В прокат выходит новый фильм Алексея Германа «Под электрическими облаками» — ускользающее от определений, напоминающее сны и поэзию, неизменно завораживающее кино о России прошлого, настоящего и будущего, о совести и чести, о доле идеалистов и мечтах безумцев. Проще говоря, о нас. «Лента.ру» поговорила с режиссером о том, из чего сложилась картина, с чем она перекликается и в чем отечественное кино отстает от лучших образцов мирового.
«Лента.ру»: «Под электрическими облаками» формально повествует о России 2017 года, но, конечно, куда больше говорит о нашем настоящем. При этом фильм снимался больше пяти лет. Замысел не менялся?
Алексей Герман: Он изменился не сильно. Все внутренние импульсы, которые заставили меня влезть в эту историю, как минимум остались. Это, во-первых, желание снять картину, которая довольно искренне и открыто проговаривает то, чего мне не хватает – от того, что такое поступок, до стремления показать людей приличных, при всех сложностях, неустроенности, бедности, сохраняющих чистоту.
Во-вторых, для меня было принципиально важно сказать вещи, не всегда популярные, – например, что мы теряем статус пространства, которое на протяжении долгого времени определяло мировую культуру. Мне вообще не очень нравится унификация. Мне неуютно во вселенной, где не существует амбициозных, безумных, не всегда оправданных логикой поступков.
Вы хотели рассказать именно о таких поступках?
И о неизбежном наступлении нового времени. И о разнице поколений. Например, условные Солженицын или Ахматова, условные 1917-й и 1937-й, являются тем стержнем, на котором держится мое мировоззрение – для меня это во многом основа исторической и культурной памяти. Но важно было показать, что для следующего поколения это уже не так. Я однажды сидел со знакомыми лет на 12-15 меня младше, причем хорошо образованными, и мы заговорили об истории – о Серебряном веке, о Гражданской войне, о НЭПе – и выяснилось, что наши взгляды перпендикулярны. Для меня это нечто базовое, а для моих собеседников эти события - что-то вроде войны 1812 года. И вот это различие между моим поколением, для которого эта история – часть жизни, и ненамного отстающим по возрасту поколением, для которого она уже ближе к античному прошлому, хотелось показать.
Важно было рассказать о людях, стремящихся к поступку. Об архитекторе, который, несмотря ни на что, хочет построить задуманное здание, не хочет, подобно многим тонким людям, переключаться на дизайн интерьеров, превращаться в сферу услуг. О людях, которые не хотят потерять себя, не хотят встраиваться в квазикапиталистическую систему, которая у нас сложилась – а видят свою роль в том, чтобы создавать что-то прекрасное, что-то редкое. Таков же и герой, сыгранный Мерабом Нинидзе, - маленький экскурсовод в музее, который, как бы сложно это ни было, тоже не может пойти против себя, переступить через свою природу, поэтому совершает поступок, начинает защищать музей.
С другой стороны, нам казалось важным показать и постперестроечную, точнее даже пост-постперестроечную Россию. Мир же изменился. Мы живем в мультикультурных городах, со всеми этими циклопическими строениями, эстакадами. Я же ничего не выдумывал, все эти недостроенные эстакады находятся в часовой доступности от центра Питера, с которым невероятно контрастируют. Мы, в общем, оказались в новой сфере обитания. В общем, «Под электрическими облаками» о многом – и о людях редких, живущих своей головой, и о времени, которое к нам все ближе подходит.
Это время вы, в сущности, предугадали.
Мы закончили снимать еще до всех событий на Украине. Только-только все начиналось – не было никакой войны даже приблизительно, были только какие-то первые волнения. Важно было показать это предчувствие – и людей, живущих в историческом пространстве, которое, может быть, через несколько лет неузнаваемо изменится. Понятно, что мы не знаем, как будет, но ощущается наступление нового времени. А когда исторические эпохи меняются, трутся друг о друга на сломе, то из-под них всегда кровь льется – когда больше, когда меньше.
Кадр из фильма «Под электрическими облаками»
Кадр из фильма «Под электрическими облаками»
Кадр из фильма «Под электрическими облаками»
Лишние люди, которых вы показываете в «Под электрическими облаками», были, есть и будут всегда. Есть ли при этом что-то уникальное в их положении в нынешнем времени?
Я считаю, что социальные сети мир во многом изменили. Мы склонны недооценивать влияние фейсбука и твиттера. Мы часто не осознаем, что живем в другой реальности, где иная скорость реакции на события, иное понятие общности, иное представление о весомости поступка, иное понятие публичности. С одной стороны, этот новый информационный век предоставляет нам возможность узнавать о тех или иных событиях немедленно. А с другой, одновременно идет подмена истины – количество симулякров постоянно увеличивается. Но при этом, хотя мы живем в таком информационном веке, мне кажется, что степень одиночества человека остается той же, что и прежде. Все равно человек, который мыслит сам, которому неуютно мыслить так же, как Васе, Саше и Пете, остается лишним, раздражает – и в России, да и в остальном мире. Все равно на нас продолжает давить эта многовековая инерция и все равно проще живется тем, кто предпочитает мыслить чужой головой, а не своей.
Но мне кажется, что таких лишних людей много, просто они раскиданы по пространству. И что у нас получилось – безотносительно даже кино – это собрать на съемках, на картине таких людей. Как Мераб Нинидзе, который снимался в фильме, получившем «Оскар» и которого хорошо знают в Австрии, Германии, - но он при этом может на какое-то время сбежать от всех и вся в горы, так что выйти на него можно только через маму. Или как Луи Франк, сыгравший у нас архитектора, - человек из очень уважаемой европейской семьи, который в какой-то момент вдруг все бросил и поехал на Украину песни петь. Или Вика Короткова.
Вы, кажется, даете своим героям в финале некую надежду, — хотя и без классического катарсиса.
Я просто исходил из органики, из какого-то внутреннего ощущения. Пока я не придумал тот финал, который сейчас есть у фильма, он не складывался. Но в итоге получилась такой образ – когда люди пытаются что-то на себе тащить, это что-то в итоге начинает двигаться. Мы закладывали что-то в это – и смену поколений тоже: если обратить внимание, то в последних кадрах много прекрасных молодых лиц, которые мы искали по всему городу. Вы знаете, финал при этом изначально был куда более печальным. И за те шесть лет, что мы делали эту картину, он все никак не получался – пока в какой-то момент мое ощущение от него потерялось, я понял, что за это время сам изменился. Эмоция преодоления, энергия нахождения друг друга в итоге оказалась более важной, и ее как раз хотелось передать в концовке.
Кадр из фильма «Под электрическими облаками»
Кадр из фильма «Под электрическими облаками»
Кадр из фильма «Под электрическими облаками»
Сам фильм ведь тоже получился попыткой выйти за пределы привычного, унифицированного повествования. Насколько это было для вас важно?
В жизни вообще не так много – особенно у кинематографиста – шансов прыгнуть в какое-то другое измерение, киноязык, повествование. Поэтическое или импрессионистское, как ни назови, - но которое кажется тебе правильным. Когда ты снимаешь картину, у тебя всегда есть выбор. Всегда. И возможность для этого выбора остается вплоть до самых последних дней работы, всегда можно что-то еще изменить, переснять, перемонтировать – ничего страшного. Всегда оставался выбор сделать фильм более ожидаемым, более понятным или для фестивалей, или для, напротив, коммерческого проката. Но мне казалось, что это будет неправильным, что картина должна оставаться такой, какая она есть. Вот такое стихотворение, вот такой слог, такой язык. Наверное, это кино, которое существует между условно коммерческим и между условно фестивальным, - личное кино, которое я снимал для себя и для своего поколения. Мне было важно проговаривать поколенческие вещи – а иначе зачем? Снимать стодвадцатьшестой фильм стандартного фестивального формата не сложно. Сложно рисковать, прыгать куда-то в другую сторону. Мне нравится ставить сложные задачи, а не простые, иначе мы застопоримся, не будет никакого движения вперед.
Мне показалось, что на уровне даже не методов или тем, а в плане мироощущения ваш фильм перекликается, например, с новым фильмом Цзя Джанкэ «Горы могут расступиться». Есть ли в принципе авторы в мировом и российском кино, с которыми вы ощущаете родство?
Бывает, с Джейланом, например, в некоторых его фильмах. Мне в принципе нравится, что он в своих картинах приходит к осознанию эстетического и драматургического тупика очень популярной еще недавно псевдодокументального стиля. На самом деле, это общая тенденция – и это есть, например, даже у такого кассового вроде бы режиссера, как Одиар, который еще в фильме «Пророк» ищет решение, которое иногда выпрыгивает за традиционный язык кино. Вроде все как надо, а потом вдруг возникают абсолютно импрессионистические вещи. Мне нравится, что отходит эстетика, условно, фильма «Рассекая волны», и кино движется к большей плотности, к большей образности. На самом деле, мы входим в новый период кинематографа, как мне кажется, в котором ценно в первую очередь стремление заново изобрести язык кино, желание с помощью кино объять мир. При этом понятно, что нельзя, невозможно объять вселенную, но можно ведь хотя бы пытаться.
Алексей Герман на съемочной площадке «Под электрическими облаками»
Фото: Олег Савунов
А российское кино…
А наш кинематограф застрял где-то в 2002 году, в лучшем случае. Это замечательно и хорошо, но мне кажется, что азиатское кино, например, намного мощнее. Почему? Потому что они пробуют, они не живут по лекалам, а постоянно ищут какие-то новые образы и способы рассказать историю. Мы же сначала слишком переиграли в постмодернизм. Потом слишком переиграли в жизнеподобие, в как бы натуралистическое кино, в котором говорят шепотом, лишь бы не сказать что-то важное. Мы все время играли в прошлое, и на кинематографе это отражалось и отражается. Нас иногда упрекают, что какие-то мировоззренческие вещи фильме проговариваются вроде бы прямо или за музыку «ДДТ», которая в нем звучит, но мне представляется, что основные, корневые и поколенческие заслуживают разговора в полный голос. Наши герои не муравьи, которых исследуют или препарируют, наши герои – живые, тонкие, умные люди, которые задают себе вопросы и ищут ответы такие же как многие мои друзья. Наши герои – ровня зрителю.
Не могу не спросить про «Довлатова». Вы уже нашли язык, способ рассказа для этой истории?
Начал находить. Проговорив какие-то важные для себя вещи в «Под электрическими облаками», я понимаю, что для «Довлатова» язык нужен уже другой, потому что это другое время, это больше история не про время, а про человека. Хочется движения вперед – понятно, что от себя при этом все равно не убежишь, да и незачем, наверное, но пробовать надо.