Политики не помешали Падение Берлинской стены застало Меркель в бане, а Коля в Польше

Падение Берлинской стены относится к числу самых знаковых и важных событий в истории XX века. По прошествии двадцати лет его безоговорочно оценивают со знаком плюс. Однако такое отношение утвердилось далеко не сразу. Столь резкие изменения в послевоенном устройстве Европы породили не только надежды, но и предчувствие грядущей катастрофы.

Тем, кому еще только предстояло занять свое место в большой политике, было легче - от их решений тогда еще не зависели судьбы миллионов людей. Так, нынешний канцлер Германии Ангела Меркель, которой в 1989 году было 35 лет, в тот день никуда не торопилась. Сегодня, в преддверии юбилея, она рассказала в интервью газете The Guardian, что даже открытие границы 9 ноября 1989 года не заставило ее отказаться от традиционного похода в баню с подругой.

"Я подумала, что если границу открыли, то вряд ли закроют снова, поэтому решила подождать", - призналась Меркель. Поэтому в осаждавшей пограничные пункты толпе восточных немцев ее не было. После бани была кружка пива, и только потом Меркель с подругой по Борнхольмскому мосту отправились на Запад. Не торопясь, и ни на миг не изменив своему прагматичному взгляду на жизнь. Через 16 лет она встала во главе единой Германии, входящей в состав единой Европы.

Совсем по-другому отнесся тогда к событиям в Германии нынешний президент Франции Николя Саркози. С помощью сервиса Facebook он рассказал, что лично долбил киркой бетон, перейдя на восточную сторону Берлина через знаменитый "Чекпойнт Чарли".

До этого был митинг недалеко от Бранденбургских ворот, в котором участвовал и нынешний премьер-министр Франции Франсуа Фийон. Этот рассказ Саркози уже вызвал массу критических откликов. В частности, эксперты отметили, что даже утром 9 ноября 1989 года никто еще не мог предсказать столь стремительного развития событий. Поэтому прозорливость Саркози, который написал, что заранее понял, к чему идет дело, вызвала подозрения.

В любом случае, и Меркель, и Саркози принимали участие в исторического масштаба событии как частные лица. А вот у тех, кто в 1989 году делал мировую политику, оценки и реакции были на порядок сложнее. Официальная Европа, конечно же, приветствовала воссоединение Германии, но за кулисами событий страсти, как и положено, бушевали нешуточные.

В сентябре 2009 года британская The Times опубликовала сенсационные материалы, согласно которым тогдашний премьер и легенда мировой политики Маргарет Тэтчер была категорически против объединения Германии. Об этом в конфиденциальной беседе она сообщила президенту Советского Союза Михаилу Горбачеву.

Произошло это за несколько недель до падения стены, 23 сентября 1989 года. Об источниках сенсационных сведений газета умолчала, но материалы охотно перепечатали ведущие мировые СМИ. По версии издания, во время беседы Тэтчер попросила присутствующих не стенографировать ее слова, поскольку они разительно отличались от официальной позиции Лондона и НАТО.

А далее Железная Леди заявила с обескураживающей прямотой: "Воссоединение Германии - не в интересах Великобритании и не в интересах Западной Европы. Забудьте обо всем, что вы читали в натовском коммюнике. Нам не нужна единая Германия". Кроме того, Тэтчер резко выступила против изменения послевоенных границ в Европе. "Мы не можем этого допустить, это дестабилизирует международную обстановку".

Эту позицию поддержал и тогдашний президент Франции Франсуа Миттеран. Причем после падения Берлинской стены их опасения совсем не развеялись. Как написала The Daily Telegraph, перспектива объединения Германии "приводила в ужас" британского премьера.

В марте 1990 года Тэтчер охарактеризовала Гельмута Коля, канцлера Германии, как чуть ли не реваншиста и нового фюрера. "Коль способен на все, - заявила она. - Он стал другим человеком, он больше не помнит себя, возомнил себя хозяином и начинает действовать в таком духе. Надо видеть, как он ведет себя с Горбачевым". "1990-е начинаются с эйфории, а рискуют закончиться катастрофой", - это только часть высказываний Тэтчер того времени.

После публикации этих материалов газеты запестрели обвинениями в "двойных стандартах" в адрес официального Лондона. Однако Тэтчер можно понять. Германия всегда была источником напряженности в Европе и инициатором многих войн, в том числе и двух мировых. Сохранение статус-кво выглядело тогда самым безопасным выходом из ситуации, а разрушение послевоенного порядка в Европе несло с собой риск и большую неопределенность. В конце концов выход был найден, вечных соперников объединил Евросоюз, но в конце 1980-х об этом, конечно, никто еще не догадывался.

Впрочем, если все рассказанное о британском премьере правда, то следует признать, что политическое чутье все же изменило Тэтчер. Политика - это искусство возможного, а осенью 1989 года ни у Горбачева, ни у кого бы то ни было еще в мире возможности "развернуть" ситуацию уже не было. Более того, политики элементарно не успевали реагировать на уже произошедшее, не то что адекватно планировать будущее.

Единственным, у кого сохранялись хоть какие-то реальные рычаги, был Михаил Горбачев. В Германии стояла более чем полумиллионная группировка советских войск. Поэтому к нему и обращались недовольные перспективой объединения Германии лидеры Запада. Но мог ли инициатор "перестройки" и "гласности" бросить против простых немцев войска? Да и был ли в этом какой-нибудь смысл, когда все трещало по швам и применение силы могло лишь взорвать ситуацию?

Уже через много лет бывший президент СССР признавал, что возможность предотвратить падение стены у него была. Однако последствия этих шагов были бы еще более непредсказуемыми. Использование армии в центре Европы грозило началом новой мировой войны. Да и эффективность этих мер вызывала большие сомнения. Де-факто стены уже не было - тысячи восточных немцев уезжали на Запад после открытия границ в Чехословакии и Венгрии.

К тому же советские руководители, так же, как и большинство политиков того времени, просто не успевали адекватно оценивать быстро меняющуюся ситуацию. Летом 1989 года Горбачев договорился с Колем, что объединение Германии - это дело не ближайшего будущего. Лидеры двух стран оставили эту проблему потомкам - она должна будет решена, заявили они, в XXI веке.

Подозревать в особом коварстве Гельмута Коля в данном случае тоже не приходится - в то время, когда рухнули границы двух Германий, он находился с визитом в Польше. Колю пришлось срочно возвращаться на родину, чтобы успеть поучаствовать в этом празднике.

Как бы там ни было, но "бархатная революция" в Германии удалась, в 1990 году страна стала единой де-юре. Политикам не удалось помешать стихийному процессу. Самое главное, что никто из них не предпринял каких-либо серьезных или отчаянных попыток это сделать. А в силу каких причин так получилось - то ли от нежелания, то ли от непонимания - в конечном счете уже неважно.

Влад Гордеев