Свое распоряжение запретить показ в программе "Намедни" сюжета о бестселлере журналистки Елены Трегубовой гендиректор НТВ Николай Сенкевич аргументировал нежеланием "скатываться до неприличной грязи, которую представляет собой книга". Сразу вслед за программой "Намедни", из которой был вырезан сюжет о книге Трегубовой, телеканал показал "фильм для взрослых" режиссера Тинто Брасса "Ключ" (Италия, 1983). Вашему вниманию предлагаются фрагменты книги. Отрывки публикуются с любезного разрешения автора и издательства "Ad Marginem".
Автор "Баек кремлевского диггера" - журналистка Елена Трегубова в течение четырех лет состояла в так называемом "кремлевском пуле" - группе журналистов, аккредитованных при президенте России - сначала при Ельцине, затем при Путине, успев за это время сменить несколько мест работы. Ее материалы выходили в "Коммерсанте", "Русском телеграфе", "Известиях". Среди близких знакомых журналистки - практически все ведущие политики ельцинской и путинской эпох.
Из главы "Как меня вербовал Путин"
- Давайте вместе отпразднуем День чекиста в каком-нибудь ресторане? - неожиданно предложил мне Володя Путин.
Я сидела у него на Лубянке после интервью, одна, в кабинете директора ФСБ и, сохраняя непринужденную улыбку, судорожно старалась понять, что же пытается сделать главный чекист страны - завербовать меня как журналиста или закадрить как девушку.
- Оставьте мне свой телефон, я на днях перезвоню, и мы договоримся о времени и месте, - попросил он.
- Мой телефон вообще-то есть у вас в приемной... - с опаской процедила я.
- Ну вы вот здесь мне все равно на всякий случай напишите еще раз...
Отпираться дальше было глупо - мой телефон все равно не секрет, и тем более для главы ФСБ узнать его не составило бы труда.
Начальник секретного ведомства явно заметил, что я напряглась от "интимного" предложения. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я весело заявила:
- Хорошо, я вам оставлю свой домашний телефон, а вы за это проверьте, пожалуйста, чтобы его больше не прослушивали! Вы же можете это поставить под личный контроль как директор ФСБ?
- А вас что - прослушивают?! - изумление, изображенное Путиным на лице, выглядело до того неподдельным, что я невольно расхохоталась. Но тут же взяла себя в руки и сделала серьезное лицо:
- Да вот, понимаете, Владимир Владимирович, я каждый день в Кремль хожу, часто езжу с президентом. А тут я недавно в одной статье прочитала, что в России вообще всех политических журналистов просто "по должности" прослушивают... Вы-то сами как думаете - правда это или неправда?
Последний вопрос, я, понятно, произнесла как можно более наивным голосом и выжидательно уставилась на
Путина.
- Ну что вы!!! Мы?! Вы думаете, это МЫ вас всех прослушиваем? - еще более искренне изумился Путин.
Накал всеобщего изумления и наивности между нами возрастал.
- Ну что вы, Владимир Владимирович! Как я могла о вас такое подумать...- еще раз подыграла я, чуть не прыснув от хохота, и увидела, что глаза Путина тоже смеются. Правда, его маска искренности и девственного непонимания была сработана гораздо профессиональнее моей.
- Вот-вот, - ловко пряча ухмылку, подхватил он, - это не мы, а кто-то другой!
- Кто же тогда, Владимир Владимирович? - не унималась я. - Вы же - самое осведомленное ведомство в стране, у вас же должна быть информация о том, кто это делает!
- Ну это, наверное, какие-нибудь конкурирующие коммерческие структуры. Знаете, у них есть такие свои маленькие службы безопасности... И кстати, там иногда работают наши бывшие сотрудники...
- И что же, вы не можете их контролировать?
- Нет, абсолютно - творят что хотят! Вот - уважаемых журналистов прослушивают! - тут уже Путин откровенно усмехнулся.
"Черт, какая жалость, что передать этот разговор в виде газетного интервью не удастся! - пронеслось в тот момент у меня в голове. - Ну как вот, например, передать на бумаге этот особый юмор главы секретной службы?"
Перед моим уходом Владимир Владимирович весьма профессионально попросил меня перечислить симптомы прослушки моего телефона. Выслушав, он удовлетворенно заключил: "Ага. Проверим!" На том и расстались.
Из главы "Хорошая квартира"
Вскоре, с приходом новой политической эпохи, состав наших гостей резко сменился. По символическому совпадению, переехала в новую квартиру, поближе к Кремлю, и Маша: теперь мы уже звали Татьяну Дьяченко, Бориса Немцова, Альфреда Коха, Михаила Ходорковского, Александра Волошина - в дом на Охотном ряду, дверь в дверь с нынешней Госдумой.
Работать в этой "засвеченной" явочной квартире было уже просто невозможно. Как-то раз, когда к нам в гости заявился Немцов (служивший в тот момент в ельцинском правительстве), я, воспользовавшись тем, что вся компания еще только рассаживалась и разогревалась аперитивом, быстренько додиктовывала в редакцию репортаж о перестановках в Кремле по городскому телефону. И вдруг, безо всякого щелчка, в мой телефонный разговор гладко вклинился нежный женский голос:
- Здравствуйте, извините, пожалуйста, что я вас перебиваю, но не могли бы вы позвать к телефону Бориса Ефимовича?
От такого свинства я просто опешила. Ну, думаю, Немцов совсем уже обнаглел! Мало того что он каким-то девушкам наши телефоны раздает, - так они еще и в телефонные разговоры каким-то хитрым фокусом встревают!
- Нет, не могла бы позвать! - злобно отрезала я. - У меня срочный репортаж, будьте так любезны перезвонить позже.
- Ой, ради Бога, простите, не сердитесь! - сбивающимся смущенным голоском начала оправдываться девушка. - Дело в том, что с ним срочно хочет поговорить Борис Николаевич, - это из приемной президента вас беспокоят...
Как-то раз позвали Березовского. В честь диковинного гостя хозяйка дома даже наготовила котлеток: "Ну он-то, наверняка есть не будет, побрезгует... Ну ничего - нам больше достанется..." Этот прогноз не оправдался. Как не оправдался и прогноз других моих коллег, что "Березовский посидит полчаса - и убежит".
И котлетки почти все съел. И часа четыре с половиной в гостях просидел, уморив разговорами даже самых стойких репортеров. Я в тот день дежурила в газете и приехала позже всех, часа через два после начала встречи. Подхожу к дому, уже даже и не надеясь, конечно, застать Березовского. И тут навстречу мне из подъезда выскакивает совершенно осоловевший Пархом (Сергей Пархоменко - тогдашний главный редактор журнала "Итоги", по сути, уничтоженного потом в ходе путинского раскулачивания Гусинского) и на все мои расспросы только в ужасе машет руками:
- Не-е-е! Никуда он оттуда уже не уйдет!!! Мы все помрем, а он все говорить и говорить будет...
Меня же в Березовском больше всего поразили его длинные, тонкие, музыкальные, невероятно чувственные и нервные пальцы, которыми он эти самые Машкины котлетки тягал из мисочки. Эти аристократичные пальцы категорически не вязались со всем публичным образом этого человека.
Но вот уж кто действительно мог уморить нас беседами, так это Явлинский. Этого политика долго упрашивать прийти в гости не приходилось. Но как только его впускали в дом, он затягивал свое обычное, мерное, нарциссическое соло. И уже примерно на десятой минуте давно знакомой всем арии "Явлинский о Явлинском с любовью" мы тихо начинали засыпать, не похрапывая только из приличия.
Из главы "Лучше бы пил и курил"
И все-таки, кто еще, кроме нашего Дедушки (Ельцина - прим. ред.), мог – хотя бы понарошку – не только строевские колхозы раскулачить, но и Курильские острова Японии подарить?
Я и раньше подозревала что-то подобное, когда Немцов с Ястржембским на все мои кулуарные расспросы о содержании неформальных переговоров с японцами реагировали какими-то нездоровыми смешками.
А потом, уже после отставки Ельцина, Немцов все-таки раскололся:
– В Красноярске, во время дружеской встречи с "другом Рю" наш царь вдруг совсем почувствовал себя царем и с глазу на глаз пообещал ему отдать острова. После этого к нам подбегают совершенно обалдевшие японские чиновники и, не веря своему счастью, говорят: "Ваш – нашему острова подарил! Мы теперь не знаем, что с этим делать! Он что – серьезно?!" Тут мы с Серегой кинулись к Ельцину и оба просто буквально упали перед ним на колени, говорим: "Борис Николаевич, не делайте этого, умоляем!". А он нам в ответ: "А почему я не могу этого сделать?! Я хочу сделать приятное своему другу!" Мы оба предложили ему лучше отправить нас в отставку, если ему так хочется, но острова не отдавать. В результате, президент хитро улыбнулся и говорит нам: "Ну хорошо, не волнуйтесь... Я их обману..."
Вот так два ельцинских чиновника разом испортили жизнь всем жителям Курил. Сама я на спорных территориях ни разу не была, но все, кто туда съездил, в один голос уверяют: даже колхозно-крепостная Орловщина в сравнении с этим местом – рай земной. И почему замерзающие, голодные, спивающиеся курильчане, которыми наше правительство вообще не интересуется, должны расплачиваться за абстрактные государственнические интересы, а не начать новую жизнь под протекторатом маленькой, но заботящейся о собственных гражданах страны, – не вполне понятно.
Так что я даже удивляюсь тому, насколько верно поется в одной популярной песенке: "Наш президент не пьет и не курит – лучше бы пил и курил! Возможно, от этого стало бы лучше жителям Южных Курил!" Похоже, к группе "Сплин" тоже попала конфиденциальная информация об этой истории.
А что же касается нынешнего российского президента, который действительно не пьет и не курит – то вот уж кто действительно "лучше бы пил и курил"! Ну посудите сами: разве можно сравнить нынешние путинские "афоризмы" – почему-то все как один какие-то кровожадные или садистские – с незабвенными добродушными ельцинскими загогулинами?
Из главы "Ястржембский пишет сакральное имя"
В понедельник, 14 сентября 1998 года, я пришла в Кремль к уволенному Сергею Ястржембскому, который в буквальном смысле паковал вещи.
– Ну что, вам он тоже про заговор рассказывал? – с порога поинтересовался у меня Сережа, который уже откуда-то знал о моей субботней встрече с Юмашевым.
Я удивленно переспросила, о чем речь.
– Ну как же! Валя же выставил меня перед президентом как главаря заговорщиков, агента Лужкова, который чуть ли не готовил захват власти! Только вот заговорщиков у него что-то многовато получилось – пол-Кремля! Все, кроме него самого! Интересно, ему их всех теперь, что ли, увольнять придется?
Версия Ястржембского звучала куда более интригующе, чем Валина. Уговорив Ельцина распустить правительство Кириенко, Юмашев, с подачи Березовского, уже имел в голове план приведения к власти Виктора Черномырдина. Татьяна Дьяченко по Валиной просьбе, ссылаясь на критичность и безвыходность ситуации, уговорила папу записать скандальное телеобращение к нации, которое было показано в эфире 24 августа, где Ельцин официально объявлял "тяжеловеса" Черномырдина действующим президентским преемником.
Однако когда стало очевидно, что комбинаторы просчитались, и что Дума Черномырдина не утвердит, глава кремлевской администрации поручил своим подчиненным составить список возможных альтернативных кандидатов на премьерский пост. В результате в этом знаменитом списке оказались Лужков, Примаков, Шаймиев, Вяхирев и другие. Когда Юмашев опросил всех своих заместителей, какая фигура им кажется наиболее оптимальной с точки зрения сохранения Ельциным власти, то абсолютное большинство (Ястржембский, Комиссар, Савостьянов, Орехов, и даже секретарь Совбеза Кокошин) высказались в пользу Лужкова.
– Сереж, да вы что, с ума сошли?! Ваш Лужков бы всем точно головы сразу поотрывал! – перебила я рассказ Ястржембского.
– Да никому бы он ничего не поотрывал! Мы провели с ним переговоры – кстати, заметьте: по личному распоряжению Вали! А этот факт он потом тоже преподнес Борису Николаевичу как заговор! Так вот, Лужок нам поклялся, что если его сделают премьером, то он предоставит полные гарантии защиты президенту и его семье. Кроме того, он поклялся, что никаких коммунистов в правительстве не будет, никакого нашествия московской группировки в Белый дом тоже не будет, он пообещал сформировать новый кабинет и продолжить рыночные реформы…
Тут Ястржембский на секундочку замолчал, усмехнулся и уточнил:
– Знаете, на ваш вопрос про отрывание голов – пожалуй, я не прав… Ну, может быть, парочке деятелей он бы головы и поотрывал… Но не более того!
– Кому именно?
– Ну, БАБу, например… – пробубнил Сережа себе под нос. Пробубнил еле слышно, но я все равно удивилась, как это Ястржембский не боится произносить в кремлевских стенах общеизвестную аббревиатуру инициалов Березовского. На суперосторожного президентского пресс-секретаря это было совсем не похоже. Видимо, подействовала эйфория от отставки, да и терять ему было уже особо нечего.
Но сразу за этим он заставил меня изумиться еще больше. Достав чистый листок бумаги, Ястржембский аккуратно вывел на нем остро отточенным кремлевским карандашиком: "АБРАМОВИЧ". И пододвинул листок ко мне.
– Ну вот, может быть, еще и этому деятелю Лужок бы голову захотел оторвать, – пояснил уволенный пресс-секретарь.
Поскольку я в тот момент, как и вся страна, пребывала еще в счастливом неведении о мелких деталях "семейного" бизнеса, то подумала, что Ястржембский зачем-то еще раз пишет мне отчество Березовского: Абрамович.
Я одними губами переспросила:
– Березовский?
– Де нет! Вы что, не знаете, кто это?! Поинтересуйтесь…
– Это что – отчество? – переспросила я, ткнув в бумажку.
– Да нет, – засмеялся Ястржембский. – Фамилия!
На мою просьбу хоть как-то пояснить регалии незнакомца, Сергей Владимирович туманно процедил:
– Дело в том, что у этого молодого человека, – тут Ястржембский с раздражением мотнул головой в сторону первого корпуса, явно намекая на Юмашева, – есть один большой недостаток: у него напрочь отсутствует собственное мнение! Он – типичный разводчик. Он регулярно собирает людей, сажает их за стол, предлагает им поделиться своими мнениями, предложениями, своими вариантами действий. А сам он никогда своего мнения не высказывает. Потому что у него его нет вообще! За ним есть другие люди, которые за него все решают…
Тут Ястржембский еще раз взял свое наглядное пособие – то есть, тот же самый листочек – и напротив слова "АБРАМОВИЧ" жирно вывел обломавшимся карандашом "№ 1". Потом перевернул листочек, написал слово "БАБ" и нацарапал рядом "№ 2".
Теперь уж я просто-таки оскорбилась за Березовского: почему это первый номер в хит-параде Ястржембского достался не всенародно известному серому кардиналу, а какому-то неизвестному типу, у которого и фамилии-то своей нет, а только отчество Березовского?! Странность такой иерархии усугублялась еще и тем, что аббревиатура БАБ оказалась для Ястржембского все-таки произносимой в кремлевских стенах, а вот "Абрамович" он осмелился только написать на бумажке. Листочек с непроизносимым тайным именем был мной у Ястржембского изъят и аккуратно спрятан в кармане для проведения дальнейшего расследования.
Из главы "Выборы под Zемфиру"
Секрет предвыборной кампании Путина действительно, заключался ровно в том, что, если б не наша журналистская изобретательность, писать нам было бы абсолютно не о чем. Сортирные афоризмы у клиента быстро иссякли. А помимо этого фантазия главного кандидата страны ограничивалась лишь видами транспорта, на которых он, видимо, с детства мечтал покататься: истребитель "Су", "Волга", "Камаз", трактор. А у его пиар-команды полет творческой мысли и вовсе заступорился ровно на том, что в каждом регионе Путин должен поцеловать ребенка и покрасоваться у любого работающего конвейера.
Ох уж эти конвейеры! На ГАЗе при нас конвейер чуть не передавил работниц, поджидавших высокого гостя. Просто перед путинским приходом лента, разумеется, не работала, запустить ее хотели только на время его прихода, для виду. А передовице, поставленной у рубильника, вдруг раньше времени примерещилось, что Всенародный Избранник уже на подходе, и она, разумеется, что есть мочи рванула за рычаг - едва не пустив в расход своих товарок, живописно примостившихся меж "Газелей".
На КамАЗе журналистов поджидал просто-таки эффект дежа вю: тот же неработающий конвейер, тот же работник у рубильника, ожидающий Путина. Только вот в расход здесь пытались пустить уже не работниц, а иностранных тележурналистов, которые пытались заснять на камеру эту показуху. Сотрудники путинской охраны, которые и так во время его поездок относились к иностранным журналистам как к врагам народа, тут уж начали просто отпихивать и волтузить бедного оператора, чтобы не дать ему снимать застывший конвейер. Как ни смешно, защищать заморского бедолагу бросились опять-таки лишь хрупкие девушки "кремлевского пула", пригрозив охране, если они немедленно не оставят его в покое, написать обо всем в репортаже.
С детьми у главы государства тоже как-то сразу не задалось. По "кремлевскому пулу" из уст в уста передавались анекдоты, которыми оборачивались попытки Путина приласкать деток.
В Петрозаводской больнице, вместо того чтобы пожалеть маленького мальчика на костылях, которого сбила машина, Путин заявил ему:
- Ну вот, не будешь больше правила нарушать!..
Не удивительно, что после этого крошечная девочка, которую Путин попытался поцеловать, не далась, и в слезах призналась ему:
- Я тебя боюсь!
Об этих эпизодах путинская пресс-служба запретила писать в репортажах под угрозой немедленного лишения аккредитаций.
А уж попытка Путина, по совету МИДа, сразу же после инаугурации "обновить традиционные центрально-азиатские связи" и вовсе закончилась для российского президента международным позором. В столице Туркменистана Ашхабаде старый партийный пахан Сапармурат Ниязов так "опустил" гэбэшного салагу Путина, что у того наверняка навсегда отбило охоту возвращаться в этот город.
Эффектно разводя пальцами в громадных золотых перстнях, Туркменбаши Ниязов заставлял Путина шестерить, как мальчика:
- Да вы садитесь, присаживайтесь!
И тут же:
- Да вы встаньте!
А уж когда Путин, начав выступать перед туркменским партхозактивом, попросил всех "простить, если выйдет нескладно", Отец Всех Туркмен и вовсе расценил это как откровенную слабину нового русского "баши" и публично "отымел" гостя в лучших традициях:
- Вы не обращайте внимания, что он так выступал... Это - не потому, что он - такой... Он просто пока переживает...
И мы с ним в дороге долго были... Но в душе он - прекрасный человек...- с презрительной улыбочкой объяснил все про Путина своим подданным султан советского типа.
Путин расстался с Ниязовым просто весь зеленый от злости.
Но злиться ему было не на кого, кроме как на себя самого и своих любимых внешнеполитических стратегов, непонятно зачем собственноручно организовавших российскому президенту это публичное унижение.
Из главы "Дареному Гусю в зубы не смотрят"
Отправившись в "Stockmann" покупать всякие мелочи к своему дню рожденья, я вдруг обнаружила там среди кухонной утвари великолепного, огромного, тучного гуся. В наглых темных солнечных очках. И имеющего прямо-таки вызывающее портретное сходство с одноименным опальным олигархом. Даром что из глины.
Дело было в конце мая 2000-го, когда Гусинский был еще в Москве, и только в дурном сне могло привидеться, что спустя пару месяцев Путин засунет его в тюрьму, а потом - в эмиграцию.
Но наезд на "Медиа-Мост" с использованием прокуратуры и людей в масках уже начался. И атмосфера вокруг владельца оппозиционной Кремлю империи СМИ неприятно сгущалась не по дням, а по часам.
И увидев, что мой прекрасный, полуметровый глиняный гусь с вальяжно вытянутой шеей, плюс ко всем вышеописанным достоинствам, является еще и копилкой для денег, я, не задумываясь, купила его в подарок Волошину.
Явившись к нему в Кремль с огромной подарочной коробкой и извлеча длинношеего гостя на свет, я, к своему несказанному удовольствию, услышала от Волошина:
- Ой, да это ведь - Гусь! Вылитый!
- Так, Александр Стальевич, а теперь смотрите внимательно: я вам буду показывать, как этим гусем правильно пользоваться. Потому что у меня сильные сомнения, что вы здесь, в Кремле, это умеете, - с этими словами я принялась наглядно демонстрировать Волошину два способа, которым можно извлечь деньги из этой копилки: жесткий и мягкий.
- Первый способ, жесткий - самый примитивный.
И именно им, по моим подозрениям, вы и решили воспользоваться, - сказала я и показала ребром ладони, как можно отрубить глиняному гусю шею. - Конечно, можно разбить копилку. Это - проще простого. Но ведь подумайте сами: тогда вы больше ею воспользоваться не сможете. Второй раз оттуда денег уже не вытащишь - их там просто уже не будет!
Второй же способ, мягкий, вызвал у Волошина хохот: я внезапно перевернула копилку вверх дном и продемонстрировала очень удобную, широкую резиновую пробочку на животе у зверя:
- Ну согласитесь сами: только упертый, злобный тупица может полениться воспользоваться этой пробочкой, чтобы достать из копилки деньги! Ведь если действовать аккуратно, без членовредительства, тогда и гусь цел останется, и деньги у вас будут, и копилка вам доходы продолжит приносить!
Отсмеявшись, Волошин вдруг помрачнел, сел в кресло, закурил и в сердцах выпалил:
- Вот ты меня все время этим Гусем попрекаешь! Да сука этот Гусь!
- Правда?! Ой, хорошо, что сказали! - съязвила я. - А я-то грешным делом думала, что он - талантливый медиа-магнат...
- А ты знаешь, например, что этот "талантливый медиа-магнат" в прошлом году, во время избирательной кампании, передал через одного нашего общего знакомого, что "ни Волошину, ни Юмашеву, ни Татьяне теперь не жить, даже если они уедут за границу"!
В этот момент я поняла, что даже у "железного Стальевича" есть слабое место: личная месть.
- И что же, теперь вы, в свою очередь, готовы заявить, что "не жить - Гусю"? Это - кровная межклановая вендетта, что ли?
- Да нет, ради Бога, пусть живет, - с совершенно серьезным, даже каким-то мрачноватым лицом, ответил Волошин. - Только где-нибудь подальше отсюда... И бизнес весь пусть отдаст.
Из главы "Мои друзья как они есть"
Недавно встретилась с "властелином думской кнопочки" Владиславом Сурковым, на которого уже вся политическая тусовка за глаза жалуется, что "совсем мозгами съехал на идее воссоздания в стране однопартийной системы с несколькими фракциями".
- Слав, - говорю, - ну что вы за тоску зеленую в стране развели? Самому-то не противно от того, что вы рты всем позатыкали?
Владислав Юрьевич как всегда искренне задумался и признался:
- Слушай, знаешь, действительно противно: я вот с главными редакторами встречаюсь, они все задают какие-то дежурные вопросы, потом я спрашиваю: "Ну а еще-то вопросы какие-нибудь у вас остались? Еще-то вас хоть что-нибудь интересует? Задавайте!" Нет, все молчат, боятся, что ли - не знаю даже, почему?
- Ты - не знаешь?! Разве вы не собственными руками все это сделали?
Слава в ответ улыбнулся своей фирменной застенчивой улыбкой.
Я решила, как и положено, судить писателя (даром что несбывшегося) по его же собственным художественным законам:
- А разве ты не помнишь, Славка: у тебя вот раньше была прекрасная идея о том, что качественными и эффективными в политике могут быть только сложные конструкции? А диктатура не качественна и, в конечном счете, неэффективна именно потому, что это - примитивно, одноклеточно, это деградация. Так почему ж ты теперь позволил себя так примитивизировать? Тебе - умному человеку - не впадлу управлять страной такими примитивными методами, как сейчас?
Слава засмеялся:
- Да видишь ли, - старею я, видимо! Старый я стал - вот мне и захотелось покоя и застоя!
- Слушай, а почему я, молодая девушка, должна страдать из-за того, что ты стареешь?! - пошутила я в ответ. - Почему мы из-за вашего старческого маразма вынуждены уходить из профессии?!
Тут Сурков вдруг посерьезнел и сказал:
- Знаешь, вот попомни мое слово: сейчас, конечно, застой, но еще через несколько лет вы все еще вспомните с благодарностью, что мы этот застой удерживали! Потому что сейчас еще лет восемь в стране застой будет, но зато потом - ка-ак еба...ет - никому мало не покажется!
А что касается Владимира Владимировича Путина, то его до недавнего времени я каждый день видела у себя дома в туалете. Вернее, если использовать сленг, который более симпатичен нашему президенту, - в сортире. Коллеги из "Коммерсанта" подарили мне матрешку, где сверху - Путин, потом снимаешь его голову, а внутри - Ельцин, а дальше - Горби, а еще глубже - Брежнев. И так до самого Сталина.
- Это тебе, - чтобы у тебя в сортире террористы не завелись! - пояснили коллеги.
Да у меня там террористов и до этого-то как-то не было...
Одного высокопоставленного правительственного чиновника, заглянувшего как-то раз по какой-то нужде в мой туалет, чуть кондратий не хватил.
Он немедленно выскочил оттуда, почтительно декламируя:
- Двое в комнате - я и Путин...
А моя подруга-лингвистка, в совершенстве знающая немецкий, вывела даже четкое научное этимологическое обоснование пребывания Путина именно в этом месте:
- В Германии ведь, чтобы избежать грубого оборота "пошел в туалет", употребляют иногда эвфемизм "Zum Keiser gehen" - то есть "пойду-ка я схожу в гости к Кайзеру"... Так что, с учетом отечественных политических реалий, - это полная калька с немецкого - "пойду-ка я к Путину!".
В общем, паломничество по путинским местам было отдельным аттракционом в моей квартире. И никого из гостей равнодушным не оставляло, неизменно рождая самые живые аллюзии.
Но после того как я дописала книгу, мне почему-то вдруг захотелось убрать матрешку с глаз долой. В смысле - прочь с бачка.
Я засунула ее в ящик на антресолях. И на этом эпоха Путина закончилась. По крайней мере - в моем личном сортире.
Другие материалы по теме:
Семерых полпредов за одного вице-президента
Евангелие от Бориса Абрамовича Березовского