Война и мир Евгения Ройзмана Репортаж "Ленты.ру" о последних событиях в Екатеринбурге

По факту деятельности фонда "Город без наркотиков" в Екатеринбурге возбуждены два уголовных дела. После смерти Татьяны Казанцевой, находившейся в реабилитационном центре фонда, прокуратура приступила к проверке документов организации. Фактический руководитель фонда Евгений Ройзман говорит, что силовики объявили ему войну - за то, что год назад он сделал известным на всю Россию националистический конфликт в Сагре, и за то, что обвиняет высокопоставленных силовиков в коррупции. Еще одна возможная причина происходящего - предстоящие в следующем году выборы мэра Екатеринбурга. Даже не близкие к Ройзману люди говорят, что он их выиграет "в одну калитку", а высокопоставленные люди в ГУ МВД области настаивают, что он использует обычную проверку, чтобы подогреть к себе политический интерес. Сам Ройзман утверждает, что ему эти выборы не интересны. Но то ли ему не верят, то ли его не хотят слышать.

От встречи с корреспондентом "Ленты.ру" Ройзман поначалу отказывался, и настолько упорно, что это было сложно понять. Сначала, еще по телефону, он рекомендовал не приезжать в Екатеринбург, а просто скомпилировать все то, что пишут о нем в интернете. "Мне не привыкать", - говорил он. Позже, уже в офисе фонда "Город без наркотиков" на улице Белинского, он объяснял это так: "Ну вот я тебе сейчас все расскажу, потом ты будешь звонить в ментовские и прокурорские пресс-службы, они будут мои слова комментировать. Но пойми, мне это не надо, мне западло в этом участвовать". И это было странно слышать от известного человека и публичного политика.

Только когда мы все-таки разговорились, стало ясно: у Евгения Ройзмана с силовиками даже не конфликт, а война. Война за то, чтобы фонд работал и дальше, а его руководитель при этом оставался на свободе. Это как минимум. И на войне ему нужны соратники, а не наблюдатели.

Хронология событий такова: в конце первых чисел июня в женский реабилитационный центр фонда привезли 29-летнюю Татьяну Казанцеву из Нижнего Тагила, наркоманку с трехлетним стажем. В центре она провела несколько дней, затем ее состояние начало ухудшаться. Поднялась температура, начался бред. Вызванный врач, тем не менее, ничего страшного в этом не увидел и уехал. В тот же день женщина впала в кому, была срочно отвезена в больницу и 17 июня скончалась. Диагноз: менингоэнцефалит. Прокуратура начала проверку по факту смерти, причем сразу выяснилось, что распоряжение о ее начале выдал даже не областной прокурор, а замгенпрокурора РФ по Уральскому федеральному округу Юрий Пономарев. Не лояльные Ройзману местные СМИ тут же начали писать что-то в стиле: "В фонде "Город без наркотиков" скончалась мать двоих детей, не исключено, что над ней издевались и били".

В реабилитационные центры начали приходить проверяющие из полиции, прокуратуры, областных минздрава и санэпидемнадзора. При попытке проверить женский центр произошел первый серьезный конфликт. Ройзман и его соратники начали говорить, что к центру приехали два автобуса с ОМОНом и готовится штурм. Вместе с проверяющими приехало пять телевизионных съемочных групп. Штурм, впрочем, не состоялся.

Накануне проверок руководство фонда предложило своим подопечным альтернативу: или уйти прямо сейчас, или оставаться, но потом не говорить, что их здесь держат насильно. Из 270 человек ушли 200. Некоторые через несколько дней вернулись в центры, некоторые пошли колоться, даже не зайдя домой. Некоторые попали в полицию и дали показания против фонда. На основе этих показаний возбуждены два уголовных дела - по статье 116, часть 2 (побои) и по статье 127, часть 1 (незаконное лишение свободы). Оба дела возбуждены по факту, обвиняемых пока нет.

Мы гуляем то в одну сторону, то в другую по улице Белинского. С Ройзманом то и дело здороваются какие-то люди и желают ему удачи. Он пожимает руки в ответ, но при этом понятно, что далеко не всех он знает лично. Ройзман убежден, что силовики - прокуратура, а особенно ГУ МВД - наконец-то нашли повод и мстят ему за Сагру. Этой истории о вооруженном конфликте жителей деревни с представителями преимущественно азербайджанской диаспоры скоро исполнится год. Полиция тогда преподносила ее как обычный бытовой конфликт, но Ройзман сделал ее известной на всю страну, первым произнеся слово "бандитизм". Именно по этой статье УК РФ и судили потом нападавших.

К руководству областного ГУ МВД во главе с москвичом Михаилом Бородиным Ройзман относится так же, как к тем, кто нападал на Сагру, или к цыганам, которые продавали наркотики на заре деятельности фонда. Они для него чужаки, приехавшие в его родной город, причем с недобрыми намерениями. "Какой с ними может быть диалог. У них "ну че, пид***сы" вместо "здравствуйте", - зло говорит он. Ройзман настаивает, что москвичи в руководстве ГУ МВД причастны к коррупции. Пара таких заявлений была сделана публично - и политик нажил себе серьезных врагов с погонами и полномочиями.

К нам приходит адвокат Анастасия Удеревская, мы садимся в Land Cruiser Ройзмана и едем в город Берёзовский. Там в местной прокуратуре у Ройзмана встреча со следователем: его опрашивают в рамках одного из уголовных дел. Удеревская листает документы и дает советы, оба презрительно улыбаются, рассказывая, что дело о побоях возбуждено по заявлению одного из реабилитантов. На момент поступления в центр он был безвольным, начинавшим опускаться алкоголиком. Когда в центр пришла проверка, он попросил полицейских забрать его с собой. "Нет характера в принципе, - говорит Ройзман. - А в полиции на него надавили, он и подписал все".

Разговор опять сводится к первопричине конфликта. "Рассказали тут мне: на экономическом форуме в Питере к нашим первым лицам подошел человек из администрации президента. Завели они разговор, и тут он произнес "фактор Ройзмана", - рассказывает Ройзман. - Когда говорили, что я кошмарный, что я бандит - это было нормально. А вот сейчас, когда обо мне заговорили как о факторе, - это очень плохо. Фактор устранить проще, чем живого человека". Его отвлекает телефонный звонок. На том конце трубки рассказывают, что один из полицейских, приезжавших в женский центр, но симпатизирующий Ройзману, хочет встретиться и поговорить.

К прокуратуре подъехали уже в тишине. Не в первый раз за день подумалось, что словосочетание "родной город" для руководителя фонда - не пустые слова. И это даже не про патриотизм: Ройзмана в его городе знают все, а у него везде есть свои люди.

Мы остаемся сидеть на ступеньках у входа в прокуратуру с вице-президентом фонда Евгением Маленкиным. Подъезжает черный Hyundai, из него выходит человек и заходит в здание прокуратуры, почему-то стараясь на нас не смотреть. "Как дела?" - вежливо интересуется у него Маленкин. "Хреново", - односложно отвечает тот и хлопает дверью. "Кто это?" - спрашиваю. "Да начальник городского УВД, - отвечает Маленкин. - Его люди тоже штурмовать нас пытались". Мимо проходит пожилая женщина и несколько секунд пристально смотрит на вице-президента фонда. "Спасибо вам за все, что вы делаете, и держитесь. Храни вас господь", - говорит она и идет дальше. "А это кто?" - спрашиваю. "Не знаю, - отвечает он. - Первый раз вижу".

Из прокуратуры Ройзман выходит несколько напряженным, мы опять садимся в машину и едем в старообрядческую деревню Сарапулка - там находится женский центр. "Не раз уже люди предупреждали - меня будут закрывать", - как бы сам себе говорит Ройзман, и тут склонный к эффектным жестам политик берет в нем верх над обычным человеком. Он громко включает песню Булата Окуджавы и разгоняется до 140 километров в час. При этом дорога в таком ужасающем состоянии, что корреспондент "Ленты.ру" не рискнул бы ехать больше 60-ти.

***

Надо отдать должное интернету и его пользователям: на подъезде к реабилитационном центру корреспондент "Ленты.ру" ожидал увидеть что-то вроде колонии общего режима. С охраной и колючей проволокой. При слове "наручники" руководители фонда только морщатся, а звонящих Ройзману столичных журналистов тут презирают за неосведомленность. "У вас что, правда свой фонд? Прямо как у Егора Бычкова?", - вспоминает он один из таких разговоров.

На самом же деле центр - это обычная трудовая коммуна. В большом трехэтажном доме имеются кухня, спальни с двухъярусными кроватями, комната, где проводятся общие собрания. Есть телевизор и не подключенный к интернету компьютер. Во дворе - две дворняги на цепи, за домом - огород с грядками чеснока и клубники, а также баня. До визита полиции здесь жили 50 девушек и два парня, присматривавших, чтобы барышни, например, не подрались. По распорядку три раза в день уборка, раз в день общее собрание, подъем в 8:00, отбой в 22:00.

После визита полиции здесь осталось всего 12 девушек. Никакой охраны нет, потому что девушки - сами себе охрана. Чем дольше ты здесь находишься, чем больше проявляешь характер и желание слезть с иглы, тем выше ты в иерархии. Самые ответственные получают ключи от входной двери, а также от комнаты, где первые четыре недели на карантине лежат все новоприбывшие. Они единственные, кого тут реально запирают. Формально из центра можно уйти в любой момент. Только постараться все равно придется - силой держать не будут, но заставят найти очень серьезные аргументы и обосновать их как перед старшими, так и перед руководителями фонда, которых в таких случаях наверняка оперативно вызванивают. Это должно быть сложно.

Здесь же с октября практически живет съемочная группа из Москвы. Они делают документальный фильм про подопечных фонда. Фильм задумывался добрым и карамельным, да еще и с хэппи-эндом: в нем юноши и девушки рассказывали бы о своих судьбах, а потом их ждал бы выпускной вечер. Он действительно намечен на 30 июня, и выпускным он будет для тех, кто провел тут в среднем девять месяцев и чувствует себя готовым уйти без возврата к наркотикам. По мере развития событий фильм из карамельного стал превращаться в детективный. Съемочная группа договаривается об интервью с прокурором и готовится чуть ли не в засаде лежать, если в центр придут с обысками.

Юля, продюсер фильма, рассказывает, как они ездили по наркопритонам. Героин перестал быть в регионе наркотиком номер один, доминирует "крокодил" (дезоморфин). Он вызывает привыкание после первого же раза, а через три месяца наркоман начинает натурально гнить. Юля говорит, что видела человека с трехсантиметровой дырой в спине. Деятельность фонда съемочная группа поддерживает безоговорочно. "В аптеке до ста упаковок кодеиносодержащих лекарств легко продают из-под полы - полиции все равно, - делится Юля своими впечатлениями от рейда вместе с оперативниками фонда. - Приехали в притон, запах бензина и немытых тел такой, что сдохнуть можно. При этом его держит человек, чьи родители умерли, пока он сидел в тюрьме, а он в этой квартире не прописан. Полиция ничего сделать не может, потому что формально организатора у притона нет".

Адвокат Удеревская требует, чтобы все девушки выучили наизусть словосочетание "статья 51 Конституции РФ" (дает право не свидетельствовать против себя). На все вопросы полиции велено произносить только его. Потом они с Ройзманом и Маленкиным уезжают. Это тоже часть политики фонда. Журналист может общаться тут с кем угодно один на один, и уж если тут кого-то бьют и пытают, разумеется, выяснит.

Настя - старшая по кухне, она из Верхней Пышмы. Одна из немногих, у кого нет клички. Обычно их дают по названиям городов, откуда приехали люди: Наташа Москва, Света Челяба и так далее. Только Игорь, который до 20 июня был тут старшим, носил кличку Чикаго, никто и не вспомнит почему. Настя рассказывает, что после того, как Ройзман разрешил уйти, осталось человек десять. Вечером пришел где-то пропадавший и пьяный Чикаго, и его появление в таком виде вызвало панику еще у нескольких девочек, они тоже ушли (Чикаго потом вернулся, но старшим тут ему уже не быть, он в мужском реабилитационном центре). За одной из девочек приехали родители, увидевшие репортаж о полиции у дверей центра, к ним подсели еще три девочки. На выезде из Сарапулки их остановили сотрудники ГИБДД и настояли, чтобы подопечные фонда поехали в Екатеринбург, в отделение полиции. Туда же доставили еще нескольких ушедших и продержали с 4:30 утра до восьми вечера. Некоторые согласились написать заявления о том, что их избивали или насильно удерживали.

Объективно слабое место фонда в том, что не все его подопечные оказываются там добровольно в полном смысле этого слова. Некоторых привозят уставшие до смерти родители. Перед поступлением каждый на видеокамеру говорит, что пришел сюда по своей воле, но "честное наркоманское" по понятным причинам несколько отличается от обычного честного слова. Плюс руководство фонда и оставшиеся девушки в один голос говорят, что в полиции на тех девушек, кто ушел, или давили или, наоборот, были очень ласковы, обещали купить билет до дома.

Настя рассказывает, что кололась около года. Почему начала, вообще не помнит: "Настроение было такое". Густо красила глаза, чтобы не фокусировать внимание на суженных зрачках, выпивала перед домом пару бутылок пива, чтобы оправдать странное поведение. Потом сама поняла, что долго не протянет, пришла к сестре, нашли с ней в интернете сайт фонда. Настя тут уже почти год, ее дочери 3,5 года. Бабушка и дедушка ей говорят, что мама в другом городе работает и скоро вернется. Сама Настя об этом мечтает. "Бухать не хочу - синька для меня вообще чмо. Колоться не буду, жить хочу", - говорит она.

Наташа тоже из тех, кто сразу вернулся. Она из Кольцово - это под Екатеринбургом. Колоться начала, потому что муж начал - это в женском центре самая распространенная история. Будучи под дозой, попали с мужем в аварию, причем Наташа вылетела головой вперед через лобовое стекло. Муж вскоре сел, а она осталась жить в доме, где полтора года были завешены все зеркала: смотреть на обезображенное после аварии лицо она не могла. Жила и кололась. Когда кончались и деньги и наркотики, ложилась в больницу на лечение. Потом опять кололась. В один из этих промежутков сделала пластическую операцию, а вскоре пошла в фонд.

Поговорив с корреспондентом "Ленты.ру", она будет долго и подробно рассказывать то же самое для документального фильма. "А если у тебя будут дети?.." - начинают задавать ей вопрос, но она обрывает: "Не будет. Кого я рожу после всего, что со мной было!" - "Ну а если вдруг, - настаивает съемочная группа. - Что ты будешь делать, если вдруг узнаешь, что твой ребенок - наркоман?" - "Наручниками прикую к батарее", - отвечает Наташа.

Сидим с девушками в комнате для общих собраний. На стене тема очередного собрания, которое то ли состоится, то ли нет - распорядок сбился после того, как большинство девушек ушли. "О чем я больше всего жалею" - такая тема. Оставшиеся жалуются на одну из ушедших, которая рассказала полиции, что ее морили голодом. "Ну нельзя же так врать", - хором говорят они. Еды в доме действительно завались, корреспондент "Ленты.ру" был накормлен заботливыми барышнями за вечер трижды. Смотрим какое-то кошмарное реалити-шоу по ТВ, смысл которого - изобличить близкого человека в измене. Изобличение, наконец, происходит: в комнату, где на кровати лежат двое, вламывается съемочная группа, ревнивый муж проклинает изменщицу. "Опа! Вот это попадос!" - радуются девочки.

К вечеру в женский центр приехала еще одна бывшая постоялица, Аня, пробывшая тут до этого всего девять дней - взаперти на карантине. Ее привезли родители. Отец - он явно тут впервые - озирается и не может найти, к чему придраться. Ане еле-еле двадцать лет исполнилось, на героин ее подсадил бойфренд. Ей не понравилось, и она перешла на JWH-250, более известный как "соль для ванн". Через несколько месяцев девочка похудела килограммов на десять и перестала быть в ладах с реальностью. Она рассказывает авторам документального фильма, как ее привезли в полицию и попросили написать, как с ней обращались. Написанное полицейским не понравилось. "Ну ты напиши хоть, что тебя били, ну или там насиловали", - пересказывает Аня на камеру их разговор. Она отказалась.

Беседа успокаивается. "О чем ты мечтаешь?" - спрашивают ее. "Создать семью, - с некоторым даже напором произносит Аня. - Да, у меня гепатит, но с этим же можно жить. И рожать тоже можно!" Поздно вечером мы с авторами фильма возвращаемся в Екатеринбург. По дороге они присматривают места, где лучше сидеть в засаде на случай, если придут с обыском.

***

В ГУ МВД по Свердловской области избранная Ройзманом тактика публичной самозащиты, переходящей в нападение, вызывает плохо скрываемую ярость. "Никакой задачи ликвидировать фонд у нас нет! Мы проводим обычные проверочные мероприятия! Все эти их слова про штурм - это истерика. Фашисты в 1941 году Брестскую крепость штурмовали, а мы все проводим в рамках закона. Ведь если мы закон нарушим, то нас самих надо проверять", - говорит руководитель пресс-службы ведомства Валерий Горелых. Причем последний тезис ему так важен, что он произносит его четырежды за десять минут разговора, зачем-то называя корреспондента "Ленты.ру" "Андрюшенькой".

Через день после поездки в женский центр мы встречаемся с руководителем отдела по борьбе с организованной преступностью ГУ МВД области Константином Строгановым. Он москвич, до Екатеринбурга возглавлял УБОП в Южном административном округе столицы, работал под началом нынешнего министра МВД Владимира Колокольцева. Строганов рассказывает, что от него перенял манеру лично выезжать на все серьезные мероприятия, и поэтому участвовал 20 июня в проверке реабилитационных центров.

По его словам, это была обычная проверка, в которой участвовало 11 человек (пять из них - женщины) от различных ведомств, и никаких автобусов с ОМОНом, о которых говорят Ройзман и Маленкин, не было. Они спокойно проверили детский и мужской центры, потом поехали в женский. Туда их впускать отказались, причем в Сарапулке, говорит Строганов, было много оперативников фонда. Чтобы избежать конфликта с ними, вызвали подкрепление - восемь бойцов СОБРа.

"Ни о каком штурме речь не шла", - настаивает он и предлагает ставить под сомнение все то, что рассказывали девушки из реабилитационного центра. "Есть данные, что у Ройзмана имеется такая специальная группа бывших реабилитанток, которые давно уже не колются, но они у него как в "Доме-2" там живут, - говорит Строганов. - Ройзман хотел раздуть конфликт вокруг женского центра, вот и подтянули этих лояльных". Он вспоминает свой разговор с Маленкиным, который состоялся у ворот центра. "Почему ты утверждаешь, что я негодяй, если ты меня даже не знаешь? Это потому что я из Москвы, потому что я чужой? Но я, как и вы, из России. Куда пошлют, там и буду работать. Екатеринбург - это и мой город, у меня здесь дети в школу ходят", - пересказывает свои слова Строганов.

По его словам, съемочные группы к женскому центру приехали по приглашению Ройзмана, а не проверяющих. "Я нескольким каналам интервью давал, а они в сюжете только людей из фонда оставили", - пожимает он плечами. Начальник отдела по борьбе с организованной преступностью утверждает, что все происходящее - не месть за Сагру и тем более не борьба с фондом: "Это нужно и полезно, мы только против их оперов, которые сами ездят, кого-то задерживают, а зачастую, есть данные, и подбрасывают наркотики. На местах у фонда не все так гладко, как они хотят всем представить". Константин Строганов убежден, что Ройзман пиарится перед выборами мэра и только этим объясняется тот шум, который возник вокруг фонда.

"А вам не кажется, что по набору функций фонд "Город без наркотиков" вам скорее помощник, чем враг? Они и где наркопритон подскажут, и если кто из ваших в наркоторговле будет замешан, сообщат. Зачем вы с ними воюете?" - спросил корреспондент "Ленты.ру" у Строганова. "Мне он не враг и я не воюю, - ответил тот. - Но и работать на их условиях мы с ними не будем. У нас есть подразделение по наркотикам, оно нацелено на результат. Нужны агенты, спецтехника. Нужно самим обстановку знать, а не на фонд надеяться - это и есть профессионализм. Не фонд должен организовывать и контролировать работы, это мы его должны. Это страшно, когда по телевизору говорят: "Сотрудники фонда совместно с полицией провели рейд", - хотя должно быть: "Полиция совместно с фондом". Мы о доверии к правоохранительным органам в целом говорим".

В политической подоплеке происходящего вокруг "Города без наркотиков" убежден и оппозиционный депутат гордумы Екатеринбурга Леонид Волков. Мы сидим в кафе, депутат одновременно договаривается о встрече со следователем по одному из своих заявлений и переписывается смсками с Алексеем Навальным, у которого взломали электронную почту, где есть и письма от Волкова. "В середине сентября (2013 года - "Лента.ру") выборы мэра. Ройзман их выиграет не напрягаясь, в одну калитку, поэтому сейчас в мэрии его ненавидят и боятся. Он самый популярный политик в городе и при этом постоянный источник попоболи для власти, - излагает свою версию Волков. - При этом с ним можно договориться, он открыт для переговоров со всеми. У него огромная лояльная аудитория, которая мыслит по принципу: "если ты за Ройзмана - ты хороший, если нет - плохой". Он в "Единую Россию" вступит и скажет потом - это чтобы фонд спасти, и ему поверят. Он наша местная Чулпан Хаматова, ему все можно. Не могу исключить, что это мэрия руками ГУ МВД с ним воюет".

Правда, сам Ройзман говорил корреспонденту "Ленты.ру", что в выборах мэра участвовать не собирается. "Мне вообще политика на уровне региона не интересна", - настаивал он. Ройзман намерен отстаивать свой фонд. В среду он начал раздачу наклеек с логотипом "Город без наркотиков" всем желающим автомобилистам и за вечер раздал, по его словам, около пяти тысяч. Движение по улице Белинского несколько раз останавливалось - слишком много желающих.

Уполномоченного по правам человека Свердловской области Татьяну Мерзлякову в Екатеринбурге считают сторонницей Ройзмана, хотя она сама утверждает, что это не так. "Я очень несогласна с его позицией, которую он занял по отношению к полиции, - говорит она. - Он переборщил с оценками, перегнул палку, и с ним начали борьбу. Если бы он не политизировал свою деятельность, был бы сильным и уважаемым борцом с наркотиками. Всероссийского масштаба". Мерзлякова говорит, что хотела бы стать посредником между ГУ МВД, прокуратурой и фондом, запротоколировать договоренности и следить за их выполнением. "У силовиков же вообще нет понимания, как работать с общественниками. Мол, кто они такие и что они могут. У них если в кодексе не прописано с общественными организациями работать, самим-то и в голову не придет", - говорит она.

Корреспондент "Ленты.ру" спросил, чем, по ее мнению, завершится конфликт "Города без наркотиков" с правоохранительными органами. "Ничем хорошим, - ответила Мерзлякова. - Хотя я очень бы хотела, чтоб миром". - "Вы тут, кажется, одна мира хотите", - заметил корреспондент "Ленты.ру". - "Ну почему же, еще губернатор", - не согласилась она и после паузы добавила: "А еще люди. Просто люди".