Кинематограф, коммунизм и сексуальная революция Лекция Кирилла Разлогова о том, как в кино появилось «раскрепощение» и почему оно неактуально сегодня

Вильгельм Райх был психологом, учеником Фрейда. Он требовал отмены репрессивной морали и введения полового просвещения. Будучи человеком левых взглядов, считал, что социальная революция невозможна без революции сексуальной. Культуролог и киновед Кирилл Разлогов в рамках культурно-образовательного проекта «Эшколот» провел в лектории Музея Москвы лекцию, посвященную тому, как кинематограф воплощал некоторые заветы Райха в жизнь, как на это реагировала советская власть и западные государства, а также о том, когда сексуальные провокации в кино актуальны. «Лента.ру» записала основные тезисы лекции.

«Земля»

Картина Александра Довженко «Земля» относится к пантеистическому видению проблем мироздания и проблем коммунизма. В частности, она знаменита одной из первых сцен с обнаженной натурой в истории советского кино. Довженко показал обнаженную женщину в момент сильного горя — ее возлюбленного убили кулаки. К сексуальной революции этот эпизод никакого отношения не имеет — здесь имеет значение исключительно появление обнаженной женщины в советском кино, поэтому интересен не сам фрагмент, а реакция на него пролетарского поэта Демьяна Бедного. Он ставит проблему, которую поднимал Вильгельм Рейх, приезжавший к нам в 1929 году: возможна ли социальная и коммунистическая революция без революции сексуальной? Вот часть этого стихотворения:

…Особливо хороша исступленная
Девица оголенная.
Вот где показ, так показ!
В самый раз!
В настоящую точку!
Содрали с девицы сорочку
Всенародно, публично!
Это что ж? Не цинично?
Это что же? Терпимо?
В театре на сцене недопустимо?
А допустимо в кино?
Это — умно?
Это — НЕОБХОДИМО?
У нас ссылались не раз и не два
На ленинские слова:
«Из всех искусств для нас важнейшим
является кино».
И главного в этих словах не заметили,
Основного не сметили:
Не важнейшее само по себе,
А ДЛЯ НАС, в нашей острой борьбе…
…Разгуделися киношмели,
Рекламой кричат неослабной
В честь кинокартины «ЗЕМЛИ»
Контрреволюционно-похабной!
Вот до чего мы дошли!

Талантливо сказано, безусловно. Но если из этого выжать позицию, то она очень напоминает позицию людей, которые сейчас регулируют культурную жизнь.

Вильгельм Рейх был человеком, который все это обнаружил, опираясь на учение Фрейда, с которым он был близко знаком, на кого работал некоторое время. Они разошлись именно в силу того, что Райх стремился высвобождение сексуальности понимать в социально-политическом смысле. Для Фрейда же все дело было в культуре, которую он понимал как систему запретов, рассматривал либидо не как средство освобождения человека, а как источник неврозов.

Взгляды Райха были связаны с социальным освобождением от всякого рода условностей, и поэтому именно его взгляды послужили основой для возрождения левого фрейдизма тогда, когда начали возрождать сексуальную революцию.

Первые послереволюционные годы были периодом крайностей. До сих пор помню, как моя бабушка возмущалась демонстрациями активистов общества «Долой стыд» на улице Горького (так раньше называлась Тверская). Они шли абсолютно обнаженными и провоцировали окружающих. Бабушка была женщиной благонравной не только потому, что являлась дочерью православного священника и фамилия у нее была Благовещенская, но и потому, что у нее все это вызывало искреннее возмущение и глубокое отвращение. Она искренне полагала, что этому ужасу не место не только на улице, но и вообще где бы то ни было, чем травмировала моих сестер, когда они были молодыми и тоже испытывали запретные желания. В этом контексте, когда показывалось что-то связанное с новым образом жизни, новым подходом к жизни, оно было более революционным и травмирующим, чем какие-то отдельные эпизоды, которые шокировали ту или иную цензуру.

«Третья Мещанская»

Эта картина известна под разными названиями, одно из них — «Третья Мещанская», но самые смелые прокатчики за рубежом называли ее «Любовь втроем». В ней показана очень трогательная история без каких-либо обличительных нот, но с явным феминистским акцентом. Он был более сильным, чем даже у Коллонтай, жрицы свободной любви, и тем более у западных феминисток 60-70-80-х годов. О таком они даже мечтать не могли.

Один из главных героев приезжает в Москву, подселяется в квартиру своего друга и становится любовником его жены. Получается такая вот любовь втроем, но не в нетрадиционном варианте, когда между мужчинами есть тоже сексуальная связь, а любовный треугольник, весьма традиционный. Когда героиня оказывается беременной и ставит вопрос перед обоими друзьями, каждый из которых в курсе этого своеобразного сожительства, то они оба реагируют на новость отрицательно и стремятся уговорить ее отказаться от ребенка, чтобы вернуться к спокойной жизни. Тогда она встает и уходит одна, бросив обоих мужчин, на деле не соответствующих высоким требованиям, предъявляемым к ним. Они оказались состоятельны в постели, но несостоятельны в жизни.

Такой феминистский посыл действительно звучал в 60-70-е годы, когда основной формой сексуальной революции стало феминистское движение как нечто, обогнавшее свое время. Но и в конце 20-х фильм был вполне адекватен времени, хотя тоже вызвал резкую критику в силу своей «аморальности». В 1928 году произошли существенные изменения в жизни страны, которые как раз и увидел Вильгельм Рейх, приехавший в СССР в 1929-м.

Начинался период, которым мы сейчас очень гордимся, сталинский. На смену всяким эксцессам интернационализма и прочим идеям о мировой революции пришло возвращение к истокам целостности российского народа, российской нации. Тогда православие было еще не совсем тем, чем оно стало сейчас, но Иосиф Виссарионович, как выпускник семинарии, прекрасно понимал, что тенденция имеет намного больше шансов консолидировать население, особенно если делать это террористическими методами.

«План жизни»

Сейчас мы помним Вильгельма Райха как классика, но именно поэтому он был несчастен, никем не оценен. Те, кто с ним недолго работал, в скором времени не признавали какую-то сторону его учения. В том, что он закончил свою жизнь в тюрьме, есть логика — и не американского империализма (Райх умер в американской тюрьме, где отбывал наказание за неподчинение властям, — прим. «Ленты.ру»), а логика того, что учение, которое он разрабатывал, входило в противоречие с некими основополагающими устоями культуры (если под культурой понимать совокупность нравов, обычаев и традиций, цементирующих и отдельные человеческие сообщества, и человечество в целом). Определенные, уже достаточно зацементированные вещи он хотел взорвать, успешно над этим работал, и ему не удалось. Но у него было много последователей, и если мы посмотрим, как в дальнейшем продвигалась сексуальная революция по экранам мира, то увидим, что периодически эта форма свободолюбия и любви к свободной жизни возрождалась в разных формах.

В США в 1933 году один из классиков мирового кино Эрнст Любич сделал картину, на английском языке называющуюся Design for Living, которую очень трудно переводить. Ее недавно показывали на фестивале архивного кино в Госфильмофонде, перевели как «План жизни». Это, опять же, история классического любовного треугольника, такого же, как у Абрама Роома в «Третьей Мещанской». Двое молодых людей и одна дама, сначала просто дружившая с ними, а потом начавшая «дружить» во втором смысле этого слова.

Первоначально они решили жить вместе, но без всякого секса, принесли соответствующую клятву. Потом, оставшись с одним из них наедине, женщина демонстративно бросилась на диванчик, но в фильме то, что было после, не показали (достаточно просто посмотреть на нее на диванчике, и последующие события становились ясны, тем более что она сказала: «Да, у нас было джентльменское соглашение, но, к счастью, я не джентльмен»). Потом женщина оказалась наедине со вторым человеком и все повторилось.

Затем она пыталась избавиться от обоих и собиралась выйти замуж за третьего, занудливого, персонажа. Но потом женщина решила, что с ним будет скучно, вернулась к паре своих друзей. Заканчивается все тем, что они уезжают втроем на такси: любовный треугольник восстановлен. В отличие от феминистского обличительного финала «Третьей Мещанской», здесь финал жизнерадостный, и подобная жизнерадостность, конечно, входит в противоречие с тем, что должно нравиться нормальному, благочестивому человеку. Поэтому фильм до сих пор показывают, его с удовольствием смотрят и зритель радуется вместе с героями, что они так хорошо вышли из положения.

«Жюль и Джим»

Есть такой западный термин из 60-х — «кино контестации». Очень сложно его перевести, но примерно он значит «подрыв устоев», что заключалось, в том числе, в подрыве сексуальных устоев.

Можно вспомнить мою любимую картину «Жюль и Джим», опять-таки любовный треугольник, но уже с намеком на эротическое вожделение между двумя мужчинами, а не только их отношения с одной женщиной, которую играет самая знаменитая французская актриса новой волны Жанна Моро. Как в «Третьей Мещанской» и в «Плане жизни», она командует парадом. Действие происходит во время Первой мировой войны. В фильме в открытую говорится, мол, нам показалось, что сожительство людей парами — неудовлетворительная форма жизни, мы хотели придумать что-то другое. Действительно, в течение всей картины они придумывали что-то другое.

Но заканчивается это плохо, гибелью одного из молодых людей, пепел которого второй должен развеять по ветру. Грустный финал, свидетельствующий, что сексуальная революция сама по себе — в этом плане он опровергает Вильгельма Райха — не приносит социального высвобождения и личного счастья.

«Новая волна»

Эту волну подхватил Бернардо Бертолуччи. В его последней картине «Мечтатели» он вспоминает о 60-х годах, времени своей юности, где любовь втроем тоже играет большую роль. Фильм является старческим воспоминанием, как это было. Прежде он действительно шокировал окружающих картиной «Последнее танго в Париже». После его показа, когда ты в Париже заходил в продуктовый магазин и просил масло, на тебя торговка сразу смотрела с подозрением и завистью. Долго это не продолжалось, но на самом деле было так.

Один из критиков очень хорошо высказался по данной теме: «Последнее танго в Париже» может шокировать только людей, которые воображают, что любовью можно заниматься только одним способом». По прошествии нескольких лет шоковый эффект от картины исчез, а последствия монтажа разных жанров и типов кинематографических традиций остались. В этом фильме идут три самостоятельных потока: один относится к «новой волне», связан с молодыми героями, второй исходит из насыщенной комплексом традиций американской литературы и драматургии, а потом столкновения этих двух потоков, когда начинается в подробностях показанный сексуальный роман между молодой девушкой и мужчиной зрелых лет с сомнительным с точки зрения фрейдизма финалом, когда она его убивает из пистолета. Таким образом она сводит воедино мотивы античной драматургии с современной актуальной действительностью.

Это была одна из высших точек слияния молодежного движения политического протеста (студенческих волнений, лозунгов «Вся власть воображению», требования свободы употребления наркотиков и секса) с социальным движением. В разных странах оно было разнонаправленное — например, в США это движение против войны во Вьетнаме, а во Франции — против репрессивной системы обучения в университетах.

Потом данная волна захлебнулась, и произошло это в момент, когда все, что рассматривалось и ощущалось как антибуржуазное, было перехвачено другими жанрами. Решающую роль сыграло разрешение порнографии в Скандинавии, а потом во Франции и Германии. Все это стало возможным показывать и смотреть в специальных кинотеатрах, которые отличались только тем, что платили больше налогов.

Здесь есть точка завершения данного момента — в 1976 году появилась картина японского режиссера Нагисы Осимы «Империя чувств». Она показала, что, демонстрируя довольно банальную любовную историю, ее можно показать как сексуальную трагедию. Нагиса Осима сделал вещь, которая превратила картину в финальную точку эстетского протеста против репрессивности самой цивилизации. Она начинается с шокирующей сцены: пока еще неизвестная зрителю героиня подглядывает за тем, как хозяин таверны, ее будущий любовник, занимается сексом со своей женой.

Значение эпизода заключается в том, что обычно в такого рода фильмах речь идет об имитации полового акта. Но он захотел показать, что это не имитация. В решающий момент сцены он заставляет даму опустить ножку, чтобы все было видно. Из фильма в фильм в подобных эпизодах зритель мог лишь догадываться, является или не является половой акт имитацией, но здесь все показывается однозначно. Далее следуют несколько сцен такого рода, как аттракционы для тех, кто этого не видел.

Эта картина была революционной в том смысле, что ее разрешили показывать в обычных кинотеатрах. Надо отдать должное Министерству культуры Франции, с которого можно посоветовать нашему министерству культуры брать пример. В связи со специальным разрешением во всех кинотеатрах Парижа было вывешено маленькое объявление, что, хотя этот фильм содержит целый ряд эпизодов, которые могут показаться непристойными и порнографическими, мы, тем не менее, разрешили показ в обычных кинотеатрах, а не в порнографических ввиду его высокого художественного качества. Таким образом, картина прорвалась на обычные экраны и стала частью мировой классики.

Добиваясь цензурного разрешения на показ, я «терроризировал» зрителей, говоря, что этот фильм для истории кино — то же самое, что «Война и мир» для истории литературы, а портрет Моны Лизы — для истории живописи. Я говорил, что старшеклассники скажут: «Война и мир» — скучная книга и читать ее необязательно. Точно так же вы можете сказать, что такое безобразие нам смотреть необязательно, и вообще, это провокация, но от этого оно не станет менее великим.

С помощью подобного «террора» я достиг, прямо по Вильгельму Райху, своеобразного результата: мы проводили после сеанса опрос зрителей и со временем поняли принцип, по которому люди отвечают. 90 процентов зрителей не знали, что сказать, 5 процентов были категорически за, еще 5 — категорически против. Это давало идеальный вариант демагогии. Я хотел, чтобы фильм вышел на экраны, и говорил цензорам: вот смотрите, всего 5 процентов против. Если бы хотел, чтобы картину запретили, то сказал бы: как ее можно не запретить — 95 процентов не хотят ее видеть, и только 5 процентов за!

В результате фильм был выпущен в особенный момент — на следующий день после поражения путчистов в 1991 году. Председатель Госкино не мог отказать компании, купившей картину, потому что это был Союз кинематографистов. На следующий день появилось 100-150 копий, которые на основе этого разрешительного удостоверения пиратски показывались по всей стране. Опять-таки, вот сексуальная революция, ведущая к революции социальной. Затем наступил спад.

Подрыв устоев и возвращение к ним

У меня, как у человека, организующего фестивали, был момент, когда я поймал себя на ошибке. Один раз делал, не до конца, фестиваль с Марком Рубинштейном. Мы разругались потому, что он в последний момент поставил в программу фильм, который, как я считал, вставлять туда не следует. Но на одной из пресс-конференций фестиваля, пока я его еще делал, меня спросили: «А почему у вас программе нет картин с откровенно эротическими сценами, вы же, когда произошли перемены, выводили на наши экраны "Ночного портье", "Империю чувств" и так далее?» Я ответил, что это просто неактуально. Поскольку такого рода эпизоды и проблематика потеряли ту самую революционность, о которой писал и говорил Вильгельм Райх, то и художники не испытывают потребности в данной форме подрыва устоев (в том числе и нравственных устоев человечества).

Спустя небольшое время, попав на фестиваль в Роттердаме, я увидел картину французской женщины-режиссера Катрин Брейя, которая называется «Романс». У нас он известен как «Романс Х», где «Х» означает порнографический фильм. Это довольно жесткий феминистский манифест, содержащий практически все запретные эпизоды и тематику.

Он повествует о том, что женщин угнетают, сексуально не удовлетворяя их. Герой не хочет вступать в эротическую связь с героиней, как она его ни стимулирует в этом направлении. Один раз случайно это происходит без удовольствия для той или другой стороны, но она, тем не менее, рожает ребенка и потом взрывает своего случайного партнера, принося в жертву не столько себя, сколько окружающих, и доказывая, что сексуальная тематика не потеряла свою революционность.

Почему? Дело в том, что в 80-90-е годы, после молодежного бунта, после «Империи чувств», возобладала тенденция возобновления семейных связей, нравственности (не без влияния эпидемии СПИДа). В 70-е режиссер Пол Мазурски сделал картину «Незамужняя женщина», в которой героиня, брошенная мужем, делает сама карьеру, добивается счастья в жизни, сексуального и социального удовлетворения, не вступая в законный брак. Спустя несколько лет появляется картина «Крамер против Крамера», где в таком же эмансипационном порыве героиня великой актрисы Мерил Стрип уходит из семьи и несчастный отец, которого играет Дастин Хофман, герой-любовник голливудского образца, вынужден сам воспитывать ребенка, кормить его завтраком, что вызывает слезоточивую реакцию и огромный интерес зрительного зала.

Еще недавно «героиня нового времени» — свободная эмансипированная женщина — становится, наоборот, злодейкой и предательницей, разрушающей семью. Такого рода метаморфозы происходят регулярно. Можно посмотреть на то, что происходило в 90-е годы или происходит в 2000-е. На протяжении жизни одного поколения такие рокировки случаются регулярно.

Последний пример — совсем недавний. Это картина «Эйзенштейн в Гуанахуато» — темпераментная, яркая, своеобразная история, придуманная Питером Гринуэем, большим специалистом по провокационным высказываниям и не менее провокационным эпизодам. В ней показано путешествие Эйзенштейна в Мексику, его роман с сопровождающим его мексиканцем, гомосексуальная инициация и возвращение на родину, которое закончилось фактически гибелью проекта «Да здравствует Мексика!».

Фильм намеренно сделан провокационным. Молодой мексиканец в обряде «инициации» Эйзенштейна объясняет режиссеру, что суть обряда — освобождение, это большая мексиканская традиция. Заканчивается картина смешно — в финальной сцене приходят жена и ребенок гида и просят вернуть папу в семью, и здесь ирония Питера Гринуэя проявляется в полном масштабе.