«Послабления в отношении врагов народа недопустимы» Книга Галины Ивановой «История ГУЛАГа: 1918-1958»

Проблематика сталинского периода, его роль в российской истории по-прежнему остается больной точкой исторической памяти российского общества. До сих пор процесс осознания масштаба непрерывной трагедии, произошедшей с русским народом, начиная от коллективизации, голода, репрессий и кровопролитной войны, часто встречается эмоциональным отторжением. Тем ценнее труд профессиональных историков, которые достаточно сухим языком на основе архивных документов реконструируют картину прошлого. В своей работе доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН Галина Иванова восстанавливает историю ГУЛАГа как социально-экономического и политико-правового феномена Советского государства.

С разрешения издательства «Политическая энциклопедия» (РОССПЭН) «Лента.ру» публикует отрывок из книги Галины Ивановой «История ГУЛАГа: 1918-1958».

«Недолго уже! Война кончится — всех освободят!» — эта надежда, переходящая порой в убежденность, помогла выжить сотням тысяч узников ГУЛАГа. Более полутора миллионов человек встретили в СССР День Победы за колючей проволокой. «Радость победы и надежда на возможность скорого освобождения охватила всех, — вспоминал бывший заключенный H.H. Болдырев, — даже урки, утверждавшие ранее, что "нам все равно, какая власть, Сталин ли, Гитлер ли, все равно будем воровать", и те радовались вместе со всеми: "Братва! Наша взяла!"»

Однако победоносное завершение войны не принесло советским политическим заключенным ни освобождения, ни облегчения их участи. Указ Президиума Верховного совета СССР от 7 июля 1945 года «Об амнистии в связи с победой над гитлеровской Германией» касался в основном осужденных за нарушение трудовой дисциплины, воинские и уголовные преступления, если срок наказания не превышал трех лет. До 1 октября 1945-го по этой амнистии из лагерей и колоний ГУЛАГа были освобождены 620 тысяч 753 заключенных, среди них лишь 1724 человека отбывали наказание по контрреволюционным статьям, что составляло менее 0,3 процента от общего числа амнистированных. Амнистия не коснулась и тех, кто находился в ссылке и на спецпоселении, а таких, по данным Отдела спецпоселений НКВД СССР, на 1 апреля 1945-го насчитывалось 2 миллиона 212 тысяч 126 человек.

Уже в первые послевоенные годы наметилось явное ужесточение карательной политики, острие которой репрессивные органы направили, в первую очередь, против тех, кто по разным причинам общался или сотрудничал с неприятелем. С 1946-го органы министерства государственной безопасности (МГБ) начали арестовывать демобилизованных солдат, которые после вынужденного сотрудничества с немцами переходили к партизанам, вступали в Красную армию и сражались в ее рядах до окончательной победы. Многие из них имели награды, ранения и были убеждены, что полностью искупили свою вину. В МГБ считали иначе. Для усиления обвинения следователи нередко прибегали к фальсификациям, превращая на бумаге в полицаев-душегубов обычных граждан, назначенных немцами помимо их воли бригадирами, десятскими, председателями уличных комитетов, управдомами и тому подобных.

1 / 2

Безымянные могилы политзаключенных на Соловках

Фото: РИА Новости

2 / 2

Одна из камер Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, где располагалась тюрьма для политзаключенных

Фото: Б.Манушин / РИА Новости

Активную роль в карательной практике послевоенных лет играли военные трибуналы. В июле 1946 года в составе Министерства юстиции СССР было образовано Главное управление военных трибуналов (ГУВТ) Вооруженных сил СССР (ВС СССР), сменившее существовавшее с 1940-го Управление военных трибуналов Красной армии и флота. На 1 января 1948 года в подчинении ГУВТ находился 351 военный трибунал, в том числе 71 трибунал за границей, их юрисдикция распространялась только на военнослужащих ВС СССР.

Как отмечалось в докладе начальника ГУВТ генерал-лейтенанта юстиции Зейдина, «практическая судебная работа военных трибуналов была направлена на выполнение решений партии и правительства, направленных на дальнейшее укрепление боеспособности Вооруженных сил СССР, на беспощадную борьбу с ворами и расхитителями социалистической собственности и личного имущества граждан, на повышение бдительности советских людей и сохранение государственной тайны… Помимо этого, трибуналы должны были проводить также большую работу по рассмотрению дел о государственных преступлениях».

В 1946 году военные трибуналы осудили за все виды преступлений 117 тысяч 199 военнослужащих ВС СССР. В 1947-м количество осужденных сократилось на 33,4 процента и составило 78 тысяч 5 человек. В числе осужденных в 1947 году было 7,3 процента офицеров. По отношению к общему количеству осужденных военнослужащих наказание за измену Родине отбывали 15 процентов (11 тысяч 674 человека), за дезертирство — 13,6 процента (10 тысяч 642 человека), за все виды хищений — 29 процентов (22 тысячи 594 человека). Из числа осужденных около 2 процентов были осуждены условно, резко снизилось в течение года количество тех, кого в качестве наказания направляли в дисциплинарные батальоны: если в I квартале такой приговор получили 16,3 процента осужденных, то в IV — всего 4,2 процента осужденных. Зато свыше 70 процентов осужденных были приговорены к длительным срокам лишения свободы. К высшей мере наказания (до выхода Указа об отмене смертной казни) приговорили 486 человек.

Признавая такую судебную практику в целом «достаточно жесткой», руководство ГУВТ, тем не менее, настаивало на усилении репрессий по делам об измене Родине, поскольку «никакие послабления в отношении этих врагов народа недопустимы». Трудно представить, что советскую военную юстицию кто-то мог бы упрекнуть в излишней снисходительности к изменникам Родине. Однако именно так обстояло дело в 1947 году. Руководство ГУВТ обвиняло трибуналы в «недопустимом либерализме» и требовало «решительного изменения судебной практики по этим вопросам в сторону усиления репрессии». Словесные обвинения сопровождались соответствующими санкциями.

Однако не у всех военных юристов хватало бесстыдства и цинизма, чтобы осудить на многолетнее лишение свободы солдата или офицера, вырвавшегося из окружения или плена и с риском для жизни вернувшегося в родную часть. «За извращение судебной практики по делам о государственных преступлениях» был снят с работы и предан суду председатель Военного трибунала Приморского военного округа полковник юстиции Бережной. Его заместителя Харитонова исключили из партии и уволили в запас. Председатель Военного трибунала Киевского военного округа полковник юстиции Архипов, смягчавший наказания государственным преступникам, был предупрежден о неполном служебном соответствии.

Особо острой критике подверглись военные трибуналы Литовской и Латвийской союзных республик, которые проводили, по мнению руководства УВТ, «наиболее либеральную практику», в частности по отношению к недоносителям и пособникам «националистических банд». Их судебные приговоры по делам о контрреволюционных преступлениях за 1946-1947 годы характеризовались руководством УВТ войск МВД как «грубейшие ошибки и извращения закона».

Хотелось бы обратить внимание на факт, что все требования об ужесточении репрессий мотивировались отменой смертной казни. Здесь наблюдается интересный политико-правовой парадокс: по сути дела, верховная власть, отказываясь от применения смертной казни как исключительной высшей меры наказания, вовсе не ставила своей целью смягчить карательную политику в целом, а, наоборот, стремилась ужесточить ее путем введения широкого применения наказания в виде 25 лет лишения свободы. Четвертьвековое заключение понималось не как исключительное, высшее в данный момент наказание, заменившее смертную казнь, а как типичная санкция по делам о контрреволюционных преступлениях.

Экономическая подоплека такой трактовки закона об отмене смертной казни не вызывает сомнений: ГУЛАГ, как важная составная часть народно-хозяйственного комплекса страны, остро нуждался в молодых здоровых кадрах из числа заключенных. Это хорошо понимали представители всех репрессивных ведомств, в том числе и военные юристы.

Позднее, когда начали пересматривать дела спецподсудности, комиссии подходили к таким приговорам с большой осторожностью, часто оставляя их без изменений, реже — снижая срок до 5-10 лет и почти никогда не освобождая от наказания полностью. Вот лишь один типичный пример: 29 мая 1954 года Военная коллегия, рассмотрев дело A.M. Хованова, работавшего при немцах некоторое время помощником старосты хутора и осужденного за измену Родине на 25 лет заключения в исправительно-трудовом лагере, и найдя, что Хованов исполнял обязанности помощника старосты по принуждению, а с февраля 1943 по июль 1946 года служил в Красной армии, участвовал в боях, дважды был ранен, награжден пятью медалями, после этого 6 лет честно работал в колхозе, решила снизить ему наказание до 10 лет. Чем объяснить такую «щедрость»? Уж не теми ли мрачными делами прошлого, которые довлели почти над каждым руководящим судебно-прокурорским работником?