может смести не только правящую верхушку, но и обрушить все государство. Особенность России в том, что в ней правящие режимы не падали под напором возмущенного народа, а долго гнили изнутри, исчезая впоследствии за два-три дня. Так случилось в феврале 1917 года, это же повторилось в августе 1991 года.